Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

578. ВЕРХАРН

Мы все скользим над некой бездной, Пока не наступает час… Вот рок туманный и железный Похитил лучшего из нас! Блеснули тяжи, и колеса По гладким рельсам пронеслись, Да искры — золотые осы Снопом сияющим взвились. Судьба ль шальная так хотела, Чтоб в тихий сумеречный час На полотно упало тело Поэта — лучшего из нас?.. Или простой, нелепый случай… Не все ли нам равно — когда Стих вдохновенный, стих певучий Уже оборван навсегда! Судьба поэта! Жребий сладкий Изведать: мудрость, славу, страсть И с гулкой поездной площадки На рельсы черные упасть! Нет, знаю я, не случай это Слепой, без смысла и вины — Судьба великого поэта, — Судьба родной его страны. Поля отчизны процветали, Дыша и славя бытие — Ее железом растоптали И кровью залили ее! И поезд, что над славным телом С тяжелым грохотом прошел, Сияет перед миром целым Немой и горестный симв л! Убита плоть! Но дух чудесен, Еще вольней свободный дух… Верхарна вдохновенных песен Навеки
не забудет слух.
Как бесконечно лучезарна Вовеки будет жить она, Страна Альберта и Верхарна, Великой доблести страна!

<1916>

579. СВЯТОЧНАЯ ПОЕЗДКА

Настали солнечные святки, И, снег полозьями деля, Опять несут меня лошадки В родные дальние края. Мороз и снег. Простор и воля. Дорога ровная долга. Задорный ветер веет волей, Блестит зеленая дуга. И колокольчик подпевает Веселым звоном ямщику. И сладко сердце забывает Свою тревогу и тоску. Мы все томимся и скучаем И долю грустную клянем, Мы ночью звезд не замечаем И солнца мы не видим днем. Но стоит только город бросить — И снова оживаешь ты, Вновь сердце бьется, сердце просит Простой и ясной красоты. Душой овладевает нега Пустых таинственных полей. И что тогда милее снега И ветра вольного милей? …Плетень разломанный и шаткий Отбросил голубую тень. Но резвые — летят лошадки, И вот — уж далеко плетень. Леса на горизонте, иней, Темнеет издали река, А в небе — золотой пустыни Плывут, слетая, облака. Скрипят полозья, точно лыжи, И напевает бубенец, Что с каждым шагом ближе, ближе Дороги сладостной конец. Как хорошо проснуться дома (Еще милей, чем дома лечь!) Все там любимо и знакомо; Трещит натопленная печь. Как хорошо напиться чаю В столовой низкой, в два окна, Где, верно сердцу отвечая, Покоем веет старина. И сладко знать, что в самом деле Прийдут волхвы, зажгут звезду, Что две счастливые недели Я в этом доме проведу.

<1916>

580

Теплятся жаркие свечи В сельских убогих церквах, Тихие слышатся речи, Тихое горе в глазах. Ветер шумит над деревней, Веси пылью поит, Рядом с старушкою древней С мальчиком баба стоит. Низки земные поклоны. Милой-то нынче — солдат. В темных окладах иконы Хмуро и тускло глядят. Вспомнить ли луг изумрудный, Теплое солнце весной? Дети… И справиться трудно, Горько работать одной. Знаю, родная, что горько. Бога покрепче моли. Уж занимается зорька Красной победы вдали. Сила немецкая гнется, Глохнет в неравном бою. Скоро и милый вернется В темную хату твою.

