Сокровища России

Выбраться в гараж пришлось только глубокой ночью. Нахлынувшие воспоминания так раскуксили блондинку Люду, что потребовалось утешить ее не только словами. Пустота, которую ощущала Людочка после смерти своего начальника, жаждала заполнения. Пришлось заполнять, хотя Эдика и грызла малость совесть за измену бывшей жене. Так она, поганка, и грызла хозяина до тех пор, пока не увидела пузыревскую кучу денег и не открыла в изумлении свой зубатый рот.

Тайник находился в задней части гаража, в полу за смотровой ямой. Пол квадратился бетонными плитами размером метр на метр, серо-белыми в свете ручного фонарика, но в одной из плит темнела утопленная вглубь железка. Так и эдак промучившись, Эдик углядел железный ломик, стоявший в углу, вставил его в железку, потянул - и плита неожиданно легко встала на ребро. Открылась бугристая бледная зелень денежной поверхности. Американские деньги, в пачках и целлофане в неверном свете фонарика показались поначалу просто мусором, чему поспособствовал сырой затхлый запах плесени. Эдик с горечью подумал о воплотившихся в эту кучу дерьма - для самого Пузырева - страхах и надеждах, жадности и хитрости, усилий и обмана…вот она, цель пузыревской жизни, куча дерьма, любовно закопанная и спрятанная. А сколько раз Эдик твердил ему о российской культуре, которая загибается прямо на глазах. Ну, ничего - уж в Российском музее они теперь мухами залетают, румяные и радостные. Он не такой олух, как Пузырь. Он давно знаком с грустной и горькой истиной - все остается людям. Эти слова должны стоять на книге доходов любого олигарха. Не умнее ли отдавать это все, пока живой, отдавать по своему желанию, смеясь над будущим нищим Эдиком, который захапает захапанное тобой? Когда Эдуард Поспелов падет на поле брани российского бизнеса, пробитый пулей очередного Онищенко, он должен пасть нищим и счастливым. Только нищие умирают легко. Им нечего терять.

Воздав должное такими мыслями памяти Пузырева, Эдик принялся за дело. Людочке, когда она заохала при виде чемоданов, набитых долларами, отсыпал из них кучей на приданное будущему жениху от покойного Пузырева, а остальное едва-едва уместилось в багажник Мерседеса. Вечером они уже стояли в самом дальнем углу Российского музея, в самом глубоком и крепком хранилище. Эдик начал было считать их, но после тридцатого миллиона, пересчитав всего треть, он махнул рукой, покаянно думая, что очень мало еще, выходит, верил людям. Пузырев хапнул не двадцатку, а весь стольник. А в плотном конверте, выпавшим из кучи денег, находились еще и два номерных счета с кодами доступа на предъявителя, на пять и десять тысяч долларов, а также "Явка с повинной", где рукой Пузырева излагалось раскаяние в похищенном, на которое его подтолкнул подлый заместитель Эдуард Поспелов, которому и принадлежат все наличные деньги. Пузырев как в воду глядел - вдове его Эдик передал только сведения о номерных счетах Пузырева - волю покойного следует уважать.

ГЛАВА 28. Войны культурного фронта.

Пузырев уже посылал четверых сотрудников Центра в Питер, но тогда москвичам обломилось. Их не пустили даже осмотреть запасники, сунули в зубы десяток еле живых полотнищ полузабытых художников. В этот раз Эдик послал целую бригаду реставраторов, пятнадцать человек, усиленную двумя чиновниками из министерства. Это помогло прорваться в запасники Русского музея. Эрмитаж устоял, опять отделался двумя десятками полустертых полотен. Правда, классом повыше, но ценности относительной. Правда, отдали одного Леонардо и в неплохом состоянии - просто показать, что держат слово, перед самым отъездом обратно. Помогло устоять подключение криминала - угрозы по телефону, брань на улицы от незнакомых парней, да и толчки в толпе, явно нарочитые. Одну из машин на стоянке гостиницы исцарапали - правда, художественно, вторую - изрисовали дерьмом. Наконец, перевернутый гостиничный номер, разбитая - не украденная - аппаратура доконали даже реставраторов, ребят крепких и спокойных. На Эрмитаж плюнули, хотя Эдик и пытался телефонными звонками поднять их на штурм. Зато оттоптались на Русском музее. Вернулись с тремя Леонардами, двумя Микеланджело, пятью Рубенсами, Ван Дейком, Гогеном, Ватто, не говоря о куче полотен русских художников.

