Собрание сочинений. Том 46 часть 2

(Стюарт приводит, между прочим, в качестве исторической иллюстрации:

«Известен факт, что в эпоху, когда Греция и Рим утопали в богатстве, когда редкие вещи и произведения избранных художников продавались по чрезмерным ценам, быка покупали за бесценок, а хлеб был дешевле, быть может, чем когда-либо в Шотландии… Спрос пропорционален не ко¬личеству потребителей, а количеству покупателей; но потребители — это все жители, покупатели же — лишь те немногие работники, которые являются свободными… В Греции и Риме господствовало рабство: те потребители, которые жили за счет труда своих собственных рабов или государственных рабов или питались хлебом, раздававшимся народу бесплатно, не имели надобности ходить на рынок; они не конкурировали с покупателями… Так как было мало ремесленников, то спрос в общем был небольшой; следовательно, количество свободных работников было невелико, а они были единственными лицами, которые могли иметь нужду в покупке пищи и предметов первой необходимости: следовательно, кон¬куренция покупателей должна была быть сравнительно небольшой, а цены должны были быть низкими. Далее, рынки снабжались отчасти излишками, произведенными на землях знатных лиц, обрабатываемых рабами; а поскольку они жили за счет земли, излишки в известном смысле ничего не стоили их собственникам; и так как количество тех, которые имели надобность в покупках, было ничтожно, эти излишки продавались дешево. Кроме того, вследствие бесплатной раздачи хлеба народу, на рынке по необходимости должен был быть застой, и т. д. Напротив, на редкую изысканную рыбу или на художника существовал большой спрос, и поэтому цены невероятно повышались и т. д. В ту эпоху роскошь, хотя и чрезмерная, была уделом немногих, и так как деньги в общем обра¬щались среди масс лишь медленно, они всегда застревали в руках бога¬чей, которые не знали никакой меры, кроме собственной прихоти, при установлении цен того, чем им хотелось обладать» (Стюарт, цит. соч., том I, стр. 403—405). )

«Счетные деньги суть не что иное, как произвольный масштаб с рав¬ными делениями, изобретенный для измерения относительной стоимости продаваемых вещей. Счетные деньги совершенно отличны от монетных денег, представляющих собой цену; они могли бы существовать даже в том случае, если бы на свете не существовало никакой субстанции, представ¬ляющей собой пропорциональный эквивалент для всех товаров» (J. Steuart. An Inquiry into the Principles of Political Oeconomy. Vol. II, Dublin, 1770, стр. 102). «Счетные деньги выполняют ту же функцию в отношении стои¬мости, какую выполняют [градусы], минуты, секунды для углов или масштабы для географических карт и т. д. Во всех этих изобретениях всегда какое-либо наименование принимается за единицу» (там же). «Полезность всех этих изобретений сводится к обозначению пропорции. Точно так же денежная единица не может находиться в постоянной опре¬деленной пропорции к какой-нибудь части стоимости, т. е. она не может быть закреплена за каким-нибудь определенным количеством золота, серебра или какого-нибудь другого товара. После того как единица установлена, мы можем, [VII—27] помножив ее, дойти до величайшей стоимости и т. д.» (стр. 103). «Итак, деньги — это масштаб для измерения стоимости» (стр. 102).

«Так как стоимость товаров зависит от общего сочетания обстоя¬тельств, связанных как с самими товарами, так и с прихотью людей, то стоимости товаров должны рассматриваться как изменяющиеся только в их взаимном отношении друг к другу. Следовательно, все, что нарушает или запутывает установление этих изменений пропорции посредством всеобщего, определенного и неизменного масштаба, неизбежно вредит торговле и препятствует отчуждению» (там же, стр. 104). «Следует непре¬менно различать цену (т. е. монету), рассматриваемую как мерило, и цену, рассматриваемую как эквивалент стоимости. Металлы неодинаково хорошо выполняют эти две функции… Деньги — идеальный масштаб с равными делениями. Если меня спросят, что должно быть нормальной единицей стоимости каждого деления, я отвечу, поставив другой вопрос: какова нормальная величина градуса, минуты, секунды? Они не обла¬дают такой нормальной величиной. Но если только определено одно какое-нибудь деление, то, по самой природе масштаба, все остальные деления должны соответственно следовать этому определению» (стр. 105). «При¬мером таких идеальных денег служат банковские деньги в Амстердаме и деньги в Анголе на африканском побережье… Банковские деньги неиз¬менны подобно скале в море. Цены всех предметов регулируются соответ¬ственно этому идеальному стандарту» (там же, стр. 106, 107).

