Собрание сочинений. Том 9

Роман с жизнью

Какие-то люди должны жить всегда.Без стольких так пусто, без стольких – беда.Мы – сироты в мире без мамы своей,а мамы – как сироты мертвых детей.И если детей отнимает война,ничем не оправдываема она.Как больно плечу тосковать без конца,когда на плече нет ладони отца.Кого упросить, чтобы кто-нибудь спасдрузей, умирающих ранее нас?Нам друг закадычный, душевный, простойне менее нужен, чем Пушкин, Толстой.А если любимые наши больны,их ранняя смерть не добрее войны.Нет вовремя смерти, нет вовремя зла.От зла никого еще смерть не спасла.И пусть от несчастий своих на земленикто не доверится пуле, петле.Меня научили, а кто – не скажу,ходить между змей, по огню, по ножу.Мне в книгах бессмертных Матенадараноткрыл панацею от смерти и ран!В песках, на Памире и в дебрях всех чащя буду всегда на помине легчайш.Среди всех обманов любовь – не обман.Нет выше романов, чем с жизнью роман!Я, жить не умевший, вернусь весь в росе,навек не умерший, моложе, чем все.Ромашковый луг подмигнет мне молчкомиз белых ресниц золотистым зрачком.И зазелененные джинсы моине выдадут новую тайну любви.И хоть бы одной уцелевшей строкойсниму с вас печали легко, как рукой!2009

Обгон (il sorpasso)

Памяти моего друга – великого итальянского актера Витторио Гассмана, гениально сыгравшего роль пытающегося обогнать всех и вся и остававшегося одиноким бабником в фильме Дино Ризи «Обгон»

Преподавал я синема в Нью-Йорке,а поскользнулся на арбузной корке.Две пенсионных бабушки-студентки,боясь, что их запишут в декадентки,испуганно сбежали с кинокласса,увидев итальянский фильм «Sоrpasso»,где, мышцы выставляя полуголо,по пляжам забавлялся «донайоло»как воплощение «донайолизма»,что в США страшней социализма.А может быть, – пытаюсь догадаться —им захотелось Гассману отдаться,но поняли они, что слишком поздно.Травмировало. Видимо, серьезно.Они вбежали после этой выставки,еще дрожа, на кафедру лингвистикии за ущерб моральный возмещеньяпотребовали в гневе возмущенья.Но там, под маской скрыв лицо поэта,был итальянец Питер Караветта.И он воскликнул им в порыве страстном:«Неужто не понравился вам Гассман?»А что затем? В глаза взглянув друг дружке,вдруг покраснели милые старушки…Витторио, неповторимый Гассман,когда воспламенялся, то не гас он.Конечно, обгонять небезопасно,но скушно без обгона, – без Sorpasso!Витторио, я по тебе тоскую —ты выбрал сам большую жизнь такую,что ты не сможешь жить потусторонне,как «донайоло» [24] или «истрионе» [25] .Витторио, как два огромных грома,мы громыхали в Опере ди Ромапо-русски, итальянски, но дуэтом,как будто стали сдвоенным поэтом.Нам только б с края сцены не сорваться.Бессмертие? Оно – обгон, Sorpasso!Витторио, а я к тебе собрался.Хочу я прыгнуть в тот экран, в «Sorpasso»,в тот плохонький смешной автомобильчик,всех в мире обгоняющий обидчик,и мчать, сигналя хриплою сиреной,в наполненной любимыми вселенной,где нет для нас забытых и забывших,где нет друзей или любимых бывших,и рядом с еще юным Трентиньяномбыть заводилой, лихачом, смутьяном,но с разницей одной – чтоб эта смутане принесла случайно смерть кому-то.2009

24

Д о н а й о л о – соблазнитель, бабник (итал.).

25

И с т р и о н е – лицедей (итал.).

