Собрание сочинений в одном томе

Я НЕ УСПЕЛ (Тоска по романтике)

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, И силюсь разорваться на куски, Придав своей тоске значенье скорби, Но сохранив загадочность тоски… Свет Новый не единожды открыт, А Старый весь разбили на квадраты, К ногам упали тайны пирамид, К чертям пошли гусары и пираты. Пришла пора всезнающих невежд, Все выстроено в стройные шеренги, За новые идеи платят деньги — И больше нет на «эврику» надежд. Все мои скалы ветры гладко выбрили — Я опоздал ломать себя на них; Всё золото мое в Клондайке выбрали, Мой черный флаг в безветрии поник. Под илом сгнили сказочные струги, И могикан последних замели, Мои контрабандистские фелюги Худые ребра сушат на мели. Висят кинжалы добрые в углу Так плотно в ножнах, что не втиснусь между. Смоленый плот — последнюю надежду — Волна в щепы разбила об скалу. Вон из рядов мои партнеры выбыли У них сбылись гаданья и мечты: Все крупные очки они повыбили — И за собою подожгли мосты. Азартных игр теперь наперечет. Авантюристы всех мастей и рангов По прериям пасут домашний скот — Там кони пародируют мустангов. И состоялись все мои дуэли, Где б я почел участие за честь. Там вызвать и явиться — всё успели, Всё предпочли, что можно предпочесть. Спокойно обошлись без нашей помощи Все те, кто дело сделали мое, — И по щекам отхлестанные сволочи Бессовестно ушли в небытиё. Я не успел произнести: «К барьеру!» — А я за залп в Дантеса все отдам. Что мне осталось — разве красть химеру С туманного собора Нотр-Дам?! В других веках, годах и месяцах Все женщины мои отжить успели, — Позанимали все мои постели, Где б я хотел любить — и так, и в снах. Захвачены все мои одра смертные — Будь это снег, трава иль простыня, Заплаканные сестры милосердия В госпиталях обмыли не меня. Мои друзья ушли сквозь решето — Им всем досталась Лета или Прана, — Естественною смертию — никто, Все — противоестественно и рано. Иные жизнь закончили свою — Не осознав вины, не скинув платья, — И, выкрикнув хвалу, а не проклятья, Беззлобно чашу выпили сию. Другие — знали, ведали и прочее, — Но все они на взлете, в нужный год — Отплавали, отпели, отпророчили… Я не успел — я прозевал свой взлет. 1973

«Все <с> себя снимаю — слишком душно…»

Все <с> себя снимаю — слишком душно, — За погодой следую послушно, — Но все долой — нельзя ж! Значит, за погодой не угнаться: Дальше невозможно раздеваться, — Да, это же не пляж! Что-то с нашей модой стало ныне: Потеснили макси снова мини — Вновь, вновь переворот! Право, мне за модой не угнаться — Дальше невозможно <одеваться>, Но — и наоборот! Скучно каждый вечер слушать речи: У меня за вечер по две встречи, — Тот и другой — не прост. Трудно часто переодеваться — Значит, мне приходится стараться, — Вот, вот ведь в чем вопрос! <1973>

НАБАТ

Вот в набат забили: Или в праздник, или — Надвигается, как встарь, чума! Заглушая лиру, Звон идет по миру, — Может быть, сошел звонарь с ума! Следом за тем погребальным набатом Страх овладеет сестрою и братом, Съежимся мы под ногами чумы, Пусть уступая гробам и солдатам. Нет, звонарь не болен: Слышно с колоколен, Как печатает шаги судьба. Догорают угли Там, где были джунгли; Тупо топчут сапоги хлеба. Выход один беднякам и богатым: Смерть — это самый бесстрастный анатом. Все мы равны перед ликом войны, Только привычней чуть-чуть азиатам. Не в леса одета Бедная планета, Нет — огнем согрета мать — Земля! А когда остынет — Станет мир пустыней, Вновь придется начинать с нуля. Всех нас зовут зазывалы из пекла — Выпить на празднике пыли и пепла, Потанцевать с одноглазым циклопом, Понаблюдать за всемирным потопом. Не во сне все это, Это близко где-то — Запах тленья, черный дым и гарь. Звон все глуше: видно, Сверху лучше видно — Стал от ужаса седым звонарь. Бей же, звонарь, разбуди полусонных, Предупреди беззаботных влюбленных, Что хорошо будет в мире сожженном Лишь мертвецам и еще не рожденным! <1973>

