Собрание сочинений

* * *

Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве.В эту пору – разгул Пинкертонам,и себя настигаешь в любом естествепо небрежности оттиска в оном.За такие открытья не требуют мзды;тишина по всему околотку.Сколько света набилось в осколок звезды,на ночь глядя! как беженцев в лодку.Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота,отщепенец, стервец, вне закона.За душой, как ни шарь, ни черта. Изо рта -пар клубами, как профиль дракона.Помолись лучше вслух, как второй Назорей,за бредущих с дарами в обеихполовинках земли самозванных царейи за всех детей в колыбелях.1980

Стихи о зимней кампании 1980-го года

«В полдневный зной в долине Дагестана...»

М. Ю. Лермонтов

I

Скорость пули при низкой температуресильно зависит от свойств мишени,от стремленья согреться в мускулатуреторса, в сложных переплетеньях шеи.Камни лежат, как второе войско.Тень вжимается в суглинок поневоле.Небо – как осыпающаяся известка.Самолет растворяется в нем наподобье моли.И пружиной из вспоротого матрасаподнимается взрыв. Брызгающая воронкой,как сбежавшая пенка, кровь, не успев впитатьсяв грунт, покрывается твердой пленкой.

II

Север, пастух и сеятель, гонит стадок морю, на Юг, распространяя холод.Ясный морозный полдень в долине Чучмекистана.Механический слон, задирая хоботв ужасе перед черной мышьюмины в снегу, изрыгает к горлуподступивший комок, одержимый мыслью,как Магомет, сдвинуть с места гору.Снег лежит на вершинах; небесная кладоваяотпускает им в полдень сухой избыток.Горы не двигаются, передаваясвою неподвижность телам убитых.

III

Заунывное пение славянинавечером в Азии. Мерзнущая, сыраячеловеческая свининалежит на полу караван-сарая.Тлеет кизяк, ноги окоченели;пахнет тряпьем, позабытой баней.Сны одинаковы, как шинели.Больше патронов, нежели воспоминаний,и во рту от многих «ура» осадок.Слава тем, кто, не поднимая взора,шли в абортарий в шестидесятых,спасая отечество от позора!

IV

В чем содержанье жужжанья трутня?В чем – летательного аппарата?Жить становится так же трудно,как строить домик из виноградаили – карточные ансамбли.Все неустойчиво (раз – и сдуло):семьи, частные мысли, сакли.Над развалинами ауланочь. Ходя под себя мазутом,стынет железо. Луна от страхапотонуть в сапоге разутомпрячется в тучи, точно в чалму Аллаха.

V

Праздный, никем не вдыхаемый больше воздух.Ввезенная, сваленная как попалотишина. Растущая, как опара,пустота. Существуй на звездахжизнь, раздались бы аплодисменты,к рампе бы выбежал артиллерист, мигая.Убийство – наивная форма смерти,тавтология, ария попугая,дело рук, как правило, цепкой бровьюмуху жизни ловящей в своих прицелахмолодежи, знакомой с кровьюпонаслышке или по ломке целок.

VI

Натяни одеяло, вырой в трухе матрасаямку, заляг и слушай «уу» сирены.Новое оледененье – оледененье рабстванаползает на глобус. Его мореныподминают державы, воспоминанья, блузки.Бормоча, выкатывая орбиты,мы превращаемся в будущие моллюски,бо никто нас не слышит, точно мы трилобиты.Дует из коридора, скважин, квадратных окон.Поверни выключатель, свернись в калачик.Позвоночник чтит вечность. Не то что локон.Утром уже не встать с карачек.

VII

В стратосфере, всеми забыта, сучкалает, глядя в иллюминатор.«Шарик! Шарик! Прием. Я – Жучка».Шарик внизу, и на нем экватор.Как ошейник. Склоны, поля, оврагиповторяют своей белизною скулы.Краска стыда вся ушла на флаги.И в занесенной подклети курытоже, вздрагивая от побудки,кладут непорочного цвета яйца.Если что-то чернеет, то только буквы.Как следы уцелевшего чудом зайца.1980

* * *

М. Б.

То не Муза воды набирает в рот.То, должно, крепкий сон молодца берет.И махнувшая вслед голубым платкомнаезжает на грудь паровым катком.И не встать ни раком, ни так словам,как назад в осиновый строй дровам.И глазами по наволочке лицорастекается, как по сковороде яйцо.Горячей ли тебе под сукном шестиодеял в том садке, где – Господь прости -точно рыба – воздух, сырой губойя хватал то, что было тогда тобой?Я бы заячьи уши пришил к лицу,наглотался б в лесах за тебя свинцу,но и в черном пруду из дурных корягя бы всплыл пред тобой, как не смог «Варяг».Но, видать, не судьба, и года не те.И уже седина стыдно молвить – где.Больше длинных жил, чем для них кровей,да и мысли мертвых кустов кривей.Навсегда расстаемся с тобой, дружок.Нарисуй на бумаге простой кружок.Это буду я: ничего внутри.Посмотри на него – и потом сотри.1980

Эклога 4-я (зимняя)

Ultima Сumaei venit iam carminis aetas:

magnus ab integro saeclorum nascitur ordo... [73]

Virgil. Eclogue IV

Дереку Уолкотту

Зимой смеркается сразу после обеда.В эту пору голодных нетрудно принять за сытых.Зевок загоняет в берлогу простую фразу.Сухая, сгущенная форма света -снег – обрекает ольшаник, его засыпав,на бессоницу, на доступность глазув темноте. Роза и незабудкав разговорах всплывают все реже. Собаки с вялымэнтузиазмом кидаются по следу, ибо самиоставляют следы. Ночь входит в город, будтов детскую: застает ребенка под одеялом;и перо скрипит, как чужие сани.

73

«Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, / Сызнова ныне времен зачинается строй величавый...» (лат.; Вергилий, Эклога IV, пер. С. Шервинского.) (прим. в СИБ).

II

Жизнь моя затянулась. В речитативе вьюгиобострившийся слух различает невольно темуоледенения. Всякое «во-саду-ли»есть всего-лишь застывшее «буги-вуги».Сильный мороз суть откровенье телуо его грядущей температурелибо – вздох Земли о ее богатомгалактическом прошлом, о злом морозе.Даже здесь щека пунцовеет, как редиска.Космос всегда отливает слепым агатом,и вернувшееся восвояси «морзе»попискивает, не застав радиста.

III

В феврале лиловеют заросли краснотала.Неизбежная в профиле снежной бабыдорожает морковь. Ограниченный бровью,взгляд на холодный предмет, на кусок металла,лютей самого металла – дабыне пришлось его с кровьюотдирать от предмета. Как знать, не так лиозирал свой труд в день восьмой и послеБог? Зимой, вместо сбора ягод,затыкают щели кусками пакли,охотней мечтают об общей пользе,и вещи становятся старше на год.