Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
Плясал, лихо откалывая замысловатые коленца, весельчак Агарков.
«Выручил! — Коростелев радостно переглянулся с Цвиллингом. — Минут бы на двадцать этого представления! Только бы не запретили…»
Но истомившиеся от скуки тюремщики даже не подумали мешать неожиданно возникшему развлечению. Мигом образовался маленький хор; остальные и притопывали, и посвистывали, и гребешки в ход пустили вместо губных гармошек, и на ложках кто-то взялся отстукивать. Ровно в десять Цвиллинг громко запел «Отречемся от старого мира», и шум сразу оборвался. Благодушно настроившиеся тюремщики не успели опомниться, как большевики обступили их со всех сторон и, угрожая
Через несколько минут стража отделения была загнана в темный чулан в глубине коридора. Затворяя дверь, Коростелев и Цвиллинг показали одураченным караульщикам «бомбу» внушительных размеров и предупредили, что при попытке открыть дверь эта адская машина взорвется. Потом все дружно ринулись во двор, чтобы перебраться через стену в условленном месте.
После духоты тюремной камеры морозный декабрьский ветер так и пробирал, так и подхлестывал разгоряченных людей, выскочивших на волю в чем попало. Подталкивая друг друга, они торопливо поднимались по лестнице, поставленной надзирателем Евдокимовым, переваливались через забор, а внизу их подхватывали красногвардейцы, давали каждому направление. По всей улице стояли рабочие пикеты: парни и девушки, притаившиеся в тени подъездов и ворот, принимали беглецов по составленному плану и мгновенно исчезали с ними в темноте ночи.
Дерзкий побег большевиков ошеломил белоказаков и поразил всех оренбургских обывателей. Как могли сбежать из-под усиленной стражи сразу тридцать два арестанта?
Дутов рвал и метал, устраивал обыски, делал настоящие налеты на кварталы голодной и холодной Нахаловки, но беглецы словно под землю провалились.
— На-кось, выкуси! — бормотал дед Арефий, подбирая разбросанные казаками по землянке немудрящие пожитки. — Думаешь, наши соколики под койками сидеть будут?
— Охота мне было тесануть урядника топором по жирной хребтине, когда он в голбец заглядывал, — сказал Харитон, который, разобрав на дрова сенцы, щепал для растопки лучину.
— Спаси Христос! Они нас самих на лучину расщепали бы! — испуганно сказала Наследиха, совсем приунывшая за последнее время.
И как не приуныть работящей, хлопотливой хозяйке, когда в жилье полно мужиков, а печь не топлена, еда не приготовлена, а надо прожить до вечера, пока не сморит сон, и завтра опять такой же долгий-предолгий голодный день. Особенно тяжело было матери смотреть на Пашку и Митю. Мальчишка совсем отощал, одни косточки, Митя же, только-только пошедший на поправку, опять свалился от слабости.
Конца не видно жестокой сваре с атаманом.
«Ему что? Живет в тепле и холе. Наел мурло — сровнялась шея с плечами. А тут ворота сожгли, заборчик тоже в печку ушел, теперь до сеней добрались. Дальше впору крышу разбирать да с этими дровишками к Тураниным на постой: им ведь тоже топить нечем».
Будут саманные стены огораживать до лучших времен печку, застывшую под открытым небом, но даже жилья своего, недавно так славно устроенного, не жаль Наследихе, такое зло на «богом проклятого атамана» разбирает ее.
«Спихнули царя. Советскую власть поставили. Казалось, чего бы лучше. Ан опять князек нашелся, какую-то свою линию повел, от которой всем одно мученье! Зима-то еще впереди. Морозы-то — рождественский да крещенский — ой как прижмут!»
О еде Наследиха
старалась не думать…— Чего, маманя, нос повесила? — неожиданно весело спросил Митя. — Убежали наши из дутовского застенка. Все враз убежали. Надо же так сообразить!
— Да уж сообразили! — Наследиха слабо улыбнулась, радуясь оживленности сына. — Зина Заварухина прибегала, плачет и смеется: убежал вместе со всеми из кутузки ее Илья, а домой не показался. Как ей, бедолаге, не плакать: померла в одночасье свекровь в деревне, и свекор следом глядит — на мякине ведь жили. Вернули Зине Каську и Зойку, а куда она с ними, малыми? Было бы тепло в землянке, закрыла бы да на поденку. А сейчас не оставишь и под крышей — замерзнут, ровно воробьи.
— Пускай переберутся к нам, — сказал дед Арефий. — Чего ей там маяться, плакаться на отшибе? Как-нибудь перегодим вместе тяжелую полосу.
Озябший, но сияющий Ефим, едва переступив порог, тоже заговорил о побеге:
— Взяли они свеклу, воткнули в нее гильзу пустую винтовочную, чтобы на бомбу походила. После завернули ее в портянку, надзирателям показали да под дверь подложили. Те и просидели тихохонько в чулане, покуда наши утекали. — Не снимая шапки и стеганки, Ефим подошел к жене, подал десять рублей. — Это Левашов просил тебе передать.
— Откуда он взял? У него своя семья голодает.
— Рабочие из Самары послали. Собрали по грошику — и нам. На всю-то нашу братву тысяч двадцать пять стачечный комитет получил. Другие города тоже обещали помощь.
Дед Арефий подержал в руках десятку, полюбовался:
— Дорогие денежки. Главное дело — со-ли-дар-ность, — торжественно произнес он. — Беги, Дуняша, к булочнику, а я — самоварчик в честь победы…
Пашка, пригревшийся, как котенок, под боком у Мити, выглянул, вялый спросонья, из-под лоскутного одеяла.
— В честь какой победы, дедуня?
— Побег из тюрьмы. Эта победа на всю Расею прогремит!
В маленькой комнатушке сцепщика вагонов Петрова было темновато — окошко выходило в стену сарая, — и Лиза забилась в самый угол, чтобы не мешать парикмахеру гримировать Александра и Цвиллинга.
Весело блестя серыми глазами, совсем светлыми на затертом сажей лице, в парике, с наклеенными усами и бородой, Цвиллинг повернулся к Лизе, хлопнул большими поношенными рукавицами:
— Ну, хорош маскарад?
— Здесь-то ладно, а как на паровозе?
Коростелев, еще подкрашивая усы и брови перед осколком зеркала, спросил:
— Ты думаешь, мы не умеем с лопатой обращаться? Настоящие то кочегары поедут в вагоне. А шеф у нас, вот он. Покажет, что надо.
Александр признательно взглянул на машиниста — хозяина дома — и замер: совсем близко послышался топот лошадей, громкие голоса.
У Лизы оледенели плечи и легкая тошнота подступила к горлу.
«Опять попались!» — мелькнула отчаянная мысль.
Заскрипела калитка, тяжелые шаги нескольких человек забухали по двору, по ступеням крылечка. Открылась дверь. Однако в дом никто не вошел…
Машинист прислушивался к разговору, побледнев и предостерегающе вскинув руку, хотя в комнате и так все затаились.
Снова шаги, стукнула калитка, и затопали кони.
— Адрес свояка спрашивали казаки у жены, — успокоил опасных гостей машинист, сам еще не опомнясь от потрясения. — Похоже, бывший жандарм Хлуденев с ними. Я с этим подлецом лажу для видимости: вожу его иной раз в трактир. — Машинист нахмурился: дошло наконец и другое: — Заграбастают они свояка, не иначе!..