Дворовый футбол

М. Голдовскому

Футбол дворовый, не ковровый,со штангами ив ржавых труб,мне корешами был дарован,и не был жлобским, не был груб.Футбол был выше пионерства,сорвиголовством хоть куда.В нем не было легионерства,а легион мальчишек – да!Чья музыка в задорных зовахзаманивала все звончей?Да это музыка кирзовыхв заплатках, в трещинах мячей!Вся пацанва тогда болелаза Бабича, и за Борэля [26] ,за Хомича, и за Бобра.Мы, чтоб добыть себе билеты,всю ночь стояли до утра.Плюшиха, Разгуляй, Бутырка —какая там была притирка! —ребро к ребру плечо к плечу,но слаще все-таки протырка —во мне все это не притихло —туда протыриться хочу!И под удар, симфоний стоящ,был вдохновенен до седин,отбив ладони, Шостаковичболельщик наш номер один.Люблю футбольную дворовость!О, сколько в этом есть красы,когда стрельцовость и бобровостьмне снятся в форвардах Руси.Порой расстроишься, однаконадежда снова проблеснет.Давно ли матч – шедевр в Монаконас вновь объединил в народ?А за бобровской той породойпо кромке шел и мой глагол,и в несвободе был свободойДворовых гениев футбол.Март 2009

26

Б о р э л ь – кличка футболиста и хоккеиста ЦДКА, а потом ВВС, Александра Виноградова.

Никита Симонян

Увы, и недоумки-грандыв футболе есть по временам,но не к лицу не вспомнить нам, —был высшим разумом командыНикита Палыч Симонян.Он смолоду был прозван Палычиз уважения к нему.Он был Разумно Поступалычпо отношенью ко всему.Он обладал мягчайшим даромутихомирить забияки, сбитый вкрадчивым ударом,умел не мстить, а забывать.Он видел поле всею кожей,как будто вся она из глаз,и, на «звезду» был непохожий,и скромный был не напоказ.И можно ведь прожить без мата,себя изысканно вести,наказывая грубость мягкои твердость мягкостью спасти.И Симонян с любой нагрузкойиграл так вежливо в футбол,как будто был в команде русскойсамой Армении посол.Март 2009

Вадим Синявский

В ЭсЭсЭсЭр необходимый,как черный хлеб или лаваш,был хрип Синявского Валима,летящий к нам через Ла-Манш.И в репродукторы дышалимы, внуки каторг и лучин.Нас всех смотреть футбол ушамиВадим Синявский научил.Мы, веря с искренностью детскойв наш краснозвездный третий Рим,болели за Союз Советский,и был распад непредставим.Футбол мы слушали на кухне —он из тарелки черной шел,и колокольно сквозь их «кокни» [27] звучал наш каждый звонкий гол.Взаимоненависти скотскойне знал наш коммунальный чад.Был круг болельщиков московскийголубоглазый, и раскосый —из еврейчат, и татарчат,из стариков, мальцов, девчат,где Сулико, и Фатимат,и не забыть шалавы Груньки,чьи подрастающие грудкии нынче в памяти торчат.Когда, в ворота наши метясь,к нам прорывался Стенли Мэтьюз,чуть не кричал Синявский: «Стой!» —и был главней, чем Лев Толстой.Когда в Москве ночами бралисоседей, дедушек, отцов,то в Лондоне на поле брани,незримы в лондонском тумане,сражались тыщи огольцов.«Шаланды, полные кефали»как гимн мы пели, голодны.Мы кипяток пустой пивали,а все же счастливы бывали —всем ЭсЭсЭром забивалив ворота Англии голы…17 марта 2009

27

К о к н и – лондонский простонародный жаргон.

Ревность

Люблю тебя, когда меня ревнуешь.Так молния отмщает свысока —и подожжет деревья и траву лишь,а после дом и даже облака.Люблю тебя, когда меня ревнуешь.Прекрасен полный взрывчатости взгляд.Такое можно испытать в раю лишь,когда испепеляет он, как ад.Люблю тебя, когда меня ревнуешьи, перебив тарелки все в дому,из рук ты вырываешься, рванувшись,к твоей обидной тайне – к никому.Люблю тебя, когда меня ревнуешьк друзьям, вину, политике, стране,к стихам, – как будто скрытно ты рифмуешь,но лучше удается это мне.Люблю тебя, когда меня ревнуешьк шкилетикам на шпильках-каблучках,к толстушкам, от души ревмя ревущим,к моделям в разбрильянтенных очках.Ревнуй меня и кожей и глазами,ревнуй меня, как вьюга, как обвал,брось ревновать, чтоб я от страха замер,да вот не умер – сам бы взревновал.2009