В коллекции итальянских экономистов, изданной Кустоди, Parte Antica, Тото III, Джеминъяно Монтанари в сочинении «Della Moneta», написанном около 1683 г., говорит об «изобрете¬нии» денег:

«Сношения народов между собой распространились по всему земному шару до такой степени, что, можно сказать, весь мир сделался как бы одним городом, в котором происходит непрерывная ярмарка всех товаров, где каждый человек, сидя дома, может посредством денег приобретать и наслаждаться всем, что в другом месте производится землей, животными и человеческим трудом. Удивительное изобретение!» (стр. 40). «Но изме¬ряемым вещам свойственно находиться в таком отношении с мерилом, что измеряемая вещь становится в известном смысле мерилом измеряющей вещи, так что подобно тому, как движение есть мерило времени, так и время становится мерилом самого движения; поэтому получается, что не только деньги являются мерилом наших желаний, но и наоборот, желания являются мерилом самих денег и стоимости» (стр. 41, 42). «Совершенно ясно, что чем большее количество денег будет обращаться в торговле, в пределах какой-либо провинции, по сравнению с продавае¬мыми товарами, находящимися там, тем дороже будут эти товары, если можно назвать вещь дорогой потому, что она стоит много золота в стране, изобилующей золотом, а не считать само золото в этом случае дешевым, раз так много золота приравнивается к другой вещи, которая в ином месте считается более дешевой» (стр. 48).

«Сто лет тому назад главной чертой в торговой политике наций было накопление золота и серебра как богатства по преимуществу» (W. Gouge. A Short History of Paper Money and Banking in the United States. Phila¬delphia, 1833, Part I, стр. 67).

Меновая торговля в Соединенных Штатах (см. W. Gouge. Part II, стр. 3 и сл.):

«В Пенсильвании, как и в других колониях, обширная торговля производилась путем мены… Еще в 1732 г. в Мэриленде был принят закон, превращающий в законное платежное средство табак, по курсу один пенс за фунт, и просо, по курсу 20 пенсов за бушель» (стр. 5). Но вскоре, «вследствие торговли с Вест-Индией и тайной торговли с испан¬цами, серебро стало столь изобильным, что в 1652 г. в Новой Англии был основан монетный двор, чеканивший шиллинги, монеты в 6 пенсов и 3 пенса» (там же). «В Виргинии в 1645 г. была запрещена меновая тор¬говля; испанская монета в 6—8 шиллингов сделалась стандартной монетой этой колонии» (испанский доллар)… «Другие колонии присвоили доллару различные наименования… Номинально счетные деньги были повсюду те же, как в Англии. В стране имели хождение по преимуществу испанские и португальские монеты» и т. д. (там же, стр. 5, 6). Законом королевы Анны была сделана попытка покончить с этой путаницей (стр. 6).

[2) ВЫПИСКИ ПО ВОПРОСАМ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ПРОМЫШЛЕННОСТИ И НАЕМНОГО ТРУДА]

«Шерстяная промышленность. В эпоху Елизаветы суконщик занимал место хозяина фабрики, или мануфактуриста; он был капиталистом, который закупал шерсть и сдавал ее ткачам, партиями по 12 фунтов, для выработки сукна. Вначале шерстяная промышленность существовала только в городах и в корпоративных и рыночных посадах, тогда как жители деревень изготовляли ненамного больше того, что [было необходимо] для их семейств. Позднее промышленность развилась в некорпоративных городах с благоприятными местными условиями, а также в деревнях, где фермеры, животноводы и земледельцы начали изготовлять сукно, как для продажи, так и для домашнего употребления». (Более грубые сорта.) «В 1551 г. был издан статут, ограничивавший количество станков и уче-. ников у суконщиков и ткачей, проживающих вне городов, и воспрещав¬ший сельским ткачам иметь устройство для валянья, а валяльщику — иметь станок. Согласно закону того же года, все ткачи тонкого черного сукна двойной ширины должны были состоять учениками в течение 7 лет. Несмотря на это, деревенские мануфактуры, как объект торговой прибыли, пустили крепкие корни. В 5-й и 6-й год царствования Эдуарда VI был издан статут (гл. 22), воспрещавший применение машин… Поэтому в этом производстве до конца XVII века сохранялось превосходство фламандцев и голландцев… В 1668 г. был ввезен голландский станок из Голландии» (Tuckett. A History of the Past and Present State of the Labouring Popula¬tion. Vol. I, London, 1846, стр. 137—141). «Благодаря введению машин в 1800 г. одно лицо могло произвести столько же, сколько 46 человек в 1785 году. В 1800 г. капитал, вложенный в фабрики, машины и т. д., применяемые в шерстяной промышленности, составлял не меньше шести миллионов ф. ст., а общее количество лиц всех возрастов, занятых в этой, отрасли в Англии, составляло 1 500 000» (там же, стр. 142—143).

