Ты стал моей бедойи дел ненужной уймой,мой друг немолодой,воспитанный и умный.Люблю я всей душойтебя, дурного черта,на пиджаке чужойзначочек «Мастер спорта».Люблю, как ты, горя,чего-нибудь пророчишьи, фимиам куря,мне голову морочишь.Смеюсь я на твоюи радостность и слезность,но иногда ловлюв глазах твоих серьезность.Ты в юности моей,далекий, – сам таишься.Завидуешь ты ейи за нее боишься.15 февраля 1956
«Он вернулся из долгого…»
Я. Смелякову
Он вернулся из долгогоотлученья от наси, затолканный толками,пьет со мною сейчас.Он отец мне по возрасту.По призванию брат.Невеселые волосы.Пиджачок
мешковат.Вижу руки подробные,все по ним узнаю,и глаза исподлобныесмотрят в душу мою.Нет покуда и комнаты,и еда не жирна.За жокея какого-тозамуж вышла жена.Я об этом не спрашиваю.Сам о женщине тойпоминает со страшною,неживой простотой.Жадно слушает радио,за печатью следит.Все в нем дышит характером,интересом гудит…Пусть обида и лютая,пусть ему не везло,верит он в революциюубежденно и зло.Я сижу растревоженный,говорить не могу…В черной курточке кожанойон уходит в пургу.И, не сбитый обидою,я живу и борюсь.Никому не завидую,ничего не боюсь.15 февраля 1956
«Обидели…»
Б. Ахмадулиной
Обидели. Беспомощно мне, стыдно.Растерянность в душе моей, не злость.Обидели усмешливо и сыто.Задели на живое. Удалось.Хочу на воздух! Гардеробщик сонныйдает пальто, собрания браня.Ко мне подходит та, с которой в ссоре.Как много мы не виделись — три дня!Молчит. Притих внимательно и нервнов руках платочек белый кружевной.В ее глазах заботливо и верно…Мне хочется назвать ее женой.Такси, и снег в лицо, и лепет милый:«Люблю, — как благодарна я судьбе!Смотри — я туфли новые купила.Ты не заметил? Нравятся тебе?Куда мы едем?» «Мой товарищ болен…»«Как скажешь, дорогой… Ах, снег какой!Не верю даже — я опять с тобою.Небритый ты — щекочешься щекой».В пути мы покупаем апельсины,шампанского. По лестнице идем.Друг открывает дверь, больной и сильный:«Ух, молодцы какие, что вдвоем!..Шампанское? А я уж лучше водки.Оно полезней…» Он на нас глядит,глядит, и знаю – думает о Волге,которая зовет его, гудит.Мне говорит: «Хандрить ты разучайся.Жизнь трудная — она еще не вся…»И тихо-тихо: «Вы не разлучайтесь.Смотрите мне, ребята, — вам нельзя».Уходим вскоре. Вот и покутили!Февральских скверов белые кустытревожно смотрят. Нет у нас квартиры.Мы расстаемся. Горько плачешь ты.Не сплю. Ко мне летят сквозь снег обильныйпоследние трамвайные звонки.Вокруг садятся разные обиды,как злые терпеливые зверьки.Но чувствую дыхание участья.Твое лицо плывет из темноты,и дальний голос: «Вы не разлучайтесь…»,товарища черты, и снова ты…22 февраля 1956
«Босая женщина у речки…»
Босая женщина у речкиполощет синее белье,и две тяжелые черешнипродеты в мочки у нее.Я по нехитрому расчетунебрежной тросточкой верчу.Я в пиджаке ищу расческу.Я познакомиться хочу.Она смешлива и красива.С ней можно честным быть во всем.Ее двуручную корзинумы по Чернигову несем.Заворковав и зачирикав,заверещав на сто ладов,как зачарованный, Черниговк нам ветви тянет из садов.Вокруг могучие арбузыплывут на медленных возах,а у нее на шее бусыи небо августа в глазах.И только вечер — лазом тайнымспешу в зеленое темно,и легким яблочком китайскимтревожу чуткое стекло.Мелькает свет в окошках беглый,и вот, с крылечка своегоона бежит в косынке белойи не боится ничего…21 марта 1956
«Думаешь, мне все легко…»
Думаешь, мне все легко,холодно, бесстрастно,что на сердце ни легло —все не так уж страшно?Тяжко ранен я в бою,но, врагов не радуя,виду я не подаю —и стою, не падаю.Как умело я ни лгу,правда – складками на лбу,а все мои манеры —фальшивые монеты.Сам и себе построил доми живу, скрываюсь в немза семью печатями —за семью печалями.21 марта 1956
