Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Ткачи

Люди, что нас одевают В шерсть, и в сукно, и в шелка, Целыми днями бывают Возле машин и станка. Это ткачи и ткачихи, Это пролетариат, Труд для них верный учитель, Возрастом он староват. Опытом он не моложе И существует давно, Ткет и брезент и рогожи, Штапель и шелк-полотно. Тянутся тонкие нити, И возникает сатин. Вот он! Красавец! Взгляните, Марки его высоки. Ткут и Калинин, и Вязники, Кинешма, и Кострома, Ситцы, как светлые праздники, Просятся в наши дома. 1978

Кузнец

Его наковальня — рабочее место. Приблизишься — жаром тебя обдает. Кузнец — это старый подручный Гефеста, Весь день он у жаркого горна кует. Удар! И железо податливо гнется. Удар! И подкова в горячих клещах. А мастер счастливо, устало смеется И что-то уж новое держит в руках. Все мысли его у горячего горна, Все силы его — что-то сделать, сковать. Глядит на огонь он задумчиво, гордо, Углем бы его в этот миг рисовать! Прожжен его фартук, а ворот расстегнут, А мускулы ходят его ходуном. Да, жизнь нелегка, но умелец не согнут, Хоть он поседел, но силенка при нем. Удар! И расплющена гайка в лепешку. Удар! И готово большое кольцо. Удар! И смеется: — Живем понемножку! — И пламя багровое рвется в лицо! 1978

Страда

В старину была страда, Люди на поле потели, Потому что города Звать деревню не хотели. Знай одно мужик — вставай, От натуги лезь из кожи, И при этом урожай Был трагически ничтожен. Вся-то техника — соха, Вся-то сила — сивка-бурка. Трудно, что таить греха, Доставалась людям булка. А теперь и трактора, И комбайны, и моторы, И деревне города Помогать во всем готовы. Белоручек в поле нет, Там, как пчелы, дружным роем И рабочий, и студент, И артист картошку роют. Хлеб — всеобщее добро, Хлеб — всеобщая забота. Современное село — Всклень наполненные соты. Нет страды, есть труд людей, Их обязанность святая. Труд сегодняшних полей Никого не угнетает! 1978

Пахарь на пашне

Пахарь на пашне Царь-государь. Пахарь на пашне Лирник, кобзарь. Пахарь на пашне Широкоскул, Плуг для него — Это кресло и стул. Сядет-присядет За скромный обед, Телом красавец, Душою поэт. В поле, под высью Как он силен, Светлою мыслью Лоб осенен. Смех его юный В смоль бороде: — Что ты задумал, Вор-воробей?! Хочешь посевы склевать? Обожди: Пусть поклюют их Сначала дожди! Пахарь — хозяин Трудного счастья. Просто нельзя им Не восхищаться! 1978

* * *

Осенний холодок на пригородной станции, Покрикивает где-то птичья стая, Поблескивает будка в красном панцире, Посверкивает линия пустая. Стерня повита тонкой паутиною, Ушли с полей машины под навес, Покрякиванье сытое утиное Во мне рождает внутренний протест. Самодовольство, сытость, потребительство — Враги! И мне не быть у них в плену. Все трубачи земли, в трубу трубите И объявляйте сытости войну! 1978

* * *

Бессонно звучит в Переделкине Сетунь, Одна электричка сменяет другую. Пронизан прохладой, росой в рассветом, Всю ночь я сегодня не сплю в рифмую! На станции тихо зевает кассирша, От холода плечиками пожимая, Берет мою мелочь и, не спросивши, Дает мне билет на Москву машинально. Я еду. В вагоне тесно, как в соборе, Хотя обстановка отнюдь не святая. Поэзия! Как мы сегодня с тобою Пахали, трудились, очей не смыкая. Нас всех, кто приехал, перрон не вмещает, Но люди расходятся мало-помалу, И вот уже радиорупор вещает: На третьей платформе посадка на Нару. Захлестнут людьми и людскою волною, Шум жизни я слышу как шум водопада. Надежная связь между ними и мною, Что им, то и мне — и другого не надо! Распахнуты крылья газет на витринах, Роса убралась, и попрятались рифмы. И в судьбах людей, как на бурных быстринах, Чернеют подводные камни и рифы! 1978

Снежная прелюдия

В. Кострову

Зажгу я лампу — снег летит в окно, Свет выключу — в окне его шуршанье, Остановись! В ответ непослушанье, В характере, как видимо, оно! Открою дверь, снег в ноги, словно пудель, Толкну ногой, он сразу заскулит И от скуленья пуще повалит, Тут жалоба, что путь наземный труден.