Сочинения великих итальянцев XVI века

В том же 1497 году, в январе или феврале месяце, когда гонфалоньером справедливости был Джулиано Сальвиати, фра Джироламо, который из-за отлучения с июня и до того времени не читал проповеди, хотя и отправлял службы в Сан Марко, показывая этим, что не считается с отлучением, — фра Джироламо, видя, что его влияние падает, и понимая, что имеет единомышленников в лице Синьории и гонфалоньера, которые не будут ему мешать, стал публично читать проповеди в Санта Липерата и в них утверждал и весьма красноречиво доказывал, что не обязан ни подчиняться этому отлучению, ни считаться с ним. В результате накалились страсти и возродились раздоры из-за него, угасшие было несколько в то время, когда он не проповедовал; услышав о его неповиновении, папа возмутился и, поощряемый многими священнослужителями и флорентийцами, послал предостережение и приказ, чтобы никто не слушал монаха под страхом такого же отлучения. Тогда число слушателей сильно уменьшилось, а поскольку капитул церкви Санта Липерата не хотел, чтобы фра Джироламо продолжал там читать проповеди, во избежание скандала монах вернулся в Сан Марко. В то время как он там проповедовал, на март и апрель была избрана новая Синьория, гонфалоньером которой стал Пьеро Пополески, и монах имел в ней мало сторонников, хотя туда и вошли его приверженцы Ланфредино Ланфредини и Алессандро ди Папи дельи Алессандри; тут-то и пришли в Синьорию от папы весьма гневные письма с указанием помешать проповедям монаха. Для их обсуждения собралась очень широкая пратика, было много споров и пререканий, и наконец решили запретить фра Джироламо проповедовать; он подчинился приказу и оставил вместо себя проповедником в Сан Марко фра Доменико да Пеша, а в других церквах — других своих монахов.

Противники его стали намного могущественнее, чем раньше, по ряду причин: во-первых, в обычае у народа, после того как он некоторое время поддерживает какое-то предприятие, переметнуться безо всякой причины в противоположную сторону; затем, отлучение отдалило от монаха многих сторонников и превратило в его врагов всех тех, кто был нейтрален и придерживался середины, — они сочли, что предосудительно и недостойно хороших христиан не повиноваться повелениям папы; наконец, вожди противоположной партии, видя, что многие порядочные юноши, страстные, горячие, имеющие оружие, были врагами монаха, объединили их в союз так называемых компаньяччи во главе с Доффо Спини; последние часто устраивали совместные ужины и собрания. Поскольку молодые люди происходили из хороших домов и имели оружие, то держали всех в страхе, так что Паолантонио Содерини, горячо поддерживавший монаха, ввел туда своего сына Томмазо, чтобы обезопасить себя в случае неблагоприятных обстоятельств. Из-за всего этого положение фра Джироламо сильно пошатнулось, и дело завершилось совершенно неожиданным образом, о чем будет речь ниже..

XVI. Испытание огнем. Убийство Франческо Валори и народные смуты. Арест Савонаролы, суд над ним и казнь. Суждение о нем.

1498. Последовал тяжелейший 1498 год, полный множества разнообразных бедствий, начало которым положило падение фра Джироламо; дело в том, что когда по приказанию Синьории он был отстранен от чтения проповедей и, казалось, строжайшее преследование, которому он подвергался со стороны духовных и светских лиц, несколько ослабло, незначительное происшествие явилось источником всеобщего бедствия. Фра Доменико да Пеша, тоже доминиканец из Сан Марко, человек простой и имеющий репутацию праведника, который в пророчествах о будущем придерживался манеры фра Джироламо, примерно за два года до излагаемых событий, проповедуя в церкви Санта Липерата, объявил с амвона, что в случае необходимости доказать истинность их проповедей они воскресят мертвого, войдут в огонь и по Божией благодати выйдут из него невредимыми; потом то же самое повторил фра Джироламо. До последнего времени об этом не говорили, как вдруг некий фра Франческо из обсервантов ордена святого Франциска, который проповедовал в церкви Санта Кроче и люто ненавидел все, связанное с фра Джироламо, сказал на проповеди, что ради разоблачения столь великой лжи он сам готов взойти на костер вместе с фра Джироламо, пусть лишь разведут огонь на площади Синьории; что сам он без сомнения сгорит, но та же участь ждет, конечно, фра Джироламо, — так станет очевидным лицемерие последнего, ведь он не раз обещал невредимым выйти из огня. Эти слова передали фра Доменико, проповедовавшему вместо фра Джироламо; фра Доменико принял вызов и объявил с амвона, что сам готов к этому испытанию и предлагает себя вместо фра Джироламо.

