Собрание сочинений в одном томе

БЕЛЫЙ ВАЛЬС

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов! Сердца стучали на три счета вместо двух. К тому же дамы приглашали кавалеров На белый вальс традиционный — и захватывало дух. Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам, Давно решился пригласить ее одну, — Но вечно надо отлучаться по делам — Спешить на помощь, собираться на войну. И вот, все ближе, все реальней становясь, Она, к которой подойти намеревался, Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, — И кровь в виски твои стучится в ритме вальса. Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала — Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей. И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, — Не стой же ты руки сложа, сам не свой и — ничей! Если петь без души — вылетает из уст белый звук. Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих. Если все цвета радуги снова сложить — будет свет, белый свет. Если все в мире вальсы сольются в один — будет вальс, белый вальс. Был белый вальс — конец сомненья маловеров И завершенье юных снов, забав, утех, — Сегодня дамы приглашали кавалеров — Не потому, не потому, что мало храбрости у тех. Возведены на время бала в званье дам, И кружит головы нам вальс, как в старину. Партнерам скоро отлучаться по делам — Спешить на помощь, собираться на войну. Белее снега, белый вальс, кружись, кружись, Чтоб снегопад подольше не прервался! Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, — И ты был бел — бледнее стен, белее вальса. Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала — Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей. И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, — Не стой же ты руки сложа, сам не свой и — ничей! Если петь без души — вылетает из уст белый звук. Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих. Если все цвета радуги снова сложить — будет свет, белый свет. Если все в мире вальсы сольются в один — будет вальс, белый вальс! Где б ни был бал — в лицее, в Доме офицеров, В дворцовой зале, в школе — как тебе везло, — В России дамы приглашали кавалеров Во все века на белый вальс, и было все белым-бело. Потупя взоры, не смотря по сторонам, Через отчаянье, молчанье, тишину Спешили женщины прийти на помощь к нам, — Их бальный зал — величиной во всю страну. Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, — Припомни этот белый зал — и улыбнешься. Век будут ждать тебя — и с моря и с небес — И пригласят на белый вальс, когда вернешься. Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала — Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей. И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, — Не стой же ты руки сложа, сам не свой и — ничей! Если петь без души — вылетает из уст белый звук. Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих. Если все цвета радуги снова сложить — будет свет, белый свет. Если все в мире вальсы сольются в один — будет вальс, белый вальс! 1978

РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ

Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, — Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, — Не скажу про живых, а покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — И ударит душа на ворованных клячах в галоп, В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел. Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом — И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и Распятый над кругом висел. Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, — Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок… Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб. И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых, — Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала! 1978

ЛЕКЦИЯ О МЕЖДУНАРОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ, ПРОЧИТАННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ, ПОСАЖЕННЫМ НА 15 СУТОК ЗА МЕЛКОЕ ХУЛИГАНСТВО, СВОИМ СОКАМЕРНИКАМ

Я вам, ребяты, на мозги не капаю, Но вот он перегиб и парадокс: Ковой-то выбирают римским папою — Ковой-то запирают в тесный бокс. Там все места — блатные расхватали и Пришипились, надеясь на авось, — Тем временем во всёй честн'oй Италии На папу кандидата не нашлось. Жаль; на меня не вовремя накинули аркан, — Я б засосал стакан — и в Ватикан! Церковники хлебальники разинули, Замешкался маленько Ватикан, — Мы тут им папу римского подкинули — Из наших, из поляков, из славян. Сижу на нарах я, в Наро-Фоминске я. Когда б ты знала, жизнь мою губя, Что я бы мог бы выйти в папы римские, — А в мамы взять — естественно, тебя! Жаль, на меня не вовремя накинули аркан, — Я б засосал стакан — и в Ватикан! При власти, при деньгах ли, при короне ли — Судьба людей швыряет как котят. Но как мы место шаха проворонили?! Нам этого потомки не простят! Шах расписался в полном неумении — Вот тут его возьми и замени! Где взять? У нас любой второй в Туркмении — Аятолла и даже Хомейни. Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран, — А мне бы взять Коран — и в Тегеран! В Америке ли, в Азии, в Европе ли — Тот нездоров, а этот вдруг умрет… Вот место Голды Меир мы прохлопали, — А там — на четверть бывший наш народ. Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли Таланты — все при шпаге, при плаще, — Руслан Халилов, мой сосед по камере, — Там Мао делать нечего вообще! 1979

ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Еще бы — не бояться мне полетов, Когда начальник мой, Е. Б. Изотов, Всегда в больное колет как игла: «Эх, — говорит, — бедняга! У них и то в Чикаго Три дня назад авария была!..» Хотя бы сплюнул: все же люди — братья, И мы вдвоем и не под кумачом, — Но знает, черт: и так для предприятья Я — хоть куда, хоть как и хоть на чём! Я к автомату: в нем ума палата — Стою и улыбаюсь глуповато: Такое мне ответил автомат!.. Невероятно, — в Ейске — Уже по-европейски: Свобода слова, — если это мат. Мы в ресторан — там не дают на вынос, Но нам и так неплохо — тишь да гладь, — Вбежит швейцар и крикнет: «Кто на Вильнюс!.. Спокойно продолжайте выпивать!» Мне летать — острый нож и петля: Ни поесть, ни распить, ни курнуть, И еще — безопасности для — Должен я сам себя пристегнуть! Друг рассказал — такие врать не станут: Сидел он раз, ремнями не затянут, Вдруг — взрыв! А он и к этому готов: И тут нашел лазейку — Расправил телогрейку И приземлился в клумбу от цветов… Я напрасно верчусь на пупе, Я напрасно волнуюсь вообще: Если в воздухе будет ЧП — Приземлюсь на китайском плаще! Но, смутно беспокойство ощущая, Припоминаю: вышел без плаща я, — Ну что ж ты натворила, Кать, а Кать! Вот только две соседки — С едой всучили сетки, А сетки воздух будут пропускать… Мой вылет объявили, что ли? Я бы Чуть подремал — дружок, не подымай! Но слышу: «Пассажиры за ноябрь! Ваш вылет переносится на май!» Считайте меня полным идиотом, Но я б и там летал Аэрофлотом: У них — гуд бай — и в небо, хошь не хошь. А здесь — сиди и грейся: Всегда задержка рейса, — Хоть день, а все же лишний проживешь! 1979

ГРУСТЬ МОЯ, ТОСКА МОЯ Вариации на цыганские темы

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, — Чувствую — дышу и хорошею… Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска, Изловчась, мне прыгнула на шею. Я ее и знать не знал, меняя города, — А она мне шепчет: «Как ждала я!..» Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда? Сам связался с нею, не желая. Одному идти — куда ни шло, еще могу, — Сам себе судья, хозяин-барин. Впрягся сам я вместо коренного под дугу, — С виду прост, а изнутри — коварен. Я не клевещу, подобно вредному клещу Впился сам в себя, трясу за плечи, Сам себя бичую я и сам себя хлещу, — Так что — никаких противоречий. Одари, судьба, или за деньги отоварь! — Буду дань платить тебе до гроба. Грусть моя, тоска моя — чахоточная тварь, — До чего ж живучая хвороба! Поутру не пикнет — как бичами ни бичуй, Ночью — бац! — со мной на боковую. С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй, — Гадом буду, я не приревную! 1980

СТИХОТВОРЕНИЯ

«День на редкость — тепло и не тает…»

День на редкость — тепло и не тает, — Видно, есть у природы ресурс, — Ну… и, как это часто бывает, Я ложусь на лирический курс. Сердце бьется, как будто мертвецки Пьян я, будто по горло налит: Просто выпил я шесть по-турецки Черных кофе, — оно и стучит! Пить таких не советуют доз, но — Не советуют даже любить! — Есть знакомый один — виртуозно Он докажет, что можно не жить. Нет, жить можно, жить нужно и — много: Пить, страдать, ревновать и любить, — Не тащиться по жизни убого — А дышать ею, петь ее, пить! А не то и моргнуть не успеешь — И пора уже в ящик играть. Загрустишь, захандришь, пожалеешь — Но… пора уж на ладан дышать! Надо так, чтоб когда подытожил Все, что пройдено, — чтобы сказал: «Ну а все же не плохо я пожил, — Пил, любил, ревновал и страдал!» Нет, а все же природа богаче! День какой! Что — поэзия? — бред! …Впрочем, я написал-то иначе, Чем хотел. Что ж, ведь я — не поэт. <Конец 1950-х — начало 1960-х>

«Про меня говорят: он, конечно, не гений…»

Про меня говорят: он, конечно, не гений, — Да, согласен — не мною гордится наш век, — Интегральных, и даже других, исчислений Не понять мне — не тот у меня интеллект. Я однажды сказал: «Океан — как бассейн», — И меня в этом друг мой не раз упрекал — Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн, Как и я, относительно все понимал. И пишу я стихи про одежду на вате, — И такие!.. Без лести я б вот что сказал: Как-то раз мой покойный сосед по палате Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал. Я пишу обо всем: о животных, предметах — И о людях хотел, втайне женщин любя, — Но в редакциях так посмотрели на это, Что — прости меня, Муза, — я бросил тебя! Говорят, что я скучен, — да, не был я в Ницце, — Да, в стихах я про воду и пар говорил… Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице — Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил! И теперь я проснулся от длительной спячки, От кошмарных ночей — <и> вот снова дышу, — Я очнулся от белой-пребелой горячки — В ожидании следующей снова пишу! <Конец 1950-х — начало 1960-х>

«Если нравится — мало?..»

