Собрание сочинений

VI

Там были также ряды колонн,забредшие в те снега,как захваченные в полон,раздетые донага.В полдень, гордясь остротой угла,как возвращенный луч,обезболивала игласодержимое туч.Слово, сказанное наугад,вслух, даже слово лжи,воспламеняло мозг, как закатверхние этажи.

VII

Воздух, в сущности, есть плато,пат, вечный шах, тщета,ничья, классическое ничто,гегелевская мечта.Что исторгает из глаз ручьи.Полдень. Со сторонымозг неподвижней пластинки, чьибороздки засорены.Полдень; жевательный аппаратпробует завести,кашлянув, плоский пи-эр-квадрат -музыку на кости.

VIII

Там были комнаты. Их размерпорождал ералаш,отчего потолок, в чей мелвзор устремлялся ваш,только выигрывал. Зеркалакопили там дотемнапыль, оседавшую, как золаГеркуланума, наобитателей. Стопки книг,стулья, в окне – слюдаинея. То, что случалось в них,случалось там навсегда.

IX

Звук уступает свету не вскорости, но в вещах,внятных даже окаменев,обветшав, обнищав.Оба преломлены, искажены,сокращены: сперва -до потемок, до тишины;превращены в слова.Можно вспомнить закат в окне,либо – мольбу, отказ.Оба счастливы только внетела. Вдали от нас.

X

Я был скорее звуком, чем -стыдно сказать – лучомв царстве, где торжествует чернь,прикидываясь грачомв воздухе. Я ночевал в ушныхраковинах: ласкалвпадины, как иной жених -выпуклости; пускалпетуха. Но, устремляясь ввысь,звук скидывает балласт:сколько в зеркало не смотрись,оно эха не даст.

XI

Там принуждали носить пальто,ибо холод лепилтело, забытое теми, ктораньше его любил,мраморным. Т. е. без легких, безимени, черт лица,в нише, на фоне пустых небес,на карнизе дворца.Там начинало к шести темнеть.В восемь хотелось лечь.Но было естественней каменетьв профиль, утратив речь.

XII

Двуногое – впрочем, любая тварь(ящерица, нетопырь) -прячет в своих чертах букварь,клеточную цифирь.Тело, привыкшее к своемуприсутствию, под ремнеми тканью, навязывает умубудущее. Мысль о нем.Что – лишнее! Тело в анфас ужесамо есть величина!сумма! Особенно – в неглиже,и лампа не включена.

XIII

В будущем цифры рассеют мрак.Цифры не умира.Только меняют порядок, кактелефонные номера.Сонм их, вечным пером привитк речи, расширит рот,удлинит собой алфавит;либо наоборот.Что будет выглядеть, как мечтойвзысканная земляс синей, режущей глаз чертой -горизонтом нуля.

XIV

Или – как город, чья красота,неповторимость чьябыла отраженьем своим сыта,как Нарцисс у ручья.Так размножаются камень, вещь,воздух. Так зрелый муж,осознавший свой жуткий вес,не избегает луж.Так, по выпуклому лицупамяти всеми пятью скребя,ваше сегодня, подстать слепцу,опознает себя.

XV

В будущем, суть в амальгаме, сутьв отраженном вчерав столбике будет падать ртуть,летом – жужжать пчела.Там будут площади с эхом, в стопревосходящим раззвук. Что только повторит то,что обнаружит глаз.Мы не умрем, когда час придет!Но посредством ногтяс амальгамы нас соскребеткакое-нибудь дитя!

XVI

Знай, что белое мясо, плоть,искренний звук, разгонмысли ничто не повторит – хотьнаплоди легион.Но, как звезда через тыщу лет,ненужная никому,что не так источает свет,как поглощает тьму,следуя дальше, чем тело, взглядглаз, уходя вперед,станет назад посылать подрядвсе, что в себя вберет.<1978>

* * *

Пора забыть верблюжий этот гам

и белый дом на улице Жуковской.

Анна Ахматова

Помнишь свалку вещей на железном стуле,то, как ты подпевала бездумному "во саду ли,в огороде", бренчавшему вечером за стеною;окно, завешанное выстиранной простынею?Непроходимость двора из-за сугробов, щели,куда задувало не хуже, чем в той пещере,преграждали доступ царям, пастухам, животным,оставляя нас греться теплом животнымда армейской шинелью. Что напевала вьюгапереходящим за полночь в сны друг друга,ни пружиной не скрипнув, ни половицей,неповторимо ни голосом наяву, ни птицей,прилетевшей из Ялты. Настоящее пламяпожирало внутренности игрушечного аэропланаи центральный орган державы плоской,где китайская грамота смешана с речью польской.Не отдернуть руки, не избежать ожога,измеряя градус угла чужогов геометрии бедных, чей треугольник кратныйувенчан пыльной слезой стоваттной.Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом,когда торжество крестьянина под вопросом,сказуемое, ведомое подлежащим,уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,от грамматики новой на сердце прячаокончание шепота, крика, плача.<1978>

Строфы

М. Б.

I

Наподобье стакана,оставившего печатьна скатерти океана,которого не перекричать,светило ушло в другоеполушарие, гдеоставляют в покоетолько рыбу в воде.

II

Вечером, дорогая,здесь тепло. Тишинамолчанием попугаябуквально завершена.Луна в кусты чистотелальет свое молоко:неприкосновенность тела,зашедшая далеко.

III

Дорогая, что толкупререкаться, вникатьв случившееся. Иголкубольше не отыскатьв человеческом сене.Впору вскочить, разятень; либо – вместе со всемипередвигать ферзя.

IV

Все, что мы звали личным,что копили, греша,время, считая лишним,как прибой с голыша,стачивает – то лаской,то посредством резца -чтобы кончить цикладскойвещью без черт лица.

V

Ах, чем меньше поверхность,тем надежда скромнейна безупречную верностьпо отношению к ней.Может, вообще пропажатела из виду естьсо стороны пейзажадальнозоркости месть.

VI

Только пространство корыстьв тычущем вдаль перстеможет найти. И скоростьсвета есть в пустоте.Так и портится зренье:чем ты дальше проник;больше, чем от стареньяили чтения книг.

VII

Так же действует плотностьтьмы. Ибо в смысле тьмыу вертикали плоскостьсильно берет взаймы.Человек – только авторсжатого кулака,как сказал авиатор,уходя в облака.

VIII

Чем безнадежней, тем как-топроще. Уже не ждешьзанавеса, антракта,как пылкая молодежь.Свет на сцене, в кулисахмеркнет. Выходишь прочьв рукоплесканье листьев,в американскую ночь.