Старший в группе - Саша Савченко - по приезде рассказал Эдику, почему перестали теребить Эрмитаж, хотя он явно потрескивает. Просто ему там и намекали, и прямо говорили, что для переговоров требуется Эдуард Максимович, лично, и потому реставраторы пусть не суетятся. Просят приехать. Тогда будут и картины.

–  Хрен им, - подумав, сказал Эдик.
– Пока обойдемся этими трофеями.

Он знал, чего добивается Эрмитаж. Ему не раз уже звонили оттуда по поводу аукционов Сотбис и Кристи. Эрмитажевцы нарисовали несколько копий Рубенса и попытались пристроить их на аукционы - их послали…в Российский музей, к директору Поспелову. Эдик понимал, чего хотят и аукционщики, и питерцы - заработать. Если эрмитажевские копии - а это действительно копии!
– пойдут от Российского музея, под его именем, то цены однозначно подскачут до небес. Но это неизбежно уронит репутацию Российского музея, подорвет веру в его честность, когда покупатели обнаружат, что им и впрямь продали копии.

Эрмитаж хотел спрятаться за широкой спиной Российского музея. Вот хрен им. Аукционщики не дураки, копии не берут даже от Эрмитажа. Они ж за мелочь уйдут, копии, одна морока с этой мелочью и никакого дохода. Они сидят на проценте от вырученной суммы. А если Российский музей подписывается, это другой разговор. В кругах коллекционеров "копии от Эдика" идут чуть не в драку. Эдику верят. Авторитет у Российского музея, если перестать скромничать, вообще-то огромный. И если пошатнется после такого "кидка" с копиями, его всегда можно укрепить новой порцией настоящих "копий". Да и эрмитажевцы наверняка старались, сделали очень качественно. В принципе, если прогнать их через технологии старения Центра, то и скандала практически не получится. Так, сомнения кое у кого появятся… Это и впрямь может показаться настоящим МТС-33, задвинутым Европе, но только на первый взгляд тупого и жадного эрмитажника, если кто из них и расшифрует смысл этих букв. Но на взгляд Эдика, это какое-то извращение. Не туда направлен МТС-33 из Питера. Наркоманство это и ничего более. За ним нет будущего, которое может родиться только от настоящего МТС-33, задвинутого Европе именно туда, куда следует. Европа этому МТС рада на все тридцать три. И Америка счастлива, и Азия, в очередь уже встали. Против настоящего никто не возражает, все только приветствуют. И Интерпол, и коллекционеры, и московское начальство.

Питерцы не правы со своими мелкими хитростями. В их предложении нет той широты, нет того "белого безмолвия", что отличает истинно русский дух. И потому - вот хрен им, какие бы картины не сулили они из своих закромов. Тем более, что картин класса "А" или Леонардов - на жаргоне реставраторов Центра - теперь хватало. Из Третьяковки. Ее штурмом Эдик руководил не по телефону. Лично, во главе пятерых реставраторов и чиновника из министерства, он обследовал все запасники и все хранилища Третьяковской галереи, выдержав скандал и ругань от руководства музея во главе с директором. Очень помог чиновник - непрерывно грозил директору карами и репрессиями вплоть до ревизии и уголовного дела за расхищенные и утраченные шедевры, которые наверняка вскроются. За разрешение на вывоз в Америку двух копий Леонардо и трех Ван Дейков Эдик выложил в конечном счете миллион долларов, чуть ли не горстями раздавая зеленые бумажки в каждом кабинете за каждую подпись, а за экспертное заключение, что это копии, и что ценности для российской культуры не представляют, еще три стольника, так что только хорошее воспитание удерживало чиновника от нападения на упрямого директора.

