Собрание стихотворений 1934-1953

Всю эту ночь времён я под его защитой,

И колыбель моя – где Рак и Козерог.

2.

Смерть – все метафоры в истории одной.

Младенец – искра в мир – встает, как стрелка лука,

(Планета-пеликан бежит своей стезей).

Зачат в аморфности, и от сосков оторван,

Он – в путь спешит, едва с ним распрощалась люлька,

И Абадон-смерть сам рисует флаг пиратов,

И пропасть – эти, к спальне, черные ступени,

И слышит звон Адам. И по костям – лопата.

А в полночь, возмужав, Иаков – лезет к звездам.

Рожденье, жизнь и смерть … «Ни волос не падёт…

(А это – только перья да венец терновый!)

…без воли божией». И голубь – дух святой…

Всё это – как трава стремится сквозь булыжник.

И в бурях вырастет болиголов лесной.

3.

Вначале был ягненок на дрожащих ножках.

Его весну и лето с осенью подряд,

Их отбодал у змея, влезшего на Еву,

Небесный Овен тот, Адам, вождь белых стад.

И я, урвав клочок положенной мне жизни,

Бодаюсь и разбойничаю тут, пока

Мне Рип ван Винкль позволил временно покинуть

То лоно, сморщенный грузовичок гробовщика.

Но черный овен, – прочь прогонит бабку-зиму,

Он, в стаде у себя единственный Живой…

«Настанет час садов, – сказали антиподы, –

И мы на лестнице Иакова звоним о

Всех странных выдумках свинцовой непогоды,

Двукратно прозвучавшею весной!»

4.

Какой просодией звучит простой словарь?

Каких размеров клетка та, что порождает

Всё в мире? И мужской иль женский род

У первоискры той, что жизни зачинает?

Я – эхо фараона? Я – без формы тень?

С вопросом пристающий к шепоту без слов я?

Или шестая часть двенадцати ветров я

И выдут ими был из распаленных тел?

Затянут ли корсет вкруг нового шпанёнка?

Он как бамбук – в глубинах щедрой плоти той,

Ведь мой верблюжий взгляд сквозь все пройдет иглой!

Любовь есть фотоснимок: ночь в пшеничном поле,

Любовь окружена кольцом прожекторов

И озаряет стены, где – отцы отцов...

5.

«Вей, вольный Вест!» Пришел с двустволкой Гавриил,

Он – козырной король – из рукава Иисуса,

Из запечатанной колоды козырнулся.

На византийский лад Адам в ночи вскочил.

Все карты розданы: она с червонным сердцем,

И пиковый валет, что с черным языком

Сосал себе из фляжки вечное спасенье…

Я раненый упал в каньон (игра в ковбоев),

Я из сосков волынок голод утолил,

Прилив чудовищный из Азии нахлынул.

Но Моби Дик меня за волосы схватил.

И пение сирен спасенье: их объятья –

Жизнь, ворохи цитат из многих Энеид…

К архангелу – Ахав, похожий на распятье,

Он, одноногий крест, с сиреной чёрной слит.

6.

Карикатура черт моих: вулканный кратер,

Вокруг него – вода, немолкнущий прибой,

И две свечи – глаза. Я в книге водяной

Пишу, прорвавшись сквозь моллюски гласных звуков,

На фитилях словес сжигаю сон морской,

«Ты, петушок, возьми мой глаз! – гласит Писанье –

Тот глаз от Грайи. «Да, а мой язык двойной

Прижми!» – сказало одноногое распятье,

Адам, тот джокер лет, что в терниях венца...

И успокоился тогда язык певца:

Сирены со свечи уже бинты сорвали,

(Все в ламинариях волынки их грудей!),

Мои же пальцы страшный знак нарисовали:

Пером на колдовском картоне семь морей.

7.

Молитву начертай на рисовом зерне:

Библейские листы в лесах всех слов на свете

Осыплются. Ведь песнь сирены – это ветер,

Древо познания и есть тот самый крест.

В корнях его и мысль, и все слова-уроды,

Свет-алфавит един для книг любых лесов.

Злой рок постигнет всех, кто слову крон не верит,

Настроит ветер-время музыку сосков,

Торчащих из грудей, громадных, как волынки:

Подходят времена молочных первослов,

И раны мне протрут сирены губкой этой,

Что приглушает боль и колокольный зов,

А голос времени для нищенских домов

Создаст людей, цветы и снег рукой поэта.

8.

… И – на холме распят. Там – нерв времён. Там Слово.

Там крови бурый след. Там оцет. Смерть висит.

Мария. Горе. Мир, заплаканный терново.

И алое пятно под тем ребром горит.

И эти три креста над женщиной склоненной.

Хожденье по гвоздям. И хвоя вместо слез.

И это мастерство, что менестрель бессонный,

Обычный человек, страдающий Христос,

С детьми небес пронес под радугой в три цвета.

За то – хирург всех слав – к злодеям был причтен

Я, жаждущую плоть снимавший со скелета.

Ползет улитка-мир, почти не пробужден.

Свидетель творчества и миросотворенья

Трубит. И бьют часы. И не умолкнет звон.

9.

Архив. Пергаменты. Засаленные строки.

Оплывшая свеча. Царица. Каллиграф,

Льняная ткань. Цари. Иероглифы. Пророки.

И ждут лубки сон бальзамирующих трав,

Бинтуют пеленой печатного листа,

Покрыв змеиный нимб хной мертвого Каира.

В пустыне я воскрес. Пускай твердят схоласты,

Что это только смерть глядит из-под бинта.