Собрание сочинений в трех томах. Том 1

"Под крышей чужого закута…"

Под крышей Чужого закута, Внося в мою жизнь разнобой, Мне снилась такая минута, Когда я был счастлив с тобой. Приснился мне берег Катуни, Бегущей в алтайских горах: Мне снился тот берег в июне, И был этот берег в цветах. С тобой мы пошли за цветами, И, словно в охотничий рог, Шофер призывными гудками Нас звал И дозваться не мог… Мой сон Был на правду похожим, И в нем, Не могу передать, Мечтал я о чем-то хорошем, Но так и не смог домечтать.

ПОГОНЯ

Вперед! Призывая В долины и горы, Мне жизнь обещала Отраду земную. Лети же, мой поезд, Лети же, мой скорый, Лети же вперед, Полустанки минуя! Пускай же в разбеге, Пускай же в разгоне Колесная тяжесть Земли не коснется. Пускай же в сердцах О летучем драконе Забытая всеми Легенда проснется. Как старцы Красавицу Долго скрывали, Скрывая, сулили ей Ласк неопасных. Как вместо нее Хитрецы выдавали Влюбленному чуду Старух безобразных. Меня не обманут! Увижу ль воочью, Как в синем тумане Следы твои канут, Развею туманы… Но даже и ночью Тебя не подменят, Меня не обманут! Сорву с великанов Таежные скальпы И, если они Не засветят при этом, Вершину Белухи И Чуйские альпы Заставлю гореть Фосфорическим светом. Куда б ни ушла ты, Моя молодая, Везде я сумею Пройти и прорыться. Тебе и в горах Голубого Алтая Нигде Никогда От меня Не укрыться!

"Я тебя представляю…"

Я тебя представляю Поспешно шагающей к дому и На поклоны отзывчивой. Голову часто клоня, Ты кому-то киваешь. Я знаю, твои все знакомые Посмелели с тех пор, Как в столице Не стало меня. Я тебя представляю И дома, Неслышно ступающей, Представляю за книгой, Под лампою — в светлом кругу. Я тебя представляю Немножко-немножко скучающей, Но влюбленной в меня Я представить тебя Не могу.

"Я целовал твое письмо…"

Я целовал твое письмо, Не унимая нервной дрожи. В нем наказание само, В нем отречение — и все же Я целовал твое письмо. Могло бы быть совсем иначе. Не плачу я и не корю. Но, и не плача, говорю: Могло бы быть совсем иначе. Мне говорят мои года, Что бесполезен поздний опыт, Что я нигде и никогда Не повторю любовный ропот… Так говорят мои года. Я не тебя, Я мир теряю. Не жалуясь и не сердясь, Тебе я горе поверяю: Поэзии живая связь Оборвана… Я мир теряю!

"Я жил — не заметил…"

Я жил — не заметил Ни дня, Ни причину, Что первую мне Прописала морщину. Я жил — не заметил, Пора спохватиться, Что было мне двадцать, Что стало мне тридцать. Я жил — не заметил; Заметив, не плачу, Что много утратил, Что больше утрачу. Желанному счастью Шагая навстречу, Я, может быть, Встретив его, Не замечу.

МАРЬЕВСКИЕ ЗВЕЗДЫ (1950 — 1955)

КОРНИ

Сибиряк, Я рос в лесном краю, Где текут Иртыш, и Обь, и Лена… Знаю родословную свою Только до четвертого колена. Что за ним — Не слышал ничего я. Прадед был, И — помню из преданий — Он ходил по Волге с бечевою! От верховья К Астрахани дальней. В некий час Не Волга ли внушила Прадедовой силе богатырской, Чтоб она не мешкая спешила К вольным рекам Стороны сибирской. Он простился с лямкою тугою И проехал пол земного шара… По утрам над мрачною тайгою Полыхали зори, как пожары. Говорят, В дороге лошадь пала. И тогда, в тоске о горизонте, По-бурлацки сорок верст без мала Вез телегу Прадед мой Левонтий. А потом, Суровый и могучий, Горький пот смахнув с лица устало. Он взошел на марьевские кручи И сказал: "Судьба!" Да так и стало. Род суровый! Люди-непоседы, По тайге любившие скитаться, О, мои решительные деды — Знатоки земли и рудознатцы! Их нога ступала, Где от века Не вила гнезда себе орлица. Говорят, во всех сибирских реках Отражались их степные лица. Жены-горевухи голосили, А они, прощаясь в поле с рожью, Что-то про судьбу свою басили И опять пускались в бездорожье. Соки от корней Идут к отросткам: Выступая старшим на подмогу, Мой отец совсем еще подростком Строить стал сибирскую дорогу. Говорят, Что строил образцово, Строил так, что на дороге сына До сих пор стоят мосты отцовы, Презирая водные быстрины. Сибиряк, Я тоже с малолетства Закалял себя в пути суровом, Потому что получил в наследство Страсть к труду И страсть к дорогам новым.