Если нравится — мало? Если влюбился — много? Если б узнать сначала, Если б узнать надолго! Где ж ты, фантазия скудная, Где ж ты, словарный запас! Милая, нежная, чудная!.. Эх, не влюбиться бы в вас! <1961>

«Из-за гор — я не знаю, где горы те…»

Из-за гор — я не знаю, где горы те, — Он приехал на белом верблюде, Он ходил в задыхавшемся городе — И его там заметили люди. И людскую толпу бесталанную С ее жизнью беспечной <и> зыбкой Поразил он спокойною, странною И такой непонятной улыбкой. Будто знает он что-то заветное, Будто слышал он самое вечное, Будто видел он самое светлое, Будто чувствовал все бесконечное. И взбесило толпу ресторанную С ее жизнью и прочной и зыбкой То, что он улыбается странною И такой непонятной улыбкой. И герои все были развенчаны, Оказались их мысли преступными, Оказались красивые женщины И холодными и неприступными. И взмолилась толпа бесталанная — Эта серая масса бездушная, — Чтоб сказал он им самое главное, И открыл он им самое нужное. И, забыв все отчаянья прежние, На свое место все стало снова: Он сказал им три са<мые> нежные И давно позабытые <слова>. <1961>

«Люди говорили морю: „До свиданья“…»

Люди говорили морю: «До свиданья», Чтоб приехать вновь они могли — В воду медь бросали, загадав желанья, — Я ж бросал тяжелые рубли. Может, это глупо, может быть — не нужно, — Мне не жаль их — я ведь не Гобсек. Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый По мировоззренью человек! Он нырнет, отыщет, радоваться будет, Удивляться первых пять минут, — После злиться будет: «Вот ведь, — скажет, — люди! Видно, денег куры не клюют». Будет долго мыслить головою бычьей: «Пятаки — понятно — это медь. Ишь — рубли кидают, — завели обычай! Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!» Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся! Только не дождешься, чтоб сказал — Что я здесь оставил, как хочу вернуться, И тем боле — что я загадал! <1962 или 1963>

«Я не пил, не воровал…»

Я не пил, не воровал Ни штанов, ни денег, Ни по старой я не знал, Ни по новой фене. Запишите мне по глазу, Если я соврал, — Падла буду, я ни разу Грош не своровал! Мне сказали — торгаши Как-то там иначе, — На какие-то гроши Строют себе дачи. Ну и я решил податься К торгашам, клянусь, Честный я — чего бояться! — Я и не боюсь. Начал мной ОБХС Интересоваться, — А в меня вселился бес — Очень страшный, братцы: Раз однажды я малину Оптом запродал, — Бес — проклятая скотина — Половину взял! Бес недолго всё вершил — Всё раскрыли скоро, — Суд — приятное решил Сделать прокурору. И послали по Указу — Где всегда аврал. Запишите мне по глазу, Если я соврал! Я забыл про отчий дом И про нежность к маме, И мой срок, как снежный ком, Обрастал годами. Я прошу Верховный суд — Чтоб освободиться, — Ведь жена и дети ждут Своего кормильца!.. <1962 или 1963>

«Давно я понял: жить мы не смогли бы…»

Давно я понял: жить мы не смогли бы, И что ушла — все правильно, клянусь, — А за поклоны к праздникам — спасибо, И за приветы тоже не сержусь. А зря заботишься, хотя и пишешь — муж, но, Как видно, он тебя не балует грошом, — Так что, скажу за яблоки — не нужно, А вот за курево и водку — хорошо. Ты не пиши мне про березы, вербы — Прошу Христом, не то я враз усну, — Ведь здесь растут такие, Маша, кедры, Что вовсе не скучаю за сосну! Ты пишешь мне про кинофильм «Дорога» И что народу — тыщами у касс, — Но ты учти — людей здесь тоже много И что кино бывает и у нас. Ну в общем, ладно — надзиратель злится, И я кончаю, — ну всего, бывай! Твой бывший муж, твой бывший кровопийца. …А знаешь, Маша, знаешь, — приезжай! 1964