В первый же день отобрали на "реставрацию" сорок пять картин, среди них - не меньше, чем полтора десятка Леонардов. Этого хватит даже и на Австралию, что уже везла свои бумеранги для российских зевак. Добыча столь ценная, что Эдик великодушно решил не добивать главного третьяковщика - старикан то и дело глотал таблетки и хватался за левую сторону груди - видимо, там лежал кошелек, в который лезли непрошенные гости. Эдик даже чиновника тормознул, который принялся было названивать в МВД, за ОМОНом. Ладно, пусть старикан отдохнет. А то и впрямь ласты склеит. Чиновник явно этого и добивался, и месяцем раньше Эдик не стал бы его останавливать. Но теперь, ощутив на плечах пузыревский воз, он уже не стремился возглавить еще и Третьяковку, в министерстве теперь ее так и навяливали. Нет, это уж чересчур. Эдик предпочитал выпотрошить ее со стороны черного хода, а официальный воз Третьяковки пусть везет ее директор. Такое, по сути, соглашение устроило обе стороны. Неофициальное, оно прозвучало в конце налета, в откровенном разговоре у дверей. Короче, Эдик получил право реставрировать все, что пожелает из запасников, но и носа не сует на экспозицию, в залы, где висят прочие шедевры. Они реставрации не требуют. Видимо, директор собирался "среставрировать" их своими силами. Эдик и не подозревал, что спустя пару недель договор этот придется нарушить, и виноват в этом будет начавший, наконец, работать отдел "К", который заимел, кроме Эдика, еще одного сотрудника - Сулеймана Мехди.

ГЛАВА 29. Отдел "К" расправляет крылья.

С деньгами Пузырева надо было что-то делать. А что важнее, чем отдел "К"? Для патриота и настоящего олигарха Эдуарда Поспелова? Первым шагом был звонок в Нью-Йорк, к Тарантино. Его фильмов Эдик не видел, но имя доставало, то отсюда, то оттуда, значит, хороший кинорежиссер. Людочка дозванивалась два дня, прежде чем секретарша этого придурка сама наверняка, уж полная дура, сообразила, что речь идет о деньгах для босса, и соизволила соединить. Первым делом Эдик сказал этому Тарантине, что он русский миллионер и хотел бы снять фильм о российской истории на сумму около ста миллионов долларов. Услышав сумму, Тарантин перестал нарочито зевать, и принялся торговаться. Его доводы оказались разумными. Нанять огромную монгольскую конницу и постройку Руси на экране, положим, возможно, хотя монголы будут выглядеть явно голодными. Но что самому Тарантине перепадет в карман? Не меньше полтинника, но лучше стольник. Эдика возмутила такая жадность, он посулил Тарантине, что за эти деньги российские режиссеры снимут вообще бесконечный сериал, а не два часа экранного времени, как предписывается американцу, но Тарантин только хмыкал. Он знал цену российских режиссеров. Сошлись на семидесяти миллионах, но корректировку сценария Тарантино спихнул на Эдика. Пока сценарий слишком неконкретный, общий. Замысел ясен, и идею преобразования белого безмолвия в Россию он покажет, не упустит, но для него поконкретней надо, в героях и сценах. Хоть несколько узловых, центральных сцен. И еще условие - на роль Христа актера он подберет сам. У них, на Западе, с религией приходится считаться, Эдик наверняка напортачит.

Эдик нанял довольно известного сценариста из Мосфильма, и работа по сценарию и подготовке к съемкам потихоньку, но двинулась. Раз в неделю сценарист посылал части сценария Эдику и Тарантине, по Интернету, и оба вносили свои коррективы.

Однако этого было явно не достаточно. Гипотезу Ростовцева следовало наполнить не киношным, а реальным содержанием, и Эдик накатал обстоятельную докладную записку на имя директора ФСБ. В принципе, это его работа, в конце концов. Но директор так не считал. Он даже отказался принять Эдика, ограничившись лишь двумя телефонными разговорами. В первом он заверил, что отдела "К" нет, и создавать его никто не собирается, какие бы веские доводы не выдвигал Эдуард Максимович. Историю России и в советские времена достаточно исказили, хватит, предоставьте историю самим историкам, оставьте ФСБ в покое…хотя…идеи Ростовцева, добавил директор словно бы нехотя…весьма привлекательны. И тут же поспешно добавил - только для него, как простого россиянина, а не как директора ФСБ.