"И видел я незримое доселе…"

И видел я Незримое доселе: Над головой моей издалека, Похожие, на древних птиц, Летели Напуганные чем-то облака. Да, да, они летели, А не плыли, Они спешили, Изнизу горя, Как будто серо-пепельные крылья Им обожгла высокая заря! А по земле, Неся с собой прохладу, Хлеба и травы делая темней, Еще тревожней пробегало стадо, Причудливое стадо Их теней. Казалось, Не был мир еще распознан И, смутный, Ждал рожденья моего, Казалось, Был он только-только создан И я свидетель Первых дней его. Казалось, Все, что есть под небесами, Я должен был Обжить и обогреть… Как хорошо Однажды посмотреть На старый мир Такими вот глазами!

В ЛЕНИНГРАДЕ

Этот город Слишком красив, Слишком красив. В этом городе Я сиротлив. В этом городе Стал я несчастней. Без тебя, Молодой, Золотой. Одинокому сердцу опасней Повстречаться С такой красотой. Этот город Слишком красив, Слишком красив. В этом городе Стал я наивней. Безысходную страсть затаив, Принимаю весенние ливни За тяжелые косы твои. Этот город Слишком красив, Слишком красив. Ты отходишь, Не видя, Не глядя. Вскинув руки, К тебе я бегу. Ты отходишь, И кос твоих пряди Я ловлю И поймать не могу. Этот город Слишком красив, Слишком красив. И мечусь я, Не видя укрытий, Слыша цокот копыт за спиной. Успокойся, заботливый критик Медный Всадник Не скачет за мной.

ЗВЕЗДА

Л. Ф .

Неравнодушная к приметам, Ты помнишь ли ту ночь, Когда Средь звезд, Горевших ровным светом, Явилась странная звезда? Ты помнишь, Как тебя пугало, Что та звезда Средь звезд других То совершенно потухала, То разгоралась ярче их? Так и любовь. То вспыхнет тоже, То вдруг погаснет, на беду… Она у нас с тобой похожа На ту капризную звезду. Мне долго было неизвестно, Как жизнь планетная течет. Однажды тайну тел небесных Открыл мне старый звездочет. На голубые глядя точки, Сказал он мне тогда: — Сравни Все эти звезды-одиночки, Без перемен горят они… А ваша, Что предстала взглядам Печальным признаком беды, Не одинока… Это рядом Бредут по небу Две звезды.

"Еще недавно нам вдвоем…"

Еще недавно нам вдвоем Так хорошо и складно пелось. Но вот гляжу в лицо твое И думаю: Куда все делось? Но память прошлое хранит, Душа моя к тебе стремится… Так, вздрогнув, Все еще летит Убитая в полете птица.

"Их взяли, тронутыми гарью…"

Их взяли, Тронутыми гарью, На поле, выжженном дотла: Одна была немецкой сталью, Другая русскою была. Но сталевары С равной честью, Свою лишь взглядом отличив, Две стали положили вместе В огонь мартеновской печи. Война! Она и сталь калечит. Мартен как госпиталь, и в нем Ее, изломанную, лечат, Ей возвращают жизнь огнем. Чужая сталь — С ее виною, С позорной метою креста, — Омытая целебным зноем, Как наша, Стала вдруг чиста. Чиста, Как в первое плавленье, Когда она перед войной Еще ждала предназначенья Стать трактором и бороной. И потому Не странно даже, Что, становясь все горячей, Она, чужая, вместе с нашей Сливается В один ручей.

"Пересохли жаркие ручьи…"

Пересохли жаркие ручьи, Отпылали, отшумели страсти… Возвратись от доменной печи, Охнул, слег и… Умер старый мастер. Не было сединки в бороде, Даже грудь, по слухам, не болела, Просто у него в большом труде От железа кровь отяжелела. И зимой По стуже ледяной, Знойным летом, в мареве белесом, Взятое из недр земли родной, Поездами шло к нему железо. Дань земли, Что брал он, велика: Из ручьев горячих, Бивших в створы, Огненная вышла бы река, А из руд Могли б сложиться горы. И теперь За все, что в недрах брал, Что в огне горячем переделал, Он земле в уплату отдавал Маленькое сухонькое тело. Никому, Кто знал его давно, Не казалась малой эта плата. Сухонькое, легкое, оно Стоило того, Что было взято.