Все это понравилось гражданам обеих партий, желавшим, чтобы разногласия и недоразумения наконец прекратились, и тогда начались переговоры с обоими проповедниками о предстоящем испытании; наконец, после долгих обсуждений все монахи единодушно решили, что надо сложить костер, на который вместо фра Джироламо взойдет монах из его ордена, причем они предоставили самому фра Джироламо выбрать, кто это будет, а от другой партии — монах ордена святого Франциска, которого изберут вышестоящие. На другой день фра Джироламо получил от Синьории разрешение проповедовать и на проповеди в Сан Марко говорил о значении чудес, что они совершаются лишь по необходимости, когда не хватает разумных доводов и опыта; а поскольку христианская вера была всячески испытана и истинность его предсказаний доказана множеством примеров, тот, кто не закоснел в дурной жизни, вполне может обойтись и без чудес, чтобы не искушать милосердие Божие. Но раз уж сейчас им бросили вызов, они охотно примут его, и он заверяет: кто бы ни взошел на костер, монах-доминиканец выйдет из огня живым и совершенно невредимым, францисканец же, напротив, сгорит; а если произойдет иное, то они могут смело заявить, что его проповеди были лживы; он добавил, что не только с монахами его ордена, но и с любым, кто взойдет на костер в защиту истины, случится то же самое; под конец он спросил слушателей, взойдут ли они в случае необходимости на костер ради торжества столь великого дела, исходящего от Бога. В ответ на этот вопрос поднялся страшный шум, и почти все ответили: «да»; все это было весьма удивительно, ведь нет сомнения, что очень многие устремились бы в огонь по первому слову фра Джироламо. Наконец, в назначенный день, а было это в апреле, в субботу накануне Вербного воскресенья, посреди площади Синьории возвели небольшой деревянный помост, в назначенный час францисканцы пришли на площадь и собрались в колоннаде лоджий дворца; затем явились братья из Сан Марко — среди них многие были готовы к испытанию — с пением псалма Exurgat Dominus et dissipentur inimiciejus^[284], а с ними фра Джироламо с Телом Христовым в руках. Из уважения к нему несколько монахов и очень много светских людей несли множество факелов, и была их процессия преисполнена благочестия и ярко показывала, что они пришли подвергнуться испытанию в беспримерно смелом расположении духа; это не только поддержало сторонников фра Джироламо, но даже заставило поколебаться его врагов.

Когда монахи из Сан Марко вошли в колоннаду лоджий, отделенные, однако, деревянной перегородкой от францисканцев, возникло затруднение с одеждой, в которой фра Доменико да Пеша должен был взойти на костер, потому что францисканцы опасались колдовства и волшебства. И поскольку никак не могли прийти к согласию, Синьория не раз посылала двух граждан к каждой из сторон; это были мессер Франческо Гвалтеротти, Джованбаттиста Ридольфи, Томмазо Антинори и Пьеро дельи Альберти; они помогли договориться, отвели предводителей монахов во Дворец, устранили там разногласия и выработали договор; и когда уже намеревались осуществить испытание, братья ордена святого Франциска услышали, что фра Джироламо собирается взойти на костер с Телом Христовым в руке. Они принялись яростно этому противиться, заявляя, что если облатка сгорит, это все равно что ввести в обман и подвергнуть величайшей опасности всю христианскую веру; но фра Джироламо настаивал на том, чтобы нести облатку, в результате все время прошло в долгих споpax, ибо никто не уступал и невозможно было примирить эти мнения, так что все разошлись по домам и даже бревна никто не поджег. Несмотря на то, что фра Джироламо сразу поднялся на амвон и доказывал, что вся вина лежит на братьях ордена святого Франциска, а победа за его партией, тем не менее многим казалось, что это недоразумение из-за Тела Христова было скорее предлогом, чем истинной причиной; много друзей отошло от фра Джироламо, и весь народ настроился враждебно к нему. На следующий день, когда его приверженцев зло высмеивали и проклинали на улицах и враги очень осмелели при всеобщем сочувствии и поддержке вооруженных компаньяччи и Синьории во Дворце — в этот день в Санта Липерата, когда там после обеда должен был проповедовать монах из Сан Марко, как будто неожиданно поднялось возмущение и распространилось по городу; и как бывает обычно, когда люди возбуждены, преисполнены колебаний и подозрительности, враги монаха и компаньяччи взяли в руки оружие и стали созывать народ в Сан Марко. Много монахов собрались там на вечерю и встали на защиту монастыря, хотя он был довольно большой, пустив в ход камни и оружие; тут ярость толпы обратилась на Франческо Валори, и принялись осаждать его дом, который отстаивали домашние, а жена Франческо, дочь мессера Джованни Каниджани, высунувшись из окна, была ранена стрелой в голову и тут же умерла. Затем толпа ворвалась в дом, на чердаке нашли Франческо, который умолял, чтобы его пощадили и отвели во Дворец; его выволокли из дома, и в сопровождении булавоносца он пошел во Дворец, но сделал всего несколько шагов — на него напали и сразу его убили; это Винченцио Ридольфи и Симоне Торнабуони отомстили за своих родственников Никколо Ридольфи и Лоренцо Торнабуони; с ними был и Якопо ди мессер Лука Питти, страстный приверженец противоположной партии; правда, Якопо нанес удар уже по мертвому телу.

