Солнце Бессонных

Говоря это, я медленно притягивала Калеба к себе, и видела, как он сопротивляется сам себе. Он секунду колебался, но сдался, видя мои беспомощные потуги. Наш поцелуй был каким-то безнадежным, будто мы боялись больше не увидеть друг друга.

Я чуть не сболтнула, как сильно его люблю, когда он бережно прошелся губами по моему подбородку, а потом взял лицо в свои руки.

– Не могу представить, что когда-то тебя целовал кто-то, кроме меня. Для меня каждый твой поцелуй, подаренный другим, как потеря чего-то дорогого.

– Их было не так уж и много, этих других, - проворчала я, думая о том, как же это тяжело, когда ты любишь кого-то так отчаянно и до боли. И для меня тоже было болезненно осознавать, что раньше Калеб любил кого-то до меня.

– Три официальных и несколько потенциальных.

Калеб поморщился, вычисляя, со сколькими я должна была встречаться до него. Мне показалось, что ему стало от этого неприятно. Словно я ему изменяла. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

– Теперь это не важно, - тихо сказала я и постаралась разгладить пальцем морщинку между его бровей.
– Я твоя навсегда и не важно, будешь ли ты этого хотеть через год, или через двадцать лет, я и тогда буду твоей.

– Ты всегда была и будешь моей, - он улыбнулся мне в ответ, так легко и просто сказав такие важные слова.

Мне казалось, что мое сердце не может выдержать такого наплыва чувств, но к тому времени пустой желудок напомнил о себе. Я сначала смутилась, но Калеб не обратил на это такого внимания, как другие парни.

– Ты сегодня не завтракала и они тоже, - Калеб любовно провел по моему животу, и мне понравилось его движение и прикосновение. Малыши затрепетали под его теплыми ладонями. Глаза Калеба удивленно распахнулись.

Я рассмеялась.

– Они тебя так приветствуют.

Он был очень удивлен, но я видела, что и рад этому явлению.

– Какое забытое чувство, - выдохнул он, а я спросила:

– На каком она была месяце?

– Почти срок рожать, - слишком равнодушно отозвался Калеб, хотя я боялась, что этот вопрос может разозлить его, но Калеб был спокоен, словно рассказывал о ком-то другом, а не о себе.
– Я уже и забыл, о чем мечтал тогда, - он замолк, затих вовсе, не двигаясь и не дыша.
– Знаю точно, что мы ждали этого ребенка, хотели, чтобы он связал нас теснее с Лисой. Но иногда мысли о том, что меня убьют на войне, а они останутся одни, подтачивали всю радость.

Я болезненно восприняла эти слова. Ведь если бы тогда ничего не случилось, мы бы никогда не встретились. Не знаю, как бы он воспринял эти мои мысли, узнав о них.

Калеб осторожно взял меня на руки, и спустя некоторое время мы уже стояли на кухне в моем доме. Завтрак ждал меня на столе, по всей видимости, родители уехали не так давно, и Калеб слышал когда, но ничего не сказал. Наверное, не хотел прерывать мой рассказ, догадалась я.

Я не спеша накрыла для себя на стол. И пока я ела, Калеб, как и мои родители, с интересом наблюдал за мной. Я немного смутилась под этим его взглядом. Жевать становилось все труднее.

– Я бы хотел тебя о чем-то попросить, - серьезно сказал он мне, когда я складывала грязную посуду в посудомоечную машину.

– Хорошо, - согласилась сразу же я, потому как тоже хотела его о чем-то попросить.
– Я тебя тоже.

– Я согласен, - он улыбнулся мне, и я была согласна в этот миг на все. Ну, почти.

– Мы не говорили с тобой о твоих планах на будущее, и я бы хотел, чтобы прошло три месяца, прежде чем мы поговорим о них.

Я удивленно застыла. Его слова стали для меня полной неожиданностью.

– Почему?

– Для меня время уже давно потеряло свою суть. Мое одиночество длится слишком долго, и только встреча с тобой, кажется, замедлила его бег. Но ты другое дело, ты - человек. Время и чувства для вас изменяются пропорционально, и исчезают в никуда. И я хочу, чтобы после рождения детей, и всего, что будет связано со временем после него, ты была уверена в себе... во мне... в нас. А уже потом, в связи с этим, изменяла свою жизнь.

– То есть, решилась отказаться от своей смертности?
– уточнила я. Меня раздражало, что ни Калеб, ни родители, не называли все своими словами.

Калеб поморщился.

– Да.

– Но ты ведь и так хотел найти себе пару. Вряд ли ты бы спрашивал ее согласия.

– Ты - это совершенно другое!
– разозлился он.
– Если бы ты захотела быть со мной, но при этом остаться человеком, я бы согласился. Не знаю, чтобы я делал, если бы тебя потом не стало, но все равно согласился бы. Я, конечно же, хотел бы большего...

– Только право выбора было бы за мной, - закончила за него я. Калеб кивнул, не смотря на меня.

– Мне не нужны эти три месяца, - мягко сказала я, подходя к нему. Он же притянул меня ближе, продолжая молчать, считая, что знает лучше, что действительно нужно мне.

– Ты же знаешь, - продолжила я, - я и так собиралась после 18 лет измениться. Только для этого у меня появился более благородный стимул - ты. Мои чувства к тебе, это не ветер, что прилетает на миг, и уносится прочь. Это что-то совершенно незнакомое - невидимое как воздух, но в тоже время, прочное, как металл. Оно может стать только сильнее, но не исчезнуть.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Я прошу тебя об этих трех месяцах, подари мне их!
– Калеб приподнял мое лицо за подбородок и, не позволяя вывернуться, пристально посмотрел в глаза. Он знал, что я не смогу сопротивляться его влиянию на меня. Это было несколько нечестно, и в то же время, разве я могла обижаться на него, когда и сама пыталась проделать с ним то же самое.

– Зачем ты так говоришь, ведь эти слова приносят тебе страдания, - задохнулась я, понимая, что совершенно не могу не отдаться его напору. Он унижался, прося меня об этом.

– Больше страданий мне принесет надежда. Каждый день ты будешь меняться, ты только ребенок, пока что. Твоя жизнь только началась, а я посягаю, на то, чтобы быть самым главным в твоей жизни. Мне хочется стать для тебя всем, и быть только твоим. Но разница в том, что я отчетливо понимаю, чего хочу, а ты даже и не догадываешься, какой я эгоист. Мое одиночество - худшая мука, которой может заболеть вампир. Оно заставляет цепляться за тебя, но ты слишком дорога мне, и я хочу, чтобы у тебя всегда было право уйти от меня. Сбежать, исчезнуть, оставить. Хотя я все равно не смогу и тогда пообещать тебе, что не буду тебя преследовать.