Собрание стихотворений и поэм

Исписано много тетрадей. За годом торопится год. И Ася Алиева дядей Османа уже не зовет.

Старается с ним не встречаться, Гуляя на улочке днем. И сердится на домочадцев, Коль речи заводят о нем.

Ей многое стало понятным, Наивность — тончайшая нить. И кажется невероятным, Что мог так отец поступить.

Как все ей противно в Османе: Следы табака на усах, Часы на цепочке в кармане И наглость мужская в глазах.

Во время войны, по болезни Став белобилетником, он Горланил похабные песни Под окнами плачущих жен.

Он пел: «Я могу от печали Избавить вас, жены солдат». О, как, если б только вы знали, Противен он стал Асият.

Противен за то, что он пьяным Шататься по улицам мог, Когда недосуг аульчанам Воды даже выпить глоток.

За то, что у школы за нею Охотился этот жених. За то, что дружкам ахинею Он нес о победах своих.

За то, что во время картины Подсолнухи щелкал в кино… И просто без всякой причины Он стал ей противен давно.

Бухгалтером был он. И Асю, Быть может, и впрямь оттого Всегда математика в классе Влекла к себе меньше всего.

Ей снился в обличье, бывало, Нечеловеческом он. И, вся холодея, кричала Она от испуга сквозь сон.

Но там, где над крышей мечети Плыл месяц в туманную даль, Держалась от улиц в секрете Истории этой печаль.

Кто ж знал о ней? Речка, да поле, Да ветви раскинувший сад, Да самая верная в школе Одна из подруг Асият.

Да парень соседский в ауле О ней догадался. Он был Догадлив так не потому ли, Что девушку тайно любил?

Да мать, чья душа изболела, Да, может, немножко отец, Чье слово решало все дело, Как пущенный метко свинец.

Еще о ней мог бы, к примеру, Легко догадаться Осман. Но самоуверен не в меру Был этот кичливый болван.

*

Мерцали созвездья, украсив Полночного неба скрижаль. И Вере Васильевне Ася Поведала эту печаль.

И, плача, чуть слышно сказала: «Как будто у края небес Я к черной реке с перевала Спустилась, а мост вдруг исчез.

Нетрудно в беде оступиться. И вот я на ваш огонек Пришла, чтоб своей ученице Вы дали последний урок».

«Грустны твои думы, как тучи. Не плачь, Асият. Ничего. И как поступить тебе лучше, У сердца спроси своего.

Ты думаешь, было когда-то Легко в молодые года Мне, тихой москвичке с Арбата, Отважиться ехать сюда?

Мать плакала: «Доченька, право, Не сможешь ты жить среди гор. Там дикие, темные нравы Бытуют еще до сих пор.

В могилы — о том я читала, — Ложится там больше людей, Сраженных ударом кинжала, Чем умерших смертью своей».

И маминым просьбам на милость Сдалась бы я, может быть, но В груди моей сердце забилось. «Езжай!» — приказало оно.

Не платьями — книжками, Ася, Набила я свой чемодан. Простилась с Москвой, в одночасье Уехала в твой Дагестан.

И вот в этом горном ауле, Где небо пронзает скала, Где чуть не погибла от пули, Поверь мне, я счастье нашла.

Дала я уроков немало За двадцать без малого лет. Боролась, любила, страдала. Был труден мой труд — не секрет.

Но знала я радостей много. И жаль мне одну из подруг, Что свой аттестат педагога, Вздохнув, положила в сундук.

С Москвой не желая расстаться, Пошла машинисткою в трест. И нынче таких там, признаться, Хватает столичных невест.

Они расписаться в мгновенье Готовы хоть с чертом в Москве. Лишь будь у него положенье И минимум комнаты две.

Смотреть на таких даже тошно. Не трусь и душой не криви: Война без вражды невозможна, Позорна любовь без любви.

Не трусь, пред тобою не бездна, И помни всех тех, кто в бою Сложил свои головы честно За лучшую долю твою.

Тебя я учила ль напрасно, Став многому наперекор, Чтоб выросла ты полновластной, Законной хозяйкою гор?

И если, как тыква с баштана, Ты дашь себя спрятать в мешок И станешь женою Османа, Надвинув на очи платок,

И если прийти на собранье Не сможешь: мол, муж не велит (Не так ли, скрывая рыданья, Порой Султанат говорит?),

Иль будешь избита постылым Супругом ты, словно Айна, За то, что лицо свое мылом Осмелишься мыть, как она,

Тогда я скажу не без боли: Скажу — не сочти за навет, — Что зря обучалась ты в школе Все десять положенных лет.

Что в книгах, прочтя их немало, Не поняла ты ни строки, Что школа тебе завышала Отметки уму вопреки.

Скажу, Асият, что бесчестно Ты отняла время у нас. Чужое присвоила место, Являясь как равная в класс.

Скажу, что душой в комсомоле Ни дня не была ты. Значок На платье носила — не боле, Да взносы платила лишь в срок.

Я немногословную стану Играть твоей совести роль, На сердце — открытую рану — Швыряя жестокую соль…»

«Пойду я! Спокойной вам ночи…» И Ася, набросив платок, Ушла… Прокричал где-то кочет. Мерцал за спиной огонек.

*

Вдоль тесных, извилистых улиц, Где пряжей повис полумрак, Идет Асият, не сутулясь, И легок уверенный шаг.

В глазах ни тоски, ни испуга, Все это уже позади. Коса, заплетенная туго, Привычно легла на груди.

Могу вам сказать по секрету, Что страх не прочнее стекла, И, как вдохновенье к поэту, Решительность к Асе пришла.

И девушка вдруг ощутила: Она спасена потому, Что душу наполнила сила, Как будто солдату тому,

Который, в бою не без проку Истратив последний патрон, Увидел сквозь дым: на подмогу Резервный спешит батальон.

У школы на миг задержалась, Откинула косу назад. И молвила школа, казалось: «Ты помни меня, Асият.

Звонки мои помни, уроки И мудрость моих дисциплин. Стихов полюбившихся строки, Костры пионерских дружин.

Запомни, что в самом начале И после, когда подросла, Ты первой по списку в журнале, Алиева Ася, была!»

Ни звука. Закрыты калитки, Идет не спеша Асият. И Пушкин в крылатой накидке Горянку приветствовать рад.

Пред нею за смелость в награду, Взволнованный и молодой, Зажег он легко, как лампаду, Зарю над вершиной седой.

Махмуд, в ее думы вникая, Сказал, улыбаясь слегка: «В мужья не бери, дорогая, Со сломанным рогом быка».

Все тихо, как перед грозою, И вновь, головы не клоня, Кричит из Петрищева Зоя: «Ровесница, глянь на меня!»

Мятежной Испании совесть, Солдата погибшего мать, Ее обнимает Долорес И шепчет: «Нельзя отступать!»