Таким образом, на примере Франческо Валори ярко виден крутой поворот судьбы: ведь только что, окруженный почетом и любовью, он был первым человеком в городе, и внезапно все резко переменилось, в течение одного дня у него разграбили дом, убили на глазах жену, и сам он, можно сказать, тут же принял постыдную смерть от руки своих врагов. Многие решили, что Бог пожелал его покарать за то, что несколько месяцев назад он не принял апелляцию на смертный приговор Бернардо дель Неро и других весьма влиятельных граждан, которые долгое время были его друзьями и делили с ним власть (право на апелляцию было новым законом, и это право предоставили в свое время Филиппо Корбицци, Джованни Беницци и другим, а ведь если бы оно было у них отнято, был бы меньший позор, учитывая их достоинства и заслуги). Но обстоятельства изменились, и Франческо Валори был убит родственниками казненных. А ведь, между прочим, те пятеро хотя и погибли без апелляции, однако имели возможность дать объяснения, были осуждены приговором магистратов в гражданском порядке и перед концом смогли причаститься Святых Тайн и умереть как христиане. Он же был убит неожиданно частными людьми и не сумел произнести ни слова; при внезапной суматохе и быстрой гибели у него не было времени даже по-настоящему ощутить, не то что осмыслить свое падение и гибель.

Франческо был человек честолюбивый и гордый, и столь живой и горячий, что отстаивал свои мнения, невзирая ни на что, оскорбляя и обижая всех, кто ему возражал; но зато он был умный и безупречно честный, никогда не присваивал чужого; во Флоренции мало было государственных деятелей, подобных ему, пекущихся так неустанно и смело об общественном благе. Благодаря этим достоинствам, знатности рода, а также тому, что у него не было сыновей, Франческо Валори раньше пользовался любовью и доверием народа; но потом его странности, брань и колкости, слишком вольные в свободном городе, породили ненависть, что дало возможность врагам монаха и родственникам тех пятерых, кому отрубили голову, покончить с ним.

После убийства Франческо Валори и разграбления его дома ярость народа обратилась на Паолантонио Содерини, который вместе с Джованбаттистой Ридольфи был после Франческо главным в той партии; к его дому устремилось тогда много честных людей, которые не питали к Паолантонио такой ненависти, как к Франческо, — их послала туда Синьория, чтобы предотвратить беду; народ был усмирен; а если бы его не обуздали, то был бы нанесен величайший вред городу и положение в нем сильно ухудшилось, что, в частности, привело бы к гибели всех фратесков. Потом толпа вернулась в Сан Марко, который защищался очень отважно, и там, по-моему, выстрелом из арбалета выбили глаз у Якопо де'Нерли, который в этой смуте возглавлял партию, враждебную монаху, и имел огромное число сторонников среди всех юношей, носивших оружие, и среди многих недовольных; наконец, после нескольких часов борьбы, они силой ворвались в Сан Марко, схватили и повели во Дворец фра Джироламо, фра Доменико и фра Сильвестро из Флоренции, который, хотя и не проповедовал, был близок к фра Джироламо и, как считалось, знал все его секреты.

После этой победы оружие было оставлено, а власть и влияние в государстве перешли к врагам монаха, которые старались укрепить свое положение; а поскольку эта партия мало доверяла комиссиям Десяти и Восьми, считая их плаксами — так тогда называли сторонников монаха, — был созван Большой совет и избраны новые комиссии Десяти и Восьми из доверенных людей. В комиссию Восьми вошел Доффо Спини, глава компаньяччи, а в комиссию Десяти — Бенедетто де'Нерли, Пьеро дельи Альберти, Пьеро Пополески, Якопо Пандольфини и другие горячие приверженцы этой партии. Следует отметить, что тогда ее возглавляли мессер Гвидо и Бернардо Ручеллаи, имевшие огромный вес и большее число сторонников, чем все остальные; они же тайно руководили атакой на фратесков, но когда дело дошло до избрания в комиссию Десяти, никто из них туда не прошел, и в их квартале^[285] их оттеснили Джованни Каначчи и Пьеро Пополески; это им показало, сколь обманчивы суждения толпы и какие большие трудности и опасности они на себя взвалили, не получив никакого вознаграждения, и тогда они стали, как о том будет сказано ниже, более ревностно заботиться о сохранении жизни граждан другой партии.