НИТЬ АРИАДНЫ

Миф этот в детстве каждый прочел, черт побери! — Парень один к счастью прошел сквозь лабиринт. Кто-то хотел парня убить, — видно, со зла, — Но царская дочь путеводную нить парню дала… С древним сюжетом Знаком не один ты. В городе этом — Сплошь лабиринты: Трудно дышать, Не отыскать воздух и свет… И у меня дело неладно: Я потерял нить Ариадны! Словно в час пик, Всюду тупик — выхода нет! Древний герой ниточку ту крепко держал: И слепоту, и немоту — все испытал; И духоту, и черноту жадно глотал. И долго руками одну пустоту парень хватал. Сколько их бьется, Людей одиноких, В душных колодцах Улиц глубоких! Я тороплюсь, В горло вцеплюсь — вырву ответ! Слышится смех: зря вы спешите, Поздно! У всех порваны нити! Хаос, возня… И у меня — выхода нет! Злобный король в этой стране повелевал, Бык Минотавр ждал в тишине — и убивал. Лишь одному это дано — смерть миновать: Только одно, только одно — нить не порвать! Кончилось лето, Зима на подходе, Люди одеты Не по погоде, — Видно, подолгу Ищут без толку слабый просвет. Холодно — пусть! Всё заберите… Я задохнусь здесь, в лабиринте: Наверняка: Из тупика выхода нет! Древним затея их удалась — ну и дела! Нитка любви не порвалась, не подвела. Свет впереди! Именно там хрупкий ледок: Легок герой, — а Минотавр — с голода сдох! Здесь, в лабиринте, Мечутся люди: Рядом — смотрите! — Жертвы и судьи, — Здесь в темноте, Эти и те чествуют ночь. Крики и вопли — всё без вниманья!.. Я не желаю в эту компанью! Кто меня ждет, Знаю — придет, выведет прочь. Только пришла бы, Только нашла бы — И поняла бы: Нитка ослабла… Да, так и есть: Ты уже здесь — будет и свет! Руки сцепились до миллиметра, Всё — мы уходим к свету и ветру, — Прямо сквозь тьму, Где — одному выхода нет!.. 1973

«Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты…»

Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты Даже в самой невинной игре, Не давай заглянуть в свои карты И до срока не сбрось козырей. Отключи посторонние звуки И следи, чтоб не прятал глаза, Чтоб держал он на скатерти руки И не смог передернуть туза. Никогда не тянись за деньгами. Если ж ты, проигравши, поник — Как у Пушкина в «Пиковой даме», Ты останешься с дамою пик. Если ж ты у судьбы не в любимцах — Сбрось очки и закончи на том, Крикни: «Карты на стол, проходимцы!» — И уйди с отрешенным лицом. <Между 1967 и 1974>

«Не гуди без меры…»

Не гуди без меры, без причины, — Милиционеры из машины Врут аж до хрипоты, — Подлецам сигнальте не сигнальте — Пол-лица впечаталось в асфальте, — Тут не до красоты. По пути — обильные проулки, — Все автомобильные прогулки Впредь надо запретить. Ну а на моем на мотоцикле Тесно вчетвером, но мы привыкли, Хоть трудно тормозить. Крошка-мотороллер — он прекрасен, — Пешеход доволен, — но опасен — МАЗ или «пылесос». Я на пешеходов не в обиде, Но враги народа в пьяном виде — Раз! — и под колесо. Мотороллер — что ж, он на излете Очень был похож на вертолетик, — Ух, и фасон с кого! Побежать и запатентовать бы, — Но бежать нельзя — лежать до свадьбы У Склифосовского! <Между 1967 и 1974>

«Водой наполненные горсти…»

