Солдат Иван Бровкин

— Да перестань. Не думал я тебя обидеть, — растерялся Коротеев, — но как-то нехорошо получается… в чужие письма нос совать.

— Они ведь не чужие, они Любови Тимофеевне адресованы, — оправдывается Самохвалов. — А разве вы для меня чужой человек? Вот, например, письмо Захару Силычу, — и он показывает большой конверт, со штампом Министерства морского и речного флота. — Меня и не касается, что ему пишут.

Коротеев смотрит на конверт и говорит:

— Должно быть, его обратно на морскую службу… Жалко. Хороший он мужик. Но что поделаешь… Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше.

Перед правлением колхоза — большая витрина. В ней за металлической сеткой — пришедшая почта.

У витрины собрались колхозники; они разбирают адресованные им письма.

Из окна кабинета Коротеев и Самохвалов смотрят, как к витрине, проталкиваясь сквозь толпу, подбегает Любаша.

— Смотрите! Письма ждёт, ясно! — говорит Самохвалов.

— Я ей покажу! — сердится Коротеев и собирается выйти из кабинета.

— Не надо, Тимофей Кондратьевич, — останавливает его Самохвалов. — А то она догадается, что мы с вами письма прячем.

Девушка с тонкими капризными губами, тоже стоящая у витрины, смеясь, ехидно говорит Любаше:

— Напрасно ты, Любаша, писем ждёшь. Говорят, у твоего солдата в городе другая зазнобушка.

— Нет у меня никаких солдат! — сердито отвечает Любаша и идёт к дому.

Вслед ей смеются девушки.

Любаша ускоряет шаг, а потом пускается бежать. Почти у самого дома, оглянувшись назад, она спотыкается и падает.

Раздается звонкий смех подруг.

Обиженная, разозлённая Любаша бегом поднимается по крыльцу и гневно шепчет:

— Я ему покажу… этому непутёвому!

Ранний вечер. По деревенской улице гуляют всем напоказ Любаша и Самохвалов. Уверенный в своей неотразимости, Самохвалов степенно шагает по улице, раскачиваясь направо и налево. Любаша, делая вид, что ей весело, даже берёт Самохвалова под руку.

Девушка с тонкими капризными губами выходит из библиотеки с парнями и подругами. Увидев Любашу под руку с Самохваловым, она от изумления так и застывает на месте.

— Смотрите, куда бухгалтер пристроился.

— И Любаша хороша, — зло говорит веснушчатая девушка.

— У них уже давно любовь, — флегматично отзывается один из парней.

— Бедный Ваня, — вздыхает девушка.

— За пять месяцев от него ни одного письма! — вступается за Любашу другая.

Навстречу Любаше и Самохвалову идут Захар Силыч с Полиной, которая с трудом сдерживает слёзы. За ними — гармонист и несколько парней; среди них знакомые нам шофёры.

Заливается гармонь. Захар Силыч поёт:

Меня зовёт седое море… Прощай, деревня, родные поля…

— Отбываете, Захар Силыч? — спрашивает поравнявшийся с ним Самохвалов.

— Отбываю, Аполлинарий Петрович, — отвечает Захар и, глядя на Любашу, продолжает с тяжёлым вздохом, — но если меня здесь забудут, как моих друзей, я… я… вернусь, — он сжал кулак, — и в порошок сотру!

Полина прижимается к нему.

— Что вы, Захар Силыч! Да на всю жизнь!..

Захар поворачивается к гармонисту и командует:

— А ну, давай мою любимую… Песню Вани Бровкина.

Гармонист играет знакомую нам мелодию.

Эта же мелодия слышится в казарме. Вечер. Ваня в кругу солдат аккомпанирует себе на гармони, поёт песню.

Заслушался капитан Шаповалов.

Абдурахманов хитро глядит то на восхищённого Буслаева, то на притихшего капитана и, толкнув в бок Кашина, подмигивает.

— Чего тебе? — спрашивает Кашин.

— Ничего, — шепчет Абдурахманов. — Капитан тоже, того, музыку любит… крепко любит.

— У него должность такая… Он обязан душой солдата интересоваться, — с лёгкой иронией, тоже шёпотом, отвечает Кашин. — Заместитель командира полка по политчасти. Ясно…

Ещё раз запела гармонь, и вот песня оборвалась.

Капитан, обменявшись взглядом с Буслаевым, говорит:

— Что ж… значит, завтра в семнадцать ноль ноль посылаем Бровкина на окружную олимпиаду самодеятельности, — Он оборачивается к вытянувшемуся Ване и добавляет: — Держись, Бровкин! Там соперников много. Не осрами нашу роту.

— Постараюсь, товарищ, капитан, — взволнованно отвечает Ваня.

Капитан посмотрел на свои ручные часы.

— А теперь спать, товарищи! — и он выходит из комнаты.

Обрадованные его сообщением об олимпиаде бойцы тесным кольцом окружают Ваню.

Горнист играет утреннюю зорю.

Из казармы выбегают солдаты.

На плацу, у гимнастических снарядов, выстроилось отделение сержанта Буслаева.

— Где Бровкин? — удивлённо спрашивает Буслаев.

— Нету! — отвечает озадаченный Абдурахманов и сокрушенно восклицает: — Ай-яй-яй!

— Где Бровкин? — уже сердито переспрашивает Буслаев.

— Заболел, наверное, — отвечает Кашин.

— Боец Абдурахманов! — приказывает Буслаев. — Сходите и узнайте, где Бровкин.

— Есть узнать, товарищ сержант, — и Абдурахманов бежит к казарме.

— Боец Абдурахманов! — вдруг слышит он окрик капитана Шаповалова.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — останавливается Абдурахманов.

— В чём дело?

— Солдат Бровкин не вышел на занятия, товарищ капитан, — докладывает Буслаев.

— Вернитесь в строй, Абдурахманов! — приказывает капитан и медленно идёт по плацу к казарме.

В палате, на койке, сидит Ваня и наигрывает какую-то мелодию.

Слушает стоящий у дверей дневальный. Возле него останавливается капитан Шаповалов.

— Хорошо играет, — после паузы шёпотом говорит капитан.

— Хорошо, товарищ капитан, — так же шёпотом отвечает дневальный. — Он себя покажет на олимпиаде.