Солдаты

рана.

– - Садитесь вот здесь, -- указала Наташа на стул.

Она быстро развязала бинт. Кончик его присох, к ране. Наташа чуть-чуть

потянула.

– - Больно?

– - Пока нет... не очень... нет, больно!

– - Когда ранен?

Вася сказал.

– - Где?

Он ответил.

– - Сколько времени лежал в медсанбате?
– - задавала Наташа вопрос за

вопросом.

Камушкин охотно отвечал. Он даже не заметил, как кончик бинта отделился

от раны. "Молодая, а хитрая",-- подумал Вася, глядя на светлые волосы

девушки, хлопотавшей у его руки. Иногда они касались его подбородка, и,

взволнованный, он поднимал голову выше, смущенно улыбаясь.

– - Ну, вот и все! Можете идти,-- девушка подняла на бойца

разрумянившееся от хлопот лицо. -- Через два дня снова приходите на

перевязку.

– - Спасибо вам... товарищ Наташа!
– - поблагодарил Камушкин, поймав себя

на том, что ему вовсе не хочется уходить из этой хаты. Но за дверьми ждал

другой разведчик, и Вася заспешил.

– - Да, я забыла вас предупредить, -- остановила его Наташа. --

Постарайтесь недельку не работать этой рукой.

– - Постараюсь. А я забыл вас спросить. Вы -- комсомолка?

– - Комсомолка.

– - В таком случае нам надо познакомиться. Я -- комсорг роты. Моя

фамилия Камушкин, -- и он подал ей руку.

– - Наташа Голубева, -- сказала она еще по-школьному.

После комсорга к Наташе приходили другие разведчики. Она промывала

раны, перевязывала их, давала лекарства.

Девушка чувствовала себя так, словно прослужила в этой роте целый год.

Есть удивительная черта у фронтовиков: быстро роднить со своей боевой семьей

новичков. Не сговариваясь, они окружают нового своего товарища заботой,

стараются показать свое подразделение и себя, конечно, в лучшем свете.

Наташа почувствовала это уже в первый день своего появления у разведчиков, и

у нее было хорошо, радостно на душе. Ей хотелось как можно больше сделать

для своих новых друзей.

К полудню вернулись командир и Аким. Ванин слышал, как Аким, смущенно

улыбаясь, рассказывал Шахаеву:

– Стихи просил прочесть... Узнал от кого-то, что я пишу... Приказал

обязательно принести ему мои стихи... Говорю -- плохие, товарищ генерал!.. А

он свое: принеси, посмотрим! Неудобно получилось...

– - Почему неудобно? Покажи.

Сенька, нетерпеливо ожидавший конца их разговора, не выдержал,

таинственно поманил к себе Акима и шепнул ему на ухо про Наташу. Лицо Акима

сделалось краснее столового бурака.

– - Собственно... а ты не врешь?

– - "Собственно" не вру!
– - передразнил оскорбленный Сенька.

– - А где она?

– - И чего это, Аким, находят в тебе девки хорошего?
– - вместо ответа

спросил Сенька.

– - Ну, довольно же! Скажи, где?..

Ванин кивнул в сторону маленькой хаты.

– - Может, проводить?
– - предложил он.

– - Нет, уж я как-нибудь один...

Аким направился к Наташе, но, опережая его, в хату вошел командир роты.

Он легко, мягкими прыжками, вбежал по старым, подгнившим ступенькам и

скрылся за дверью. Аким круто повернулся и широкими шагами пошел по двору.

Его остановил Сенька.

– - Что это ты, Аким, вздумал строевой подготовкой заниматься? --

дурашливо спросил он. Аким не ответил. Подошел к Лачуге:

– - Что-нибудь поесть найдешь?

– - Каша вот.

Аким попробовал и отшвырнул котелок.

– - Когда ты, Миша, перестанешь пичкать нас этим кондером?
– - подоспел

Сенька.-- Видишь, даже Акиму не нравится. У всех повара как повара, кормят

солдат на славу. А в нашей роте... черт знает что!

– - Вон со старшиной разговаривайте, а я тут ни при чем,-- просвистел

сквозь выщербленные зубы Лачуга.

– - Как это ни при чем? Старшина тебе дает хорошие продукты, да ты,

Миша, не умеешь ими пользоваться. Ты сам на перловке жевательную мощность

потерял и теперь хочешь, чтобы и мы остались без зубов. А разведчику крепкие

зубы нужны... Так ведь, Аким?

Аким не ответил.

– - Впрочем, наш Аким и с зубами -- беззубый. Немцев по головке гладит.

Знала бы об этом Наташа, она бы на него и смотреть перестала. Девушки не

любят слабонервных нюнь... Им настоящие парни больше нравятся, вроде вот

меня. А что толку от тебя, Аким? Вот раскусит хорошенько Наташа, сразу...

Сенька не договорил. Худое лицо Ерофеенко покрылось багровыми пятнами.

– - Ты!.. Когда ты перестанешь...
– - захрипел он, весь содрогаясь. --

Если ни черта не понимаешь, так учись! Заладил одно и то же! Глупо все,

неумно!.. -- губы Акима тряслись.
– - Дальше своего носа ничего видеть не

хочешь!.. Парторг, видимо, совершенно напрасно хорошие слова на тебя

тратит!.. И вообще мне надоели твои остроты, Ванин! Поищи для них

кого-нибудь другого!.. А я больше не хочу ни говорить с тобой, ни слушать

твоих неумных шуток!..

Сенька опешил и не знал, как защищаться.

– - Ты, ты... Аким! Что взорвался-то?..
– - наконец пробормотал он,

пытаясь все обратить в шутку.
– - Или тебя собака бешеная...

– - Что мне с тобой говорить?
– - все еще взволнованный, но уже более

спокойно продолжал Аким.
– - Тебе кажется -- только ты один по-настоящему

воюешь, а другие -- так себе!.. Впрочем -- довольно!.. И прошу тебя об одном

– - не подходи больше ко мне!..

Сенька остолбенел: этого он мог ожидать от кого угодно, но только не от

Акима!.. Растерянный и жалкий, Сенька пытался оправдываться, но Аким уже не