Сочинения в 2 т. Том 2

Когда через несколько месяцев Головнин прощался с моряками «Фисгарда», от имени командира ему вручили пакет. Позже, на берегу, он прочитал отзыв о себе. Перечисляя боевые дела своего фрегата, отмечая заслуги Головнина, его службу и на фрегате «Сигорс», лорд Маркерр особенно подробно останавливался на ночной абордажной схватке. О Василии Головнине было сказано: «…был в голове сражавшихся, дрался с необыкновенною отвагою и был так счастлив, что остался невредимым».

Значит, запомнился англичанину тот спокойный ответ Головнина… А русскому моряку запомнилась фраза, произнесенная командиром фрегата: «Англия не забывает своих друзей…»

Не чаял в тот день Головнин, что ему уже скоро доведется на собственном опыте проверить правдивость этих слов и доведется с тревогой выжидать желанный час, чтобы бежать в океан от такой дружбы.

* * *

В 1806 году, когда Василий Головнин дальним, кружным путем — через Швецию и Финляндию — возвратился из Англии в Петербург, город русских моряков Кронштадт торжественно отмечал знаменательное событие: из первого кругосветного плавания на рейд Кронштадта прибыли корабли русского флота — «Надежда» и «Нева»…

Для моряков-балтийцев завершение этого славного похода было подлинным торжеством. Доброе начало положено!.. Отныне русские моряки пройдут в самые далекие страны; для их молодого флота уже наступила пора исследований и открытий на всех широтах земли.

Еще воспитанником Морского корпуса мальчик из рязанской деревни Вася Головнин мечтал о таких походах. С годами мечта становилась уверенней — она не потерялась, не растратилась среди забот по службе, среди житейских дел.

Не каждый из давних петербургских знакомых Головнина смог бы теперь догадаться, что в этом внешне суровом и строгом офицере по-прежнему жила юношеская страсть к беспокойным морским дорогам, к штормовым просторам морей и океанов, еще таивших множество загадок.

Он считал неотложно важным, чтобы русские моряки разгадали эти загадки, прошли нехожеными широтами, нанесли на карту еще не открытые земли.

В Англии он не просто отбывал положенный срок для усовершенствования в военно-морском деле. Пристально присматривался Головнин ко всему, что могло оказаться ценным для родного флота, — к работе верфей, к мастерству корабельщиков, к военно-морской сигнализации, к особенностям маневров, к распорядку на кораблях… Много здесь было такого, что следовало отбросить, как хлам догматической традиции или как пережиток. Не случайно сказал он в присутствии лорда Маркерра, что с жизнями матросов следует считаться. Свирепая дисциплина в британском флоте и бессмысленно жестокая муштра всегда вызывали у Головнина отвращение.

Однако для молодого русского флота кое-что показалось Головнину и полезным. Не имея на то задания, он написал сравнительный обзор состояния английского и русского флотов и составил свод морских сигналов, который вместе с обзором переслал в Адмиралтейств-коллегию. Здесь нашелся толковый чиновник: он передал пакет Головнина адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову.

Адмирал спросил:

— Кто этот Головнин? Не тот ли маленький кадет, что служил на корабле «Не тронь меня»? Ну, как же, помню! Мой отец вручал ему медаль «За храбрость» после победы над шведами на Балтике… Вижу, старик безошибочно различил моряка. Теперь-то уж маленький кадет стал настоящим морским офицером — вдумчивым, серьезным, любящим свое дело…

Он кивнул адъютанту:

— Вызвать Головнина ко мне. Возможно, это и есть капитан «Дианы».

На следующий день в кабинет адмирала вошел молодой статный моряк с отличной выправкой, с умением держаться уверенно и скромно. Типично русское лицо его, окаймленное курчавыми бакенбардами, было обветрено и почти бронзово от загара. Широкие тяжеловатые брови, высокий, открытый лоб, волевые складки по углам губ и прямой, словно смотрящий дальше собеседника взгляд — все эти черты показались адмиралу примечательными: в облике своих подчиненных он не терпел ни угодничества, ни страха.