Производительная сила труда, таким образом, возросла на

4 600%. Но, во-первых, по отношению к одному только основному капиталу эта цифра составляет приблизительно лишь 1/6, а по отношению ко всему капиталу (сырье и т. д.) — пожалуй, лишь 1/20 .

«Едва ли какая-либо иная мануфактура извлекла такую выгоду из научных изобретений, как искусство красить сукно, в результате при¬менения законов химии» (там же, стр. 143—144).

Шелковая промышленность. До начала XVIII столетия «искусство кручения шелка всего успешнее развивалось в Италии, где для этой цели были введены особые машины. В 1715 г. Джон Ломб, один из трех братьев, владевших предприятием по кручению и продаже шелка, отправился в Италию и сумел достать себе модель в одной из тамошних фабрик… Шелковая фабрика с усовершенствованными машинами была в 1719 г. сооружена в Дерби Ломбом и его братьями. На этой фабрике имелось 26 586 колес, которые приводились в движение одним водяным колесом… Парламент дал ему 14 000 ф. ст. за сообщение секрета производства. Эта фабрика ближе подходила к понятию современной фабрики, чем какие-либо прежние предприятия подобного рода. У машины имелось 97 746 ко¬лес, движений и индивидуальных частей, [VII—28] работавших днем и ночью, которые приводились в движение одним большим водяным колесом и управлялись одним регулятором; а для наблюдения и обслу¬живания требовалось 300 человек» (стр. 133—134).

(В английской шелковой промышленности вовсе не обнару¬живался дух изобретательства; изобретения были введены лишь антверпенскими ткачами, бежавшими в Англию после разграб¬ления города герцогом Пармским; а затем различные отрасли были введены французскими эмигрантами в 1685—1692 гг. [стр. 132, 135, 136].)

В 1740 г. 59 доменных печей произвели 1 700 тонн железа; в 1827 г. 284 домны дали 690 000 тонн. Таким образом, доменные печи возросли как 1 : 448/59, даже не впятеро больше; а тонны как 1 : 40515/17 (см. о соотношении за ряд лет там же, стр. 157).

На стекольной промышленности лучше всего видно, насколько прогресс науки зависит от промышленности. С другой стороны, например, изобретение квадранта было вызвано пот¬ребностями мореплавания, парламент назначил премии за изо¬бретения [там же, стр. 171—179].

8 хлопкопрядильных машин, которые в 1825 г. Стоили 5 000 ф. ст., были в 1833 г. проданы за 300 ф. ст. (см. о хлопкопрядении там же, стр. 204).

«Первоклассная хлопкопрядильная фабрика не может быть построена, оборудована машинами и снабжена газом и паровым двигателем дешевле, чем за 100 000 ф. ст. Паровая машина в 100 лошадиных сил приводит в движение 50 000 веретен, которые произведут 62 500 миль тонкой хлоп¬чатобумажной нити за день. На такой фабрике тысяча человек произведут столько же ниток, сколько 250 000 человек без машин. Мак-Куллох исчисляет количество [этих рабочих] в Великобритании в 130 000 человек» (там же, стр. 218).

«Там, где нет регулярно функционирующих, дорог, едва ли можно сказать, что существует общество; люди не могут иметь ничего общего между собой» (Такет, там же, том I, стр. 270).

«Из продуктов земли, полезных людям, 99/100 представляют собой продукты, произведенные людьми» (там же, том II, стр. 348).

«Когда рабство или пожизненное ученичество было отменено, работник стал сам себе хозяин и предоставлен был собственным ресурсам. Но люди, не имея достаточной работы и т. д., не умрут с голоду, если они могут нищенствовать или воровать; поэтому прежде всего бедняки превратились в воров и нищих» (там же, том II, стр. 637, примечание).

«Одно из замечательных отличий современного состояния общества от того, которое существовало во времена Елизаветы, есть то, что ее закон о бедных был законом для принуждения к труду, рассчитанным на борьбу с бродяжничеством, которое было вызвано закрытием монастырей и переходом от рабства к свободному труду. Примером служит 5-й акт Елизаветы, предоставляющий домохозяевам, запахивающим полплуга земли , право брать себе в ученики в земледелии или в ином искусстве или ремесле всякое лицо, обнаруженное ими как не имеющее занятий; а в случае сопротивления — привести его к судье, который был почти вынужден отдать его под стражу, пока тот не согласится взять на себя обязательство. При Елизавете из каждых 100 человек необходимо было для производства пищи применять 85. В настоящее время наблюдается недостаток не в трудолюбии, а в выгодном применении [рабочих рук]… Тогда большой трудностью было преодоление наклонности к праздности и бродяжничеству, а не приискание для людей занятий, дающих заработок. В царствование Елизаветы было издано несколько законов, принуждав¬ших праздных людей к труду» (там же, том II, стр. 643, 644).