Еще бы не привлекательны…Эдик, обозлясь, сказал, что Российский музей и сам в состоянии профинансировать экспедиции хоть для поисков Ноева ковчега, а не то, что в Гималаи или в Палестину, речь о другом. Требуется даже не поддержка, нет, но доброжелательность со стороны местных, тамошних властей - просто для ускорения и удешевления раскопок. Не мог бы директор хотя бы порекомендовать, к кому следует обратиться там, за кордонами, в первую очередь? Только потом Эдик сообразил, что по телефону просить этого не следует, если хочешь получить положительный результат. По сути, он просил директора сдать ему парочку-троечку самых "центровых" агентов ФСБ, причем по телефону…естественно, что директор вмиг изменил тон. Наверняка счел Эдика за провокатора. Ох, как въелось в культуру россиян недоверие к людям! Попытки Эдика что-то исправить успеха не принесли. Директор культурно, но послал его подальше. Особенно это ощущалось во втором звонке директора. Эдик ведь не забыл о текучке, и заодно нагрузил собеседника "Ежиком в тумане". Что с ним делать? Кому чертеж и карту сдавать? И опять же - по телефону. Директор обещал узнать у помощников - есть ли вообще в работе такой проект, сам лично он ничего подобного не припоминает. И помощники не припомнили, о чем директор вежливо и сухо информировал Эдуарда Максимовича. Но главное - вновь отказал в личном приеме. Мол, незачем. Однако Эдику вроде показалось, что в голосе директора мелькнуло сожаление. Странно…Может, он проконсультировался…и ему запретили? Но кто? Неужели он консультировался с самим Президентом? Эдик отмахнулся от идиотских мыслей. Так недолго и до мании величия. Просто директор боится связываться с такими делами, хотя…и хочется. Трус. Ну его. Обойдемся. Эдик решил больше не беспокоить этого озабоченного товарища. И оказался прав. Добрая слава Российского музея и сама нашла подходящего человека. Этот араб, Сулейман Мехди, напрашиваясь по телефону на встречу с Эдиком, имел конкретную цель, и вовсе поначалу не подозревал, чем дополнительно собирается нагрузить его Эдик. Ему нужна была картина из Третьяковки кисти Ильи Репина "Боярыня Морозова", и только. Не будь отдела "К" в голове, Эдик и не стал бы связываться с продажей "Боярыни". Тем более, что обещал третьяковскому церберу не покушаться на действующую экспозицию. Не покушается же он на "Демона" работы сумасшедшего гения Врубеля, тоже из Третьяковки, хотя Нортон все уши проныл и уж точно выложит все, что за душой, до последней копейки, за эту картину. И сумма тут не при чем. Араб предложил шестьдесят четыре миллиона долларов, но мог бы и двести шестьдесят четыре - это вряд ли развернуло бы директора Российского музея. Но араб мог предложить, как понял из вопросов Эдик, гораздо более ценное, нежели деньги.

Араб явился в кабинет Эдика вовсе не в чалме, или что там эти арабы носят. Одетый с иголочки в новый костюм от Диора, он манерами и поведением ничуть не отличался от воспитанного европейца. От араба, на первый взгляд, в нем оставалось только имя и смуглость. Говорил по-русски отлично, почти без акцента. Учился в Москве, как выяснилось позже, и не только в Москве - и в Париже. А что? Наследный принц ихний, арабский, пусть из мелких, но может себе позволить. Конечно, его очень интересовала "Боярыня Морозова", давний кумир и любимая картина еще со студенческих времен. Но не только. В своем арабском эмирате он не терял связи с Россией, возможно не только из-за учебы и оставленных тут друзей и знакомых, но и благодаря единственной жене Наталье, одной вместо четырех, положенных или разрешенных по Корану. Поэтому теория Андрея Ростовцева о происхождении России не прошла мимо его внимания. Сулейман Мехди ознакомился с ней, как с беллетристикой, с еще одним правдоподобным вымыслом, о чем и посожалел в беседе с Эдиком. Арабу хотелось бы, чтобы она была правдой. Он любил Россию. Вообще-то он пришел с другой, чисто финансовой проблемой, и о теории Ростовцева заговорил заодно…не уходила из головы…рождая какое-то смутное сожаление…смутную надежду…странно все это. Жаль, что теория Ростовцева не вписывалась в круг его интересов, финансовых и политических, жаль…не выходит из головы. Как потом оказалось, предложение Эдика помогло пробиться в арабской голове тому хилому росточку идеи, семя которой заронило в нее теория Андрея Ростовцева. Но такие настроения Мехди распахнули перед ним сердце Эдика.