Собрать мозаику. Книга вторая

— Господин Стонич, снимите с пациентки свое замечательное изобретение, — нетерпеливо приказал атер Турнович. — Мы, наконец, поговорим с ней.

Ученый подошел и осторожно снял с меня свою уникальную «шапочку», изучил там показания и нахмурился.

— Чем обеспокоены? — Резко осведомился военный министр.

— На износ, — кратко и недовольно ответил ученый. — В последнее время мозг пациентки работает на износ.

— Ничего страшного, господин Стонич, — недовольно ответил министр. — Вас это сильно беспокоит?

— При всем моем уважении, господин военный министр, — поднял на него гневные глаза ученый, — вы не целитель и не ученый, и абсолютно ничего не понимаете в лечении людей и восстановлении памяти. «На износ» в данном случае означает, что в любой момент может произойти кровоизлияние в мозг, и пациентка умрет, так и не успев вспомнить то, что вам так необходимо.

Я в искреннем удивлении уставилась на ученого — его голос был непривычно строг и суров, не было никакого подобострастия перед министром великой державы. А тот нахмурился, но выговора ему не сделал, и внимательно посмотрел на меня.

— Что вы сегодня вспомнили, лера Тубертон? — голос был полон раздражения и нетерпения. — Мне нужен краткий и четкий ответ, потому что очень мало времени.

Я некоторое время смотрела вслед господину Стоничу, который отошел к столу сестры Таисии, что-то недовольно бормоча под нос и нервно потряхивая в руках "шапочку", а потом, собравшись с мыслями, посмотрела на военного министра.

— Вы действительно начали войну с нашей империей из-за того, что в столице Тангрии в Арлеме террористы убили племянника императора с женой, а мы не пустили вашу полицию проводить у нас расследование? — четко выговаривая каждое слово, медленно и тихо спросила я.

Военный министр сначала недоуменно смотрел на меня, потом, когда мой вопрос дошёл до него, он слегка побледнел, а черты лица опасно заострились. Мы смотрели друг другу в глаза, и я видела, как постепенно чернеют от ярости его глаза, до этого с раздражением смотрящие на меня. Но странно, мне сейчас не было страшно, как раньше. Внутри меня тоже рождалась яростная лава.

— Здесь вопросы задаю я, лера Тубертон, вы снова забыли это простое правило, — его голосом можно было заморозить огненную лаву, но не ту, что рождалась внутри меня. — Что вы сегодня вспомнили? — повторил он ледяным тоном. — Кратко и по существу.

— Вспомнила официальную причину, по которой началась война между нашими империями. А также то, что вы выдвинули ультиматум, по которому мы за пять дней должны были произвести чистку нашего госаппарата и армии, должны были арестовать подозреваемых в убийстве племянника вашего императора и разрешить вашей полиции проводить у нас следствие и наказания виновных в антимарилийских действиях.

Я замолчала и внешне спокойно смотрела на военного министра. Хотя внутри начинало бушевать яростное бешенство. И, скорее всего, в моих глазах оно уже отражалось. Атер Турнович сидел рядом с ледяным выражением высокомерного лица высшего аристократа Марилии и сверлил меня уничтожающим взглядом. Выражение его лица напомнило генерала Мирадовича. Та же спесь и ледяное высокомерие человека, по совершенно субъективным причинам считающего себя выше других живых существ.

— Вспомнила, как наш император и наш Совет выполнили почти все выдвинутые условия, кроме одного, — тихо продолжила я. — Кроме совершенно невыполнимого. И вы знали, что наш император не согласится его выполнить. Потому что ни один здравомыслящий император не пустит на свою Землю полицию чужой империи, чтобы она наводила порядки там, где не имеет права.

У меня не хватило дыхания продолжить, а военный министр лишь слегка приподнял на высокомерном лице бровь, изображая недоумение.

— Неужели земли с христолином Верданского округа стоили сотни тысяч убитых подданных наших двух империй? — вдруг тихо спросила я, желая застать военного министра самой могущественной в мире империи врасплох.

Но, конечно, у меня это не вышло. Он был дипломат от макушки до кончиков начищенных ботинок. Ничто не дрогнуло на его лице, ни один мускул, только край правого глаза еле заметно нервно задергался, а руки, как лежали спокойно на подлокотниках кресла, так и остались в таком же спокойном положении. Но дергающийся глаз я отметила со злым удовлетворением.

— Вы все сказали? — процедил министр ледяным тоном.

— Нет, не все, — ответила не менее холодно. — Ведь это было настоящей причиной войны? Вам нужны были эти земли? Земли Верданского округа, богатые христолином? Вы уже начали работы по его добыче?

— Здесь вопросы задаю я, — вновь ледяным тоном ответил министр, затыкая меня. — Вы забываетесь! — процедил сквозь зубы. — У нас не диалог, не игра "вопрос-ответ", вы докладываете то, что вспомнили во время искусственного сна.

— Конечно, — покладисто согласилась я. — Как скажете, господин… убийца невинных людей.

— Что вы себе позволяете?! — все же в ярости прошипел атер, вставая с кресла и угрожающе нависая надо мной. Невозмутимость покинула его. — Вы знаете, что я могу с вами сделать?! Да вы живы до сих пор только потому, что обладаете драгоценной для Марилии информацией!

— Знаю, — внешне спокойно ответила я, хотя угроза расправы все же покоробила. — Отправить пожизненно в тюрьму или на рудники Марилии? Я это уже слышала. Или придумали новое наказание? Какое же? Отпилить голову? Отрезать язык? А-а-а, наверное, хотите, четвертовать меня?

За спиной военного министра мелькнуло бледное потрясенное лицо сестры Таисии. По-видимому, она была в ужасе от того, что я так смело разговариваю с военным министром империи, практически вторым человеком. Ученый Стонич тоже изумленно пожирал меня глазами. Казалось, он просто не верил тому, что происходило на его глазах.

В палате наступила какая-то вязкая, тяжелая, совершенно опасная тишина. Военный министр Марилии выглядел очень бледным, огромным усилием воли он пытался не взорваться.

— Я могу сделать все, что вы так неосмотрительно предложили, лера Тубертон, — еле сдерживая бешенство, холодно процедил он. — И даже больше.

Некоторое время он рассматривал меня с таким выражением, словно не понимал, как из бледной запуганной мышки появилась эта ядовитая жалящая змея.

— Я последний раз спрашиваю: вспомнили что-нибудь об артефакте подчинения? — наконец еле слышно процедил он сквозь зубы. — Свои вопросы и умозаключения держите при себе. Они абсолютно лишние.

— Нет, не вспомнила, — процедила я также сквозь зубы, подсознательно удивляясь своей неожиданной смелости. — И вы чувствуете, что я говорю правду, — с удовлетворением добавила.

Некоторое время военный министр как будто сканировал меня, пытаясь понять, правду я сказала или нет. Сжатые в тонкую линию губы выдали его разочарование.

— Убедились? А теперь убирайтесь! — прошипела с ненавистью.

Министр изумленно уставился на меня, маска ледяного спокойствия снова упала с лица. Вот тебе и хваленый дипломат. Похоже, я сломала его представление обо мне, как об испуганной и затравленной пленной мыши, окончательно и бесповоротно.