Собрание

" Поэзия в гробу стеклянном "

Поэзия в гробу стеклянном Лежит и ждет, Когда услышит она снова Неровные шаги. Когда к ее ланитам нежным В слезах прильнет Отчаянно, самозабвенно Какой-нибудь урод. (Поскольку монстры и уроды — ее народ), И воспаленными губами Она поет. Напрасно к ней спешит безумный, К ней опоздавший человек, Но в инистом гробу нетленна И беспробудная навек. В груди ее подгнил Миндаль надкусанный утешный, Который так манил Святых, и нелюдей, и грешных. Сияют ледяные веки, Примерзнуть бы к тебе навеки! К тебе навеки я примерзла, И спим — уже на свете поздно.

Кофе Г-а

Зерном среди зерен толкаясь, В воронку мельницы плыть, Чтобы твердую свою твердость И черный свой блеск избыть. Узнает ли меня мой ангел В измолотой во прах муке? И мечется песок, стеная — Мельчась, дробясь в слепой тоске. И всех вас сварят, подадут… Ужель, душа, к тому тружусь, Чтоб в этом горестном напитке Чуть-чуть, но изменился вкус?

Жалоба римлянина

«Чем виноват соловей — что в эпоху лесного пожара Довелось ему сгинуть в огне? Страшно ему, В час последний Глаза закрывая, Видеть, как свитки родимых деревьев В пепел сухой обратились — Будто и не было вовсе. Гибель родного всего. Варваров новых язык — Вот до чего суждено Было судьбою дожить. Разве мне жаль было б жалкое тело покинуть, Если б душа моя в свитках родимых жила?» С жалобой этою римской свою я свивала Сидя в развалинах римских в слезах: В городе сняли трамвай, Не на чем в рай укатиться Гнусным жиром богатства Измазали стены. Новый Аларих ведет войско джипов своих. Седою бедною мышкой Искусство в норку забилось, Быстро поэзия сдохла Будто и не жила. Римлянин, плач твой напрасен — Через века возродится многое, пусть изменясь. Ныне ж все кажется мне безвозвратным, Столь безнадежным, что лучше Хрупкий стеклянный поэзии город Грубо о землю разбить.

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ [6]

Воспоминание о реанимации с видом на Невы теченье

Елене Поповой

На том берегу мы когда-то жили… (Отчуждайся, прошлая, отчуждайся, жизнь) Я смотрю в Невы борцовские прожилы И на угольные угриные баржи. Я у окна лежала, и внезапно Взяла каталку сильная вода. Я в ней как будто Ромул утопала, А вместо Рема ерзала беда. И влекло меня и крутило У моста на Фонтанке и Мойке Выходите встречать, египтянки, Наклоняйтесь ко мне, портомойки! К какому-нибудь брегу принесет И руки нежные откинут одеяльце И зеркало к губам мне поднесут И в нем я нового увижу постояльца.

6

Опубл.: «Знамя» 2010, № 3

" Это было Петром, это было Иваном, "

Это было Петром, это было Иваном, Это жизнию было — опьяневшей, румяной. А вот нынче осталась ерунда, пустячок — Опуститься ль подняться на века, на вершок. И всего-то остался — пустячок, кошмарок — Нежной, хилой травинки вскормить корешок.

" Мы — перелетные птицы с этого света на тот "

Мы — перелетные птицы с этого света на тот. (Тот — по-немецки так грубо — tot). И когда наступает наш час И кончается наше лето, Внутри пробуждается верный компас И указует пятую сторону света. Невидимые крылья нервно трепещут И обращается внутренний взгляд В тоске своей горькой и вещей На знакомый и дивный сад, Двойною тоскою тоскуя Туда караваны летят.

Утки в Павловске

Ветер дохнул, и вдруг Речка Славянка Обратилась В Диану Эфесскую. Бугорками пошла, Мелкой грудью заволновалась, Из каждого сверкающего соска Утки пьют молоко, как младенцы. Птицы, вскормленные осенним Оловянным молоком, Солдатами когда-то были Игральным павловским полком. Всё ждут — вернется повелитель И, скинув перья свои серые, Мундиры синие наденут Как будто горлышки у селезней. И будет он наш вечный зритель. Как скучно было в утках жить!

Купанье прачки

Вошедши с плотомойни в реку, Вся съежась, баба говорила: Какой ты, Оредеж, холодный, Как будто молодцу случайному Или родному человеку. — Какой холодный ты сегодня… Сказала и погладила рукою Нагую воду с нависшей от березы тенью, А Оредеж, стремительный и темный, Как будто бы чурался ее горячего бесформенного тела И мимо пролететь хотел И ускользал ее прикосновенья. Как будто не рекою был, а духом Или горою льдистой, Что с отвращеньем будто муху В алмазах терпит альпиниста.

Игольчатое море

Как будто рой подводных швей Вбивает тысячи играющих иголок С изнанки моря, услышав глас — подкладку мне пришей! Иглы взлетают вверх И падают под воду, Где снова ловят их Глубоководные юроды. Иль рыбы финские, Летучим подражая, Взлетают вверх изо всех сил Сияние изображая, Живыми иглами, Сверкая блестками? Иль просто солнце раскололось На щепки острые? Ужель и морю свойственно тщеславье? И оно, представ пред ангелов толпой, Последним Судным смутным утром Откинет горделиво полу скользкого пальто — Весь дым глубин, расшитый перламутром.

Вести из старости

1. На улице

Вдруг зеркало по мне скользнуло, Чуть издеваясь, чуть казня — Придурковатая старуха Взглянула косо на меня. Я часто в зеркалах менялась, Но узнавала. А теперь… Я б удивилась даже меньше Когда б оттуда прыгнул зверь.

2. Песенка

Солнышко вставало с песнею утешной, ведь оно не знало о любви кромешной. Синева слетела На сугробы сада, и синица спела — больше жить не надо.

Воспоминание о Риме

Меня, как сухую ветвь, К Риму долго несла река, И очнулась я, чуть отпив Древле волчьего молока, Что сочится из всех щелей, Что от самых младых ногтей Каждый римлянин жадно пьет Из Волчицы, простёршей над Градом Голубой и бездонный живот. Вот я шла и брела под ним, Бормотала себе, и незримо Обломок жизни моей Прилепился к руинам Рима.

Внутри свечи

В мандорле живого огня, На лазурном подножии В темном облачке В туманном орешке Черным иноком фитиль Колеблется в такт молитве. Святой, ты живешь в огне, Который порой недвижен, Порой качает его дыханье Невидимого Бога.

Пугало и Соловей

Соловей: Чучело, огородное чудище В сереньком косеньком пиджаке, На колу жестоко распятое, Свить бы гнездо в гулкой твоей голове! На палке повисшее Со скалкой в руке. Свистом и щелканьем Бестелость твою щекотать. Пугало: Голова моя горшок. Я лечу наискосок Мира поперек. Я распятое ничто… Соловей: И ничто — коли распято — Тень страдающего брата. Пугало: Пусть вороньё меня трепещет, Но ты лети в надежде вещей. Пусть я — изгой, Упрек всем грубо воплощённым, Всем темной кровью развращённым. Соловей: Фиал страдания пустой, Пусть щелканье и нежный свист В тебе живут. Пускай поет Взамен души Мой высвист, посвист мой ночной Пугало: Пусть трель звенит твоих колен Взамен души, меня взамен. Взамен души, взамен души Ты в призрак тела поспеши. Сместился ум у соловья И он уже поет не розу, А небу смутную угрозу Из грязи, скорби и тряпья.