Это – женщина мoя

Я был влюбчив, я был вьюбчив,но, глаза мне отворя,Бог шепнул:«Вглядись, голубчик…Это – женщина твоя».Ты стояла с моей книжкойвзять автограф у меня,но я понял, став мальчишкой:«Это – женщина моя».Я глядел на твою рукупристальней, чем на лицо,и, костяшкой пальца хрупнув,проросло на ней кольцо.И теперь уже мой голос,в него вслушаться моля,истерзал внутри, как голод:«Это – женщина моя!»Слава сразу осерчала,лишь ее любить веля,чтобы лишь о ней звучало:«Слава – женщина моя».Власть обиделась на годы —охладел к ней, что ли, я,не пишу ей больше оды…Власть – не женщина моя.Может быть, всего основа —смерти или бытия —три на свете первых слова:«Это – женщина моя».Те слова дышали в пальцы,коченея без огня,даже и неандертальцы:«Это – женщина моя!»И назло толпе и рынку,среди жлобства и жулья,захочу – и снова крикну:«Это – женщина моя!»2009

Шепот на кухне

Маше

Проснулся я ночью. Во сне накатилосьгнетущее что-то. А рядом со мнойлюбимая женщина не находилась.Ушла навсегда. И я сам был виной.Сначала глазами искал я повсюду,побрел босиком, лишь бы вновь не в кровать.И вдруг я услышал по звону, по стуку —на кухне любимая мыла посуду,ее протирала и мыла опять.Паркет обжигал мои ноги, как угли,и было страшнее мне пытки любой,когда ее шепот услышал на кухне —со мною невидимым и собой.Шептала она, что все время я заняти не замечаю ее и детей,что буквы прыгают перед глазами,и то, что волосы все седей.Свою улетевшую маму просиласо мной не ссориться ради Христа,ведь я поступаю порой некрасиво,но вот душа у меня чиста.Она шептала на ухо ложкам,тарелкам, блюдечкам, чашкам, ножам,что сыну сгрубила – да вышла оплошка,а сын разобиделся и убежал.Любя чистоту, не в пример грязнулям,и все отскребая, почти во сне,она исповедовалась кастрюлям,и сковородкам, и снова мне.А я стоял, ударенный шоком,не в силах теперь позабыть ничего,и то ли додумывал ее шепот,а то ли действительно слышал его.Она присела, совсем обессилев,заснув, как сраженная наповал,и кроткий ветер невидимых крыльевслова молитвы ей с губ сдувал.Стоял я виновно, остолбенелосреди бессонницы или сна,и тоненько что-то внутри звенело,да только не знаю – какая струна…2009

Зло не со зла

Алесе Бацман

Сколько делают зла не со злапо нечаянности,ненарошности,ну, а разве ничто не нарушится?Жизнь окажется прожитой зря.Как подделку,себе не позвольтеплой холодности начальничанья.Разве меньше становится боль,причиненная по нечаянности?2009

D'ejа vu

Вячеславу Мошкало

Неужели я доживудо конца моих «d'ejа vu»?Бойтесь, милые, не постаренья,a отсутствия снов наяву,и не вздрагивайте от повтореньязамораживающих «d'ejа vu».Ведь какая-то в этом есть прелесть,что, еще не уставшие быть,мы на жизнь свою не насмотрелисьи боимся ее позабыть.И, наверно, мы живы пока еще,раз вцепляемся, как в траву,в завораживающие,пугающие,упоительные «d'ejа vu»…2009

Лучше уходи

Лучше уходи.Боль в моей груди.И какая боль —поперек и вдоль.Ну, зачем, скажи,продолженье лжи!Кончилась любовь —не поможешь вновь.Лучше уходи,ран не береди.Лучше уходи,чувства победи,те, что позади…А мне в ответ:нет спасенья, нет…Лучше уходи.Пропасть впереди.Столько в глубинетам надежд на дне.Все-таки сквозь нихвзгляд цветов живых.Все-таки и тутцветики растут…Стой, не уходи,ты не поврединежности в груди.Стой, не уходи!Все, что позади,шепчет: «Погоди!»И с небес весть:есть спасенье, есть…2009