Соль под кожей. Том третий

И на этом приятном факте в конце цепочки моих умозаключений, меня выдергивает в реальность громкий стон Марины.

Я молча наблюдаю за тем, как она приходит в себя. Сначала просто мычит, слабо размахивает руками, одновременно как будто пытаясь закрыться от стены воды и отодвинуть невидимую лейку (или что там по этому поводу она придумала в своей пьяной голове?) Не предпринимаю никаких попыток помочь. Да-да, именно потому что я бездушная скотина. Наверное, мне должно быть просто чисто по-человечески ее жаль, но вместо этого я ловлю себя на мысли, что адски хочется курить и чтобы хоть как-то перебить эту потребность, бросаю в рот апельсиновую карамельку. Специально на такой случай таскаю пару штук в кармане.

— Убери это! — повышает голос Марина, одновременно пытаясь сбросить с лица прилипшие мокрые волосы и сесть. Пока сражалась с душем. Успела сделать парочку кульбитов через голову. — Убери! Она же ледяная!

Даже не шевелюсь.

Еще пара минут отрезвляющего душа ей не помешают, глядишь — и язык перестанет заплетаться.

Но Марина, несмотря на мое скептическое отношение, каким-то образов сначала становится на колени, потом, шлепая мокрыми ладонями по стенке кабинки, поднимается, дотягивается до вентиля и выключает воду. Потом обессилено сползает обратно.

Все это время меня просто не замечает.

Ну-ну, это даже интересно, не буду портить ей «приятный сюрприз», так что на всякий случай устраиваю свой зад поудобнее на маленькой скамейке. Судя по всему, она специально для Стаси, чтобы дотягивалась до умывальника. Беру за заметку, что нужно купить такую же, а то мои продвинутые дизайнеры подумали про красоту от стрёмного проектор, а вот об удобстве ребенка — нет.

Пока Марина медленно трезвеет и с третьей попытки принимает сидячее положение, я успеваю закинуть в рот вторую карамельку.

— Стася? — первое, что она говорит, когда приходит в себя. — Стася?!

Наклоняется к раскрытой двери, пытается схватиться за ручку, чтобы подтянуть свое тело и переползти наружу, но где-то посреди всех этих манипуляций, наконец, замечает, что не одна. Сначала просто смотрит, потом проводит ладонью по волосам и снова по лицу, как будто уже жалеет, что сама же вырубила отрезвляющий душ.

Я фиксирую ее взгляд.

Молча смотрю в глаза.

Никогда не представлял себе нашу первую встречу. Не понимал, зачем мне в принципе заморачиваться над тем, какой эффект произведет мое возвращение. Но чисто с научной точки зрения, интересно понаблюдать, как меняется ее лицо.

— Это… шутка? — говорит она.

— Обосраться, как смешно.

— Ты же…

— Живой, здоровый, как видишь, — заканчиваю за нее, а потом потираю пальцем оставленный ею шрам под глазом. — Ну, почти весь.

— Где Стася? — спохватывается Марина, и вдруг на удивление быстро перебирает за бортик душа, вываливается на пол, как взрослый человеческий эмбрион. — Где моя дочь, урод?!

Обращаю внимание, что мокрое пятно под ней стремительно становится красным.

Есть какая-то злая ирония в том, что все происходящее — типа, зеркалка от судьбы. Несколько лет назад я точно так же валялся перед ней в луже собственной крови, еще и с почти полной остановкой сердца.

Тогда Марина сбежала.

Даже, блядь, не позвала никого на помощь.

Меня спасло только то, что она забыла закрыть дверь и возвращающаяся после прогулки пожилая семейная пара увидела «картину маслом». Я этого уже не помню, но потом узнал, что пока женщина поднимала весь отель на уши, ее муж несколько минут делал мне непрямой массаж сердца и только поэтому я не сдох. Потом, когда я встал на ноги, отыскал своих ангелов-хранителей и отблагодарил. Деньгами, конечно, но с каких пор это что-то зазорное?

И вот теперь Рогожкина валяется у меня в ногах, и я имею полное моральное право отплатить ей той же монетой. Хотя, она точно будет в порядке, потому что где-то Лори вызвала «скорую», так что истечь кровью у нее точно не получится.

— Что ты сделал… с моей дочерью, Шутов? — От бессилия Марина скребет ногтями по мокрому кафелю, пока я, присев на корточки, осматриваю ее руку.

Порез не глубокий, но рана снова кровоточит, так что мне, видимо, придется поиграть в Айболита. В верхнем ящике около зеркала нахожу хлоргексидин, бинты, медицинский пластырь и даже маленькие ножницы. Наверное, стандартный набор в доме, где есть маленький ребенок. Делаю еще одну заметку — держать все это под рукой на случай, если не услежу за Станиславой и она поцарапает нос или разобьет колени. Я в детстве всегда ходил «синий» от тумаков и у меня все время где-то текла кровь, но максимум медицинской помощи, которую мне оказывали в медпункте детского дома — измазывали «зеленкой» с ног до головы.

Мне еще повезло, мамой Стаси оказалась Рогожкина, а не какая-то залетная проститутка.

— Решил меня добить? — хрипло и тихо смеется Марина, наблюдая за тем, как я клацаю ножницами, проверяя их остроту.

— К сожалению, я не такая тварь, как ты, — отрезаю бинт, поливаю ее руку из пластикового пузырька, а потом наспех туго перематываю от запястья до локтя.

— Где моя дочь, больной ты ублюдок? — Она пытается отползти, но ее руки расползаются в луже и она со всего размаху ударяется лицом об пол.

Отлично, блядь, теперь у нее разбит нос и губа.

— Ненавижу тебя… — еле ворочает языком Марина и еще находит в себе силы отмахиваться от моей помощи, когда пытаюсь вытереть ей подбородок. — Откуда ты… вообще… взялся…

Краем уха слышу звонок в дверь, приглушенные голоса.

Это «скорая». Ок, значит, дальше тут справятся без меня.

Выхожу за дверь и как раз натыкаюсь на седого мужичка с ящиком и парочку крепких парней у него за спиной. В двух словах объясняю, что уже успел сделать и возвращаюсь в коридор. Тут еще и молоденькая медсестра — пытается напоить Лори каким-то вонючим дерьмом.

— Она не станет это пить, — становлюсь между ними, слышу ласкающий слух вздох облегчения моей маленькой обезьянки. Если бы она сейчас попросила спрятать ее от всего мира, я нашел бы способ это сделать. — С нами все в порядке, девушка. Работа для вас там.

Когда мы снова остаемся одни в полутемном коридоре, Лори понемногу отступает к противоположной стене, опирается бедрами на тумбу. Станислава уже успокоилась, но все равно жмется к ней как испуганный детеныш лемура.

Мы молчим, потому что оба понимаем — любая попытка разговора неизменно приведет к тяжелым вопросам.

— Шутов, это правда ты? — Лори виновато улыбается. — Идиотский вопрос. Прости. До сих пор… в голове не укладывается.

— Хочешь, ущипну тебя за задницу? — Я тоже криво усмехаюсь в качестве извинений за совершенно тупую попытку разрядить обстановку шуткой.

— Господи, мне этого категорически не хватало, — вздыхает она.

У нас так много вопросов друг к другу. Чем выбирать, с какого начать, лучше вообще говорить обо всякой хуйне.

— Что это? Откуда? — На лице моей маленькой любимой обезьянки появляется знакомое мне серьезное выражение. Столько времени прошло, а она точно так же хмурит брови, между которыми у нее все те же знакомые мне три складки — одна большая и две маленьких, в разлет, как у недовольной кошки. — Шутов, не смей мне врать.