<1917>

581. КУЛИКОВО ПОЛЕ

Когда я слышу — ветер воет, Морозным снегом в окна бьет, Что сердце тайно беспокоит, О чем тоска ему поет, Я слышу, словно отзыв тайный, И, через сумрак голубой, Неизъяснимый и печальный Шуршит таинственный прибой. Растет неясная тревога: Зовет куда, о чем поет?.. Нагие ветки шепчут строго, Морозный ветер в окна бьет. Вот — отступает все живое В объятья мглы, в пределы сна. Я вижу поле роковое, Где кости павших и луна. Давно здесь рокотали громы И стрел врывалися дожди — Разбиты крепкие шеломы, Недвижны павшие вожди. Глядит луна холодным взором, Дробится в омуте ручья; Над полем крадется дозором Глухая сила воронья. Но нет! Бегут виденья ночи, И, зыбкой славою горя, С улыбкой смотрит мертвым Над Русью вставшая заря. Да, много павших в битве славной, Но подвиг светлый совершен — В борьбе тяжелой и неравной Татарский латник побежден. О, поле, поле Куликово, Ты первый луч средь черной мглы! Достойно имени какого, Какой достойно ты хвалы. Навстречу вражеским преградам, Любовью к родине святы, Удельный князь и ратник рядом Несли тяжелые щиты. Пусть гневно кличет ворон черный; Мы знали — царь всевышний благ, Мы знали, что нерукотворный Над Русью светлый веет стяг. Да, мы падем за честь отчизны, Мы все костьми поляжем тут, Но даже имя нашей тризны Потомки — славой назовут. Несите братские молитвы О всех, о всех, кто пал в бою, В великий день великой битвы Погиб за родину свою. И, сквозь свинцовый мрак столетий, Пожаром сладостным горя, Моленья пламенные эти Златит нетленная заря!

<1917>

582. ДЕКАБРИСТЫ

Декабристы, Это первый ветер свободы, Что нежданно сладко повеял Над Россией в цепях и язвах. Аракчеев, доносы, плети И глухие, темные слухи, И слепые, страшные вести, И военные поселенья. Жутко было и слово молвить, Жутко было и в очи глянуть. Суд продажный творил расправу. Вдруг повеял ветер свободы, Вдруг запели вольную песню Декабристы! День морозный Был нерадостным солнцем залит. Заиграли трубы в казармах, Заблестели холодом ружья, И полки на улицу вышли. "Ну, товарищи, Бог нас видит, Постоим за правое дело, Разобьем постылые цепи, Есть присяга вернее царской, То присяга родины милой, Умереть за нее — клянемся!" Обнимали друг друга, плача, И сияло зимнее солнце Так тревожно, темно, печально, Точно знало… Точно знало: Близок час — и серые пушки Задымятся вдоль по Галерной, И мятежники в страхе дрогнут Пред железною царской силой… "Все погибло — прощай свобода — Чья судьба — тосковать в Сибири, Чья судьба — умереть на плахе. Все погибло — прощай, свобода". Грохотали царские пушки. И туманилось дымное
солнце,
И неправда торжествовала На Сенатской площади мертвой. Вольный ветер свободы милой, Где ты, где ты!
Декабристы! Умирая на черной плахе, Задыхаясь в цепях в Сибири, Вы не знали, какою славой Имена засияют ваши. Слава мученикам свободы, Слава первым поднявшим знамя, Знамя то, что широко веет Над Россией освобожденной: Светло-алое знамя чести. Пропоем же вечную память Тем, кто нашу свободу начал, Кто своею горячей кровью. Оросил снега вековые — Декабристам!

<1917>

583

Кто говорит: "Долой войну!", Кто восклицает: "Бросим меч!", Не любит он свою страну И речь его — безумца речь. Ведь все мы потом и трудом Свой созидаем кров и дом, И тяжко каждому свою Покинуть пашню и семью. Но непреложно знаем мы, Что только сильным духом — весть О мире солнечном, средь тьмы, Господь позволит произнесть. Затем, что пролитая кровь За честь и веру, и любовь В великий и тревожный час Зовет сражаться властно нас. Друзья! Мы были юны все, И нас заботливая мать Любви — божественной красе Учила верить и внимать. И вот знамен трепещет шелк, И слово честь, и слово долг Среди блаженной тишины Так звонко произнесены. Кто услыхав — остался глух, Тому презренье — он не наш. В ком победил крылатый дух, Достоин славы гордых чаш. Настанет день. И слово "мир" Звончее будет громких лир, Торжественнее пенья птиц, Пышней победных колесниц. Тогда мы скажем: "Вот конец, Достойный чести и любви. Вот искупительный венец, Омытый в пролитой крови!" И бросим меч, и мирный плуг Уже не выпустим из рук, На все четыре стороны Развеяв черный прах войны.

