Солги обо мне. Том второй

Валерия умеет обижаться так, что я чувствую себя абсолютным дерьмом, и при этом ей даже не нужно повышать голос или опускаться до ругательств. То есть, она просто озвучивает факты, к которым не придраться, потому что они на сто процентов верные.

— Ты же знаешь, что ничего такого… Это просто слова… - Окончательно потеряв надежду внятно объясниться, закрываю рот.

— Ничего такого, да, - смиренно соглашается Валерия, снова тянется за кофтой из сумки, но бросает на полпути.
– Я просто думаю, что будет, когда Вовка немножко подрастет и тоже начнет обращать внимание на то, что ты называешь его своим сыном, а не нашим.

А самое паскудное, что я действительно делаю это совершенно неосознанно. Потому что в моей голове он наш с Верой сын, а не мой с Валерией. Так было до того, как я узнал, что Планетка жива, а теперь все намного усложнилось. Внутри меня как будто торчит неведомая хуйня, которая врубает сирену каждый раз, когда Лера пытается перетянуть на себя одеяло.

— Ты, наверное, очень сильно ее любил, - не поднимая взгляда от сложенных на коленях рук, тихо говорит Валерия.
– Раз до сих пор не можешь забыть.

Я мысленно чертыхаюсь и в очередной раз вспоминаю чью-то мудрость на тему женской логики. Честно, мне бы в голову не пришло связывать «мой сын» и страдания по прошлым отношениям. Поэтому первые секунды даже не знаю, как на все это реагировать. Или просто пытаюсь найти себе оправдание?

— Ты уверена, что нам нужно развивать эту тему?
– Надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы закончить разговоры о моем прошлом, пока не произошла какая-то херня и не всплыло имя Веры.

— Я просто… пытаюсь понять, когда ты начнешь считать меня… - Валерия беззвучно вздыхает, только высоко поднимает и медленно опускает плечи, как будто весь остальной эмоциональный шквал происходит так глубоко внутри нее, что это невозможно рассмотреть ни под каким микроскопом.
– Я люблю Вову как сына. Он… и есть мой сын, даже если родила его другая женщина. Но ведь… Скажи…

Она перестает смотреть на руки и переводит взгляд на меня. Я знал, что иногда женщины могут «убивать глазами», но всегда думал, что эта метафора касается исключительно способности красоток стрелять по понравившимся мужикам. У Валерии взгляд человека, который готов до последнего отстаивать свое и неважно, сколько трудностей предстоит перенести, чтобы доказать всему миру, что он так решил.

Валерия решила, что у Вовки может быть только одна мать - она.

— Разве той женщине, которая отдала жизнь, чтобы родить его на свет, не должно быть сейчас спокойно там, на небе, что ее сына любят как своего?

Той женщине.

Я вспоминаю лицо Веры в нашу последнюю встречу, и как оно изменилось, когда я спросил про ребенка. Она очень хорошо замаскировала боль, но ее все равно было слишком много.

— Мы приехали отдыхать, - я трусливо (и ненавижу себя за это) спрыгиваю с темы.
– Давай просто вместе проведем выходные, а то я чувствую себя так, будто где-то рядом сидит твоя мать и шепчет тебе в ухо неудобные вопросы.

Валерия кивает, поднимается и на этот раз вполне собранно и сдержанно сортирует вещи из сумки. Только когда я уже почти выхожу из комнаты, снова слышу ее тяжелый вздох.

Глава шестьдесят вторая: Юпитер

Глава шестьдесят вторая: Юпитер

Проходит уже несколько дней, но судя по наблюдениям за семьей Сабурова, его тупорылая женушка сглотнула все, что ей подсунули по моему приказу. Хотя обычно эта херня работала - и все бабы, стоило узнать о темном прошлом муженька, всегда устраивают превентивный скандал, что так или иначе видно. Но вместо того, чтобы посраться «сладкая парочка» отчаливает загород на все выходные и возвращаются только поздно вечером в воскресенье - довольные, счастливые и в охапку с мелким выблядком.

Я сижу в «Лаундже» уже битых полчаса и мысленно накручиваю себя на предстоящий разговор с Викторией. В последнее время она была слишком идеальной, я раздобрел, ослабил вожжи и, как итог, эта сука заставляет себя ждать уже почти восемнадцать минут. Хорошо, что все это время я потратил на довольно увлекательное чтиво описания скучных будней Сабурова: когда приезжает домой, когда уезжает из дома, сколько времени проводит на работе, сколько въебывает в зале, сколько - в тире. Нужно сказать, этот уебок не тратит времени зря и оттачивает навыки, судя по тому, что стрельбу он «качает» чуть ли не каждый день.

Неприятно, что даже спустя столько времени тот его тупой неживой взгляд над нацеленным в него дулом пистолета до сих пор заставляет холодеть затылок. С другой стороны - это же тряпка Субуров, у него яйца были только по факту, как ненужный аксессуар. Единственное, на что они сгодились - выработать порцию спермы, чтобы запихнуть ее в живот моей жены.

Я сплевываю в салфетку горькую слюну, подзываю официантку и отрываюсь хотя бы тем, что битых пять минут рассказываю ей, какую блевотину они тут продают под видом нормального кофе. Напоследок еще и отказываюсь от второй чашки. Ее счастье, что как раз в этот момент за окном появляется Виктория - и мне больше не нужна муха, которой хочется отрывать крылышки. Девчонка мгновенно испаряется, стоит мне отмахнуться от ее присутствия.

Виктория приехала не на такси. Ее привезла дешевенькая китайская тачка средне-позорного вида и какого-то непонятного говённого цвета. Я такие марки в последнее время привык видеть только иногда в пробках, что уж говорить об окружении Виктории, которое по большей части состоит из таких же, как и она приживалок, привыкших к красивой богатой жизни. Но дело даже не в тачке. Я сижу возле окна, но меня скрывает налепленная на стекло дурацкая осенняя аппликация, так что Виктория точно меня не видит, когда обходит машину и почти кокетливо стучит пальцем по стеклу рядом с водителем. Оно опускается, Виктория наклоняется и целует высунувшуюся оттуда слащавую мужицкую рожу с жиденькой порослью на подбородке. Я не особо хорошо могу разглядеть ее нового ёбаря, но точно вижу, что он как минимум лет на десять младше нее.

Заходить сука не спешит. Стоит и ждет, пока тачка скроется за поворотом. Только потом быстро достает из сумки помаду, красит губы и поправляет прическу. Видимо, чтобы я не начал задавать вопросы, зачем ей эти здоровенные губищи. И только потом заходит. Передо мной появляется уже без идиотской овечьей улыбки, а с видом только что снятой с креста мученицы.

— Прости, я опоздала, - говорит с печальным видом, очень неплохо корча Пьеро в юбке.

Я, откинувшись на стул, демонстративно откатываю манжет рубашки, бросаю взгляд на часы и пару раз лениво беззвучно хлопаю в ладоши. Виктория молча усаживается напротив, небрежно бросая сумку на соседний стул.

— Ужасные пробки, - откровенно ссыт мне в уши, - думала уже идти пешком. Никогда не слышала, чтобы таксист так матерился.

— Двадцать три минуты, - говорю точное время, на которое она «опоздала».
– Уверен, если покопаться в Книге рекордов Гиннесса, тебе там найдется место. Не в списке опоздавших на неприличное время, а в перечне феерических пиздаболок.

Виктория застывает, как мышь, которая услышала над головой хищную птицу. Кажется, у нее даже ни один волос на голове не шевелится.