«И другие»
У каждого из нас своя фамилия.Другое дело — милая, немилая.Дают их всем. Дают их без доплаты.Мне
нравится, что так устроен мир,и не могу терпеть, когда в докладывставляют выражение «и др.».Когда война, как только трудно станется,фамилии небось в повестках ставятся,и умирают наши дорогиетоварищи, чье имя «и другие».Да что это такое «и другие»?Иные, что ли? Да? Ну, а какие?..Я не люблю в ее надменной ложностифигуру Долгорукого на лошади.А где же тот народ, веселый, лапотный,русоволосый, ломаный и латаный,где те, что избы первые рубили?Их нету в бронзе. Это «и другие».Страшней обмана и обидней руганивдруг оказаться в этой мертвой рубрике.Пишите все! Всех называйте честно.Не все, кто знамениты, — это «знать».Не бойтесь, что для всех не хватит места.Найдите место, чтобы всех назвать!1956
Моя соседка
Моей соседке лет уже за семьдесят…По целым дням она ворчливо сердится,исполнена недоброго огня, на суп, на власть, на кошку, на меня…Я не люблю вас, Нонна Алексеевна.Я помню — были немцы у Москвыи перед зеркалом трусливо и растерянно«Ich liebe Hitler» упражнялись вы.Ну а теперь вы, Нонна Алексеевна,нудите в кухне, перекрыв галдеж:«Опять издали пьяницу Есенина,и так уж развратили молодежь…»Мне говорят об уваженье к старости.Порой от этой старости я в ярости.Я не люблю вас. Все отлично помню я.Не помогу нести вам сумку полнуюи, что бы люди обо мне ни думали,желаю вам, чтоб вы скорее умерли.13 апреля 1956
Ложное вдохновение
Как часто люди верят непреложно,неосторожно верят в то, что ложно,и жизнь отдать они бывают радыво имя самой искренней неправды.На ложном вдохновении целуют.На ложном вдохновении воюют,и думаешь – чему они служили,за что на плахах головы сложили?Я повторять ошибки опасаюсь.На шею к вдохновенью не бросаюсь.Боюсь я оказаться с правдой порознь.Я не хочу в любой садиться поезди верить, хоть указана в билете,в ту станцию, которой нет на свете.Все меньше я пишу, все тяжелее,и я о прежней легкости жалею.27 мая 1956
Частушечное
Топну правою ногой,топну левою.У меня теперь другой.Что хочу, то делаю.Сколько желтого пескув туфельки насыпалось!Сколько раз мы целовались,а я не насытилась!А мой старый хахалекпьет да горько плачется.Финки синий холодокв голенище прячется.Он идет навстречу мне —клетчатая кепочка.Не боюсь, не жмусь к стене:«Как живешь ты, Кешечка?Где ты яблоко сорвал?Дай-ка половиночку…»А он яблоко бросает,вынимает финочку.В пыли яблоко лежит.За ним не нагибаюсь.Он и злится и дрожит,а я улыбаюсь.«Ты всади мне в сердце ножсмертною расплатой,только милого не трожь —он не виноватый…»1 июня 1956
«Не знаю я, чего он хочет…»
Не знаю я, чего он хочет,но знаю – он невдалеке.Он где-то рядом, рядом ходити держит яблоко в руке.Пока я даром силы трачу,он ходит, он не устает,в билет обернутую сдачув троллейбусе передает.Он смотрит, ловит каждый шорох,не упускает ничего,не понимающий большогопредназначенья своего.Все в мире ждет его, желает,о нем, неузнанном, грустит,а он по улицам гуляети крепким яблоком хрустит.Но я робею перед мигом,когда, поняв свои права,он встанет, узнанный, над мироми скажет новые слова.16 июня 1956
«История – не только войны…»
История – не только войны,изобретенья и труды,она — и запахи, и звоны,и трепет веток и травы.Ее неверно понимаюткак только мудрость книжных груд.Она и в том, как обнимают,как пьют, смеются и поют.В полете лет, в событьях вещих,во всем, что плещет и кипит, —и гул морей, и плечи женщин,и плач детей, и звон копыт.Сквозь все великие идеиплывут и стонут голоса,летят неясные виденья,мерцают звезды и глаза…16 июня 1956