<1917>

584

Сколько лет унижений и муки, Беспросветной, томительной мглы. Вдруг свобода! Развязаны руки, И разбиты твои кандалы! Развевается красное знамя, И ликует родная страна, И лучи золотые над нами Зажигает свободы весна. Как же это случилось, о, Боже! Что сменила восторги тоска? Светит солнце над Русью все то же; Те же долы, леса, облака. То же солнце, да жалобно светит, Те же очи, да тускнут от слез. Что с тобою, о, Русь, кто ответит На томительный страшный вопрос? Братья, мы ли забудем отчизну, За свободу пролитую кровь. Пусть тревога и мука за нами, Впереди — торжество и любовь. Словно плещет широкое море, Бьется сердце в народной груди. Птицы райские, радуги, зори, И свобода, и мир впереди.

<1917>

585

Выхожу я в родные просторы, На зеленые нивы смотрю, Подымаю тревожные взоры, На багряную ленту — зарю. Надвигаются синие тучи, И тревожная плещет река, И звенит о тоске неминучей Старомодная песнь ямщика. Больно сердцу от пенья свирели, Грустно видеть, как блекнет заря, И качаются старые ели, О тревоге своей говоря. Незаметно она наплывала, Пелена серо-пепельной мглы, А давно ли душа ликовала, Разбивая свои кандалы. А давно ли, давно ли, давно ли, Жизнь была озаренно-светла, Словно радуга в солнечном поле, Наша дивная радость цвела. И казалось, свершаем мы тризну Над неправдой, изменою, злом, И Россию — Россию-отчизну Мы по праву свободной зовем. Как забуду я красные флаги, Эти буйные дни февраля? Полный кубок любви и отваги, Что пила ты, родная земля! Много лет ты в неволе томилась, Восставая на черное зло, И с жестокой неправдою билась, И страдала за правду светло.

<1917>

СТИХОТВОРЕНИЯ 1918–1922 ГОДОВ

586

Любимы Вами и любимы мною, Ах, с нежностью, которой равных нет, Река, гранит, неверный полусвет И всадник с устремленной вдаль рукою. Свинцовый, фантастический рассвет Сияет нам надеждой и тоскою, Едва-едва над бледною рекою Рисуется прекрасный силуэт… Есть сны, царящие в душе навеки, Их обаянье знаем я и Вы. Счастливых стран сияющие реки Нам не заменят сумрачной Невы, Ее волны размеренного пенья, Рождающего слезы вдохновенья!

<1918?>

587

Еще не молкнет шум житейский И легкая клубится пыль, Но золотой Адмиралтейский Уже окрашен розой шпиль, И в воздухе все та же роза: Гранит, листва и облака, — Как от веселого мороза Зарозовевшая щека. Но тени выступили резче, Но волны глуше в берег бьют. Послушай: медленно и веще Куранты дряхлые поют. Прислушайся к сирены вою И к сердцу своему в груди; Над Петербургом и Невою В холодный сумрак погляди! Да, плещут царственные воды, И сердце понимает вновь: Мой Петербург — моя свобода, Моя последняя любовь. Мое единственное счастье Адмиралтейство, ночь, тоска И угасающие снасти, И над Невою — облака.

<1918>

588

Пушкина, двадцатые годы, Императора Николая Это утро напоминает Прелестью морозной погоды. Очертаниями Летнего Сада И легким полетом снежинок… И поверить в это можно с первого взгляда, Безо всяких ужимок. Мог бы в двадцатых годах Рисовать туманных красавиц, Позабыв о своих летах, Судейкин — и всем бы нравилось. Конечно — автомобили, Рельсы зеленой стали, Но и тогда кататься любили, А трамваи уже ходить перестали. И мебель красного дерева, Как и тогда, кажется красивой, Как и тогда, мы бы поверили, Что декабристы спасут Россию. И, возвращаясь с лицейской пирушки, Вспомнив строчку расстрелянного поэта, Каждый бы подумал, как подумал Пушкин: "Хорошо, что я не замешан в это"…
Поделиться с друзьями: