Собственность Короля
Шрифт:
— Прости, Золотая ленточка, на этот раз я привез только чудище заморское. — Чуть сильнее сжимаю ладони на ее ягодицах. — Ну, ты в курсе для чего.
Мое счастье в эту минуту было бы абсолютно полным, если бы не совершенно заплаканные глаза Ани. То есть, конечно, я не идиот и в курсе, что разговоры с Шубой и ночь с братом, которого ломает на ее глазах, насколько я понял, не хилый такой приход, точно перемолотили ее маленькую светлую душу через ржавую мясорубку.
И хоть я ее хочу до безумия и чуть с ума не сошел, мысленно прощаясь с ней почти весь вчерашний вечер, шутки
— Поехали домой, Грей, — Нимфетаминка трется об мой нос кончиком своего. Такой абсолютно киношный, ванильный жест нежности.
Раньше бы поржал и ебало скривил, а сейчас тупо готов вообще на все. Ей хочется, ей надо — ок, пусть делает все, что заставит ее улыбаться. Был в моей жизни один суровый мужик — целый генерал в отставке, из тех, которые по форме всегда, а не с пузом наперевес. Однажды пришлось к нему закатиться и меня тогда прям нехило так вштырило, когда к нему с порога жена с теплыми носками прибежала, и на моих глазах эта суровая Грудь в орденах превратился в домашнего мопса.
Ну что, Грей, поздравляю, мопс не мопс, но, бля, если только она не передумает и не сбежит — буду, на хуй, мышкой-норушкой.
На улице она пытается сесть за руль, но я мягко забираю ключи и усаживаю Аню на пассажирское сиденье, застегиваю ремень безопасности, но она вдруг перехватывает мою руку. Праву. Берет ее в свои ладони и водит пальцами по «короне» из сигаретных ожогов. Через секунду ее пальцы дрожат уже настолько сильно, что устроить маленькое землетрясение для всего квартала больше не кажется фантастикой.
— Ань, это просто старая хуйня, — пытаюсь осторожно освободить ладонь, но она вцепилась как капризуля. Приходится прижать ее голову к своей груди, мягко помассировать затылок пальцами свободной руки. Вот так, Золотая ленточка, дыши и расслабляйся, не хуй париться из-за моего «веселого» прошлого. — Я татуху сделаю, Ань, вообще ни хуя видно не будет. Не заморачивайся. Дерьмо случается.
Она громко всхлипывает, катает лоб по моей груди и что-то бормочет.
— Ань…
— Это мой отец, Влад, — повторяет громче.
— Кто? — Что-то я жестко туплю. Ее отец же умер вроде?
Она поднимает голову — глазища красные, мокрые и испуганные, как у кролика.
— Аня, блин, ты чего? — У меня от ее лица только что микроинсульт случился, ей-богу. Женские слезы меня всегда молотят особенно сильно, но когда плачет Аня — это просто пиздец. — Нимфетаминка, не плач, пожалуйста. Все хуйня, что бы не случилось — не плачь.
Хочу обнять ее, прижать к себе, потому что вот так сходу на ум приходит только это.
Но она сопротивляется, отводит мои руки.
— Я Анна Александровна, Влад, понимаешь? — Всхлипывает и прикусывает нижнюю губу. — Он мой отец, Влад.
Я знал, что она Анна Александровна еще до того, как по пьяной башке влез к ней в окно.
Что не так-то?
Александровна, ну и…?
Алекса…
Мой мозг жестко спотыкается об бетонную стену реальности.
Шуба все-таки рассказал ей о моем маленьком «не геройском подвиге».
Ну конечно, стал бы этот старый гандон миндальничать.
А я,
хоть и отбитая на глухо тварь, но за мной вереница из трупов точно не тянется. И никакого другого Алекса в моем послужном списке покойничков, точно больше нет.— Я не знала, Влад, клянусь. Я даже не догадывалась, я…
— Аня… — Да как, блядь, возможно, что у этой твари вообще были дети?! Оно еще и размножалось что ли? — Ань, минутку, хорошо? Посиди в машине.
Но все равно на всякий случай потуже затягиваю ремень безопасности, как будто она не сможет расстегнуть его самостоятельно.
Закрываю дверцу.
Выдыхаю сквозь зубы — медленно, осторожно, потому что на хуй рвет.
Да ну в смысле моя Нимфетаминка — дочь этого ублюдка?!
Откуда эта хуйня вылезла?!
Мне надо закурить, точно. Выпустить пар, а то я сейчас нарулю на пару ДТП.
Хорошо, что в наше время достать повод для рака легких вообще не проблема.
На всякий случай заглядываю в «Бентли» — Аня сидит там, прилежно сложив руки на коленях, как отличница.
Наклонила голову.
За волосами почти не видно лица, но я же, сука, не слепой и вижу, как ее трясет.
Моя Аня — кровь Алекса.
Дерьмо случается, Грей.
Открываю дверцу, отстегиваю свою Золотую ленточку, прижимаю к себе.
— Не плачь, пожалуйста. У меня сейчас сердце лопнет, Аня.
— Прости, Грей, прости…
Я снова беру ее за затылок, прижимаю к себе. Чуть жестче чем следовало бы. Хочу чтобы просто помолчала немного, дала мне переварить этот… пиздец.
Закуриваю.
Дым просачивается в легкие на на фоне офигенных новостей этого дня он сладкий как сахарная вата.
Я этого ублюдка до сих пор в кошмарных снах вижу. В последнее время все чаще, кстати. Особенно тот сон, когда нас с Кирби, «беглецов из Шоушенка» словили примерно, мать его, сразу. Как вызвонили Алекса посреди ночи, как он приехал, совал пистолет мне в рот и играл в «русскую рулетку», потому что я был «слишком диким». А когда довел меня до того, что я начал умолять просто меня прикончить — закончил и, как ни в чем не бывало, погладил по голове, мол, я слишком ценный экземпляр, чтобы прострелить мне башку. А потом пошел к сидящему в соседней камере Кирби и пиздил его там битых пару часов. И мой единственный друг во всем этом мире так орал, что я, в итоге, начал биться головой об стену, надеясь все-таки сдохнуть.
Твою мать.
Затягиваюсь так сильно, что на секунду немеет во рту.
Я почувствовал себя в безопасности только когда его шея хрустнула у меня в руках. И, клянусь, это был самый приятный звук в мой жизни, потому что именно так для меня звучала свобода.
Я был уверен, что залил свинцом этот ад.
Хуй там плавал — вот он, маячит через дорогу и улыбается своей фирменной звериной улыбочкой. Радуется, что призраку, блядь, я при всем желанию еще раз башку точно не сверну.
— Влад, я не знала. — Аня осторожно, как будто все время боится что я отстранюсь, просовывает руки мне под подмышки, цепляется пальцами в свитер на спине. Сжимает так крепко, что я почти слышу, как трещит натянутая до предела ткань. — Я… не знала…