Водой наполненные горсти Ко рту спешили поднести — Впрок пили воду черногорцы, И жили впрок — до тридцати. А умирать почетно было Средь пуль и матовых клинков, И уносить с собой в могилу Двух-трех врагов, двух-трех врагов. Пока курок в ружье не стерся, Стрелял и с седел, и с колен, — И в плен не брали черногорца — Он просто не сдавался в плен. А им прожить хотелось до ста, До жизни жадным, — век с лихвой, В краю, где гор и неба вдосталь, И моря тоже — с головой: Шесть сотен тысяч равных порций Воды живой в одной горсти… Но проживали черногорцы Свой долгий век — до тридцати. И жены их водой помянут; И прячут их детей в горах До той поры, пока не станут Держать оружие в руках. Беззвучно надевали траур, И заливали очаги, И молча лили слезы в траву, Чтоб не услышали враги. Чернели женщины от горя, Как плодородная земля, — За ними вслед чернели горы, Себя огнем испепеля. То было истинное мщенье — Бессмысленно себя не жгут: Людей и гор самосожженье — Как несогласие и бунт. И пять веков — как божьи кары, Как мести сына за отца — Пылали горные пожары И черногорские сердца. Цари менялись, царедворцы, Но смерть в бою — всегда в чести, Не уважали черногорцы Проживших больше тридцати. 1974

«Я был завсегдат'aем всех пивных…»

Я был завсегдат'aем всех пивных — Меня не приглашали на банкеты: Я там горчицу вмазывал в паркеты, Гасил окурки в рыбных заливных И слезы лил в пожарские котлеты. Я не был тверд, но не был мягкотел, — Семья пожить хотела без урода: В ней все — кто от сохи, кто из народа, — И покатился <я>, и полетел По жизни от привода до привода. А в общем, что — иду — нормальный ход, Ногам легко, свободен путь и руки, — Типичный люмпен, если по науке, А по уму — обычный обормот, Нигде никем не взятый на поруки. Недавно опочили старики — Большевики с двенадцатого года, — Уж так подтасовалася колода: Они — во гроб, я — вышел в вожаки, — Как выходец из нашего народа! У нас отцы — кто дуб, кто вяз, кто кедр, — Охотно мы вставляем их в анкеты, И много нас — и хватки мы, и метки, — Мы бдим, едим, других растим из недр, Предельно сокращая пятилетки. Я мажу джем на черную икру, Маячат мне и близости, и дали, — На жиже — не на гуще мне гадали, — Я из народа вышел поутру — И не вернусь, хоть мне и предлагали. <1974 или 1975>

«Не однажды встречал на пути подлецов…»

Не однажды встречал на пути подлецов, Но один мне особо запал — Он коварно швырнул горсть махорки в лицо, Нож в живот — и пропал. Я здоровый, я выжил, не верил хирург, Ну а я веру в нем возродил, Не отыщешь таких и в Америке рук — Я его не забыл. Я поставил мечту свою на тормоза, Встречи ждал и до мести дожил. Не швырнул ему, правда, махорку в глаза, Но потом закурил. Никогда с удовольствием я не встречал Откровенных таких подлецов. Но теперь я доволен: ах, как он лежал, Не дыша, среди дров! <1975>

«Вы были у Беллы?..»

Вы были у Беллы? Мы были у Беллы — Убили у Беллы День белый, день целый: И пели мы Белле, Молчали мы Белле, Уйти не хотели, Как утром с постели. И если вы слишком душой огрубели — Идите смягчиться не к водке, а к Белле. И если вам что-то под горло подкатит — У Беллы и боли, и нежности хватит. <1975>

«Препинаний и букв чародей…»

Препинаний и букв чародей, Лиходей непечатного слова Трал украл для волшебного лова Рифм и наоборотных идей. Мы, неуклюжие, мы, горемычные, Идем и падаем по всей России… Придут другие, еще лиричнее, Но это будут — не мы, другие. Автогонщик, бурлак и ковбой, Презирающий гладь плоскогорий, В мир реальнейших фантасмагорий Первым в связке ведешь за собой! Стонешь ты эти горькие личные, В мире лучшие строки! Какие? — Придут другие, еще лиричнее, Но это будут — не мы — другие. Пришли дотошные «немыдругие», Они — хорошие, стихи — плохие. <1975>