Затем было выделено около двадцати граждан для допроса фра Джироламо и его товарищей — все самые яростные его враги; наконец, после бичевания, на которое не было, между прочим, разрешения папы, через много дней был составлен протокол, и в Большом совете огласили выдержки из него за подписью викариев^[286] Флоренции и Фьезоле^[287] и нескольких старших монахов из Сан Марко, в присутствии которых этот протокол был прочитан фра Джироламо; когда у него спросили, правда ли все это, он подтвердил, что написанное правда. Самые значительные выводы были следующие: все предсказания его не от Бога, они не Божественное откровение, а его собственное изобретение, без участия и знания о том какого-либо мирянина или монаха; делал он все из высокомерия и честолюбия, в его намерения входило добиться созыва церковного собора христианских владык, чтобы свергнуть понтифика и преобразовать Церковь, и если бы его выбрали папой, он бы согласился; однако ему значительно важней, чтобы все проходило через его руки, чем самому стать папой, потому что папой может быть любой человек, даже ничтожный, а изобрести и устроить такое может лишь выдающийся; сам он придумал для укрепления власти, чтобы гонфалоньер справедливости избирался пожизненно или на длительное время, и наиболее подходящим ему казался Франческо Валори, хотя ему не нравились его странные манеры и характер, а после него Джованбаттиста Ридольфи, но фра Джироламо приводила в раздражение его многочисленная родня; испытание огнем придумал не он, а фра Доменико и без его ведома, а сам он согласился, поскольку честь не позволяла ему отказаться, к тому же он питал надежду, что братья святого Франциска, испугавшись, отступят; а если бы дошло до самого действия, он полагался на то, что взятое в руку Тело Христово спасет монаха его ордена. Таковы были обвинения против него; другие заключения скорее его оправдывали, поскольку показывали, что, кроме гордыни, ему не присущи другие пороки, и он чист в том, что касается сладострастия, жадности и тому подобных грехов; кроме того, он не вел переговоров об изменении государственного правления с чужими государями.

После оглашения этого документа наказание монаха отложили на несколько дней, поскольку папа, узнав о его аресте и признании, которое было ему весьма приятно, даровал отпущение грехов не только тем гражданам, которые без разрешения Церкви допрашивали фра Джироламо, но и тем, кто вопреки апостолическому предписанию слушал его проповеди; затем папа потребовал, чтобы фра Джироламо был отправлен к нему в Рим. На последнее он получил отказ, ибо флорентийцам казалось не достойным чести города исполнять обязанности барджелло^[288]; поэтому в конце концов папа назначил генерала ордена святого Доминика и некоего испанца мессера Ромолино, который впоследствии с его помощью стал кардиналом, апостолическими комиссарами с тем, чтобы они прибыли во Флоренцию допрашивать фра Джироламо и его товарищей. Пока их ожидали, стали разбирать дела граждан, приверженцев его партии; и хотя согласно показаниям фра Джироламо они не совершили никакого проступка и не вели переговоров, затрагивающих интересы государства, тем не менее толпа была против них, к тому же многие злобно настроенные граждане во Дворце и пратиках жаждали с ними расправиться. Среди злобствующих был Франческино дельи Альбицци, который в день гибели Франческо Валори, придя в Синьорию, сказал: «Ваши милости слышали, что произошло с Франческо Валори? Что прикажете теперь сделать с Джованбаттистой Ридольфи и с Паолантонио?» Он будто говорил: если хотите, мы пойдем и убьем их. Однако мессер Гвидо, Бернардо Ручеллаи, все Нерли^[289] и настоящие руководители движения очень хотели сохранить монахам жизнь и, как многие считают, горячо их отстаивали, поскольку полагали, что после гибели фра Джироламо падет Большой совет, но потом они убедились в своей ошибке, — ведь многие их последователи, в особенности компаньяччи, и вообще весь народ поддерживали Совет. И все равно они не хотели без всякой выгоды и надежды на упрочение таким образом своей власти губить граждан; тем более что мессер Гвидо и Бернардо уже имели возможность судить по выборам комиссии Десяти, насколько можно полагаться на расположение народа; Бернардо принадлежит фраза, что необходимо снять с граждан ответственность за все допущенные в этом деле ошибки и возложить ее на монаха. Наконец, после разногласий и споров, решили сохранить жизнь последователям монаха, однако в угоду народу приговорили Джованбаттисту, Паолантонио и нескольких других главных деятелей к денежным штрафам. На том победившая партия успокоилась; а Джованбаттиста и Паолантонио, удалившиеся по совету друзей на время, пока остынет народный гнев, потом вернулись во Флоренцию.