Какое-то время — медленно прошедшие секунды — они словно изучали друг друга. Об этом внешне суровом человеке Головнин наслышался немало и не случайно испытывал к нему такой глубокий интерес. Адмирал был сыном Василия Яковлевича Чичагова, тоже адмирала, начальствовавшего над русским флотом в войне со шведами в 1789–1790 годах… Под его командованием русские моряки одержали три блестящих победы: близ острова Эланд, на Ревельском рейде, вблизи Выборга… Головнин тоже помнил молодого офицера, который сопровождал адмирала при осмотре кораблей. Теперь этот офицер сидел перед Головниным, облеченный адмиральской властью. Путь к этой власти был не прост и не легок: он лежал через тюремный каземат. Оклеветанный пролазой графом Кушелевым, Чичагов был заключен в Петропавловскую крепость в отделение государственной тюрьмы. Навестив узника в тюрьме, Павел Первый нашел его помещение слишком чистым и светлым и приказал перевести Чичагова в каземат. А позже монарший самодур одумался: в Петербурге рассказывали, как вызвал он Чичагова во дворец и сказал, воровато блуждая глазами: «…Позабудем, что произошло, и останемся друзьями».

При Александре I Павел Чичагов быстро сориентировался и сделал карьеру: он стал членом государственного совета и комитета министров и, как в свое время отец, занял командный пост на флоте.

Глядя на Чичагова, Головнин думал: «Бывалый, стреляный коршун! Сколько он знает тайных дворцовых дел…»

Рапорт Головнина адмирал выслушал безучастно, как скучную, хотя и необходимую церемонию, и указал на кресло:

— Рад видеть балтийского орленка таким возмужалым орлом!.. Помните, флота лейтенант, 23 мая 1790 года? Как убегали шведы из Финского залива от огня наших корабельных батарей! А позже, 22 июня, когда мы блокировали флот в Выборгском заливе. Ведь и вы принимали участие в этой славной баталии?

— Так точно… Я был кадетом на «Не тронь меня».

— Я помню мальчика в кадетской куртке, с медалью «За храбрость» на груди. Папаша медаль вам собственноручно приколол. Сколько вам было… Шестнадцать?

— Четырнадцать…

— Приятное совпадение… Я тоже начал службу в четырнадцать лет. Но ко времени событий на Балтике я уже побывал с эскадрой отца и в Атлантике, и на Средиземном море… В общем, числился опытным моряком. На каких еще кораблях вы служили?

— Потом я плавал на «Изяславе», «Прохоре», «Трех святителях». А позже на транспорте «Анна-Маргарита» ходил в Швецию.

Адмирал отодвинул бумаги и раскрыл такую знакомую Головнину, синюю, плотно сшитую тетрадь. Это был свод морских сигналов, собранный, рисованный Головниным.

— Вот что похвально, флота лейтенант! Находясь вдали от родины, вы думали о ее молодом флоте, заботились о нем… Эту систему сигналов мы введем и у нас, на Балтике. Благодарю.

Головнин поспешно встал, вытянул по швам руки:

— Рад стараться…

Такого дружественного приема у строгого адмирала он никак не ожидал; Чичагов подробно расспрашивал об английском флоте, о схватках при блокаде Тулона и Кадикса, о жаркой битве в Испании, в заливе Сервера… Оказывается, адмиралу было известно, что Головнин принимал участие в этих боевых делах.

Неожиданно Чичагов спросил:

— Теперь вам, конечно, хотелось бы отдохнуть, флота лейтенант? Все же три года вдали от родины…

— Нет, я не чувствую себя усталым, — ответил Головнин. — А потом — русский корабль, куда бы он ни шел и где бы ни находился, — частица родины… Он — под родным флагом.

Чичагов улыбнулся, и по этой одобрительной, с хитрецой улыбке Головнин понял, что адмирал не обо всем еще спросил или, возможно, что-то знает и хочет сказать, но до поры до времени испытывает его в беседе.