Сократ

Архонт вызвал раба-писца и продиктовал письмо начальнику стражи, повелевая допускать посетителей к Сократу.

Едва рассвет посеребрил небо над горизонтом, Мирто уже опять стояла перед начальником. Закутавшись в плащ с головы до ног, повторила вчерашнюю просьбу. Сильно забилось ее сердце, когда вместо прежнего жесткого "нельзя" она услышала:

– Посещение узника разрешено.

Благодарно склонив голову, пошла Мирто за тюремщиком.

Несмотря на ранний час, Сократ уже сидел на ложе. Теперь он встал. Мирто бросилась ему на грудь.

– Мирто! Мирто!

– твердил он, прижимая ее к себе.
– Да что же это? Я так рад, а ты вся дрожишь, словно от страха?

– Не от страха, мой дорогой: от радости, что вижу тебя.

– Мирто, Мирто, ты пришла ко мне в эту холодную камеру?

– Я приходила все эти дни, меня не пускали - вот только сегодня...

– А мне и не сказали, что ты была тут! Обездолили на целых два дня радости! Знал бы я, что ты так близко...

– Быть может, ты это чувствовал.

– Что ты хочешь сказать, Мирто?

– Вчера, вскоре после восхода солнца, я стояла перед тюрьмой совсем одна. И услышала - ты поешь.

– Да, верно, я пел. Думал о тебе, милая.
– Он сел на ложе, усадил рядом Мирто.
– Есть у меня некий дар, за который люди с детства завидуют мне.

– Что же это?

– Не магия и не мистика, - засмеялся он.
– Просто могучая фантазия. Например: темно. Закрываю глаза. Думаю о ком-нибудь, о далеком - и вот он передо мной как наяву, со свойственными ему движениями, голосом...

– Верю, что тебе завидуют. Я тоже завидую! А скажи, за то время, что ты здесь, думал ты так о ком-нибудь?

Он промолчал, нежно ей улыбаясь. Она прижалась щекой к его ладони.

– Знаю. Существуют тысячи наслаждений. Одно из них сейчас испытываю я...

– Радость моя, - мягко отозвался Сократ, погладил по желтым волосам. А ведь можно увидеть и целые сцены!
– Рука его легла ей на плечо.
– Видишь дорога перед нами? Ты сидишь на осле, я веду его под уздцы, мы медленно-медленно поднимаемся в гору, мое солнце обливает нас своими лучами, от них дрожит в воздухе марево - чувствуешь, как нам тепло?

– Чувствую, - тихо сказала она, стараясь ни малейшим движением не прогнать возникший образ.
– Мы едем в Гуди, твой виноградник такой зеленый, кудрявый, под листьями - гроздья темно-багряных ягод... Самую крупную гроздь ты сорвал для меня. Как сладок сок ее, еще сейчас, да, именно сейчас ощущаю его...

Так сплетали они мечты, припоминая каждую подробность былого. "Помнишь?
– А ты вспоминаешь?" Кто выразит, какое счастье дарит прекрасное воспоминание?.. И долго шли они вместе через сны наяву - пока тюремщик не объявил: время свидания истекло.

– Что принести тебе?

– Нож.

– Что?! Нож? Зачем?!

Сократ лукаво улыбнулся:

– Ты подумала - вскрою себе вены? О нет. Не хочу отправляться к Аиду, пока ты будешь приходить ко мне. Нож для резьбы, и несколько чурочек липового дерева - я недавно наколол из поленницы Симона. И прочий инструмент.

– Будешь резать по дереву?!

– Триера еще не достигла Делоса. Времени-то сколько! И скажи Критонупускай принесет басни Эзопа.
– Засмеялся.

– Попробую переложить их в стихах. На старости лет превращусь в стихотворца... Как по-твоему, сумею я лучше Мелета?

– Скажу Критону. Сегодня же.

Они обнялись, и Мирто быстро вышла, чтоб он не увидел ее глаз.

3

Ввалились к Сократу в камеру, разом наполнив ее. Критон протянул Сократу свиток - басни Эзопа.

– Удивило меня твое желание. Вот они.

– Хочу попробовать стихами... Что скажешь?

– Отличная мысль.
– Критон счастлив тем, что Сократ даже тут держится за жизнь.
– Займись этим!

Когда покончили с приветствиями и объятиями, оказалось - все сидят вокруг Сократа, а он один на ногах.

– Хороши же мы!
– заметил Федон.
– Сами уселись, а главное лицо стоит!

– Это лицо привыкло стоять, - возразил Сократ.
– И потом, милые вы мои, поймите: теперь главные лица - вы.

Гости засыпали его новостями:

– Афины переполняет гнев на твоих обвинителей. Требуют свержения Анита. Долой Анита!
– кричат по улицам и на агоре...

– Меняла Мамаон хвастался на людях, что положил тебе черный боб, так его до того избили, что пришлось нести домой...

– Мой дорогой Сократ! Тебя выпустят на свободу!
– восторженно вскричал Аполлодор.

Сократ слушал, слушал, усмехался.

– Ах вы, милые дети, да что же вы так себя терзаете? Произошло то, что должно было произойти.

– Не должно!
– вырвалось у Платона.
– Ты сам настроил присяжных против себя!

– Милый Платон, на суде было ведь пятьсот присяжных, и я действительно хотел не столько понравиться им, сколько разбудить их совесть. Разбудить в них ту же тревогу, какая снедает мне душу. От суда я получил больше, чем дал ему взамен...

– Ты так мало ценишь жизнь, дорогой учитель?
– спросил Платон.

Сократ ответил:

– Ты, Платон, ты и Аполлодор - вы оба еще очень молоды, и потому вам кажется, будто самое ужасное - смерть. Но для меня было бы горше смерти говорить на суде иначе, чем я говорил всю жизнь.

Вошел почитатель Сократа, престарелый Архедем, служивший в доме Критона ночным сторожем. Принес в корзине еду и вино.

Сократ обнялся с ним:

– Как я рад, мой старичок, увидеть тебя!
– Он засмеялся.
– Тем более есть тут теперь человек, которого и я, старик, могу называть стариком! Девяносто, а?

– Еще нет, дорогой Сократ, но скоро будет.

Аполлодор поровну разделил еду: жареную рыбу, сельди, жаркое из барашка, медовые пироги, ячменный хлеб, оливки, фиги...

За едой завязалась беседа.

Сократ сказал:

– Платон прав. Если б я лгал на суде, выкручивался - ходил бы ныне по Афинам свободным, но уже не тем Сократом, какого вы знаете. То был бы другой, жалкий Сократ. Понравился бы вам такой учитель? Вы сказали бы: если он отрекся от себя - не имеем ли на то право и мы, чтобы уберечься от всяких Мелетов, Анитов и им подобных, какие могут явиться после них?