Солнце и сталь

Самый молодой генерал за всю историю Ордена. Самый прославленный боец. Конрад, Железный Рыцарь... железный болван, который завел своих людей в проклятую всеми светлыми богами Пустошь и погубил их там!!!

Так будут говорить о нем.

Пусть убивали Сынов Солнца иаджуджи и безумие Пустоши. Он должен был вывести их обратно. Вывести любой ценой.

А как же клятва, данная Хайдару? Клятва, которую он дал, стоя у Порога Счастья? Клятва Солнцем и сталью?

Он ведь поклялся не возвращаться, пока не отыщет источник силы Нэтока.

Никогда не разбрасывайся клятвами - предупреждал его отец.

Но со свойственной молодости самоуверенностью Конрад поклялся в том, чего не мог обещать.

На него смотрели самые могущественные люди великой империи Ирама.

И Эсме.

Что теперь с Эсме? Ждет она его, или уже нашла утешение в объятиях другого молодого, полного сил и напыщенных идей воина?

Такие невесёлые мысли обуревали Конрада, пока он шел по ущелью, покрытому трупами.

Некоторые мертвецы в причудливых позах корчились на отвесных скалах. У части из них не хватало ног. Грязно-белый камень был покрыт кровавыми потеками, которые на жаре теперь обратились в бурые пятна, над которыми роились вездесущие мухи.

Должно быть эти несчастные пытались убежать от безумцев, но те настигали их, и кололи в спину, отсекали ноги. Но беглецы столь отчаянно хотели вырваться, что даже после смерти продолжали цепляться за камни, и там теперь их тела, объедаемые стервятниками, высушенные солнцем, и обречены оставаться долгие недели.

Конрад перебросил копье из опухшей, с разбитыми костяшками, левой руки, в правую. На мгновение стало будто бы легче, но правое плечо тоже было ранено, на него пришелся тяжелый удар, который смял наплечник. Кости уцелели, но плечо обратилось в огромный кровоподтек.

Из оружия он предпочел взять средних размеров круглый щит, длинный васканский меч, кинжал и короткое, чуть меньше его собственного роста, копье с наконечником столь широким и тяжелым, что им можно было рубить. Большую тяжесть нести с собой смысла не было.

Конрад понимал, что даже если он сумеет пройти мимо кочующих орд иаджудж, его шансы выбраться из Пустоши живым ничтожно малы.

Пустыня и сама способна убить человека, а Пустошь - необычная пустыня.

Пустошь скорее врата в Преисподнюю, чем просто засушливая местность.

Пить из отравленного реками крови, испражнений и трупного яда, ручья Конрад не решался. Он еще не настолько обезумел от жажды, зато он несколько раз смачивал в ручье свой бурнус, и отравленная вода высыхала, стекала за ворот, наполняя воздух еще большим зловонием.

Конда ущелье осталось позади, солнце уже садилось.

Прогорклая вода из фляги кончилась. На Пустошь опускалась ночь. Ночью он не умрет, но если он не найдет воды, то к завтрашнему полудню жажда его прикончит.

Конрад теперь ступал по ровной поверхности. Здесь не было песчаных дюн, они остались на Севере. Пустыня, по которой он брел, была из камня.

То там, то здесь среди камней пробивалась растительность, жесткая, колючая, готовая бороться за жизнь всеми силами.

Пока ничего не указывало на эманации Хаоса. Ни странного вида растений, ни животных.

Просто каменистая пустыня, такая же, как в Ираме....

Из-под ног то и дело выскакивали какие-то мелкие твари, которых потревожили его шаги. Не то мыши, не то ящерицы, не то смесь тех и других. Конраду было не до составления бестиариев. Он старался обходить даже выглядевших безобидными тварей. У них могли быть ядовитые зубы.

Ночь наступила быстро. Конраду уже стоило привыкнуть к тому, что на юге сумерки - краткий перерыв между царствием раскаленного Солнца и царствием чернильной тьмы. Но это была Пустошь, здесь все было иначе, даже ночь наступала внезапно, будто кто-то затушил свечу.

Конрад уже принял решение, куда пойдет дальше.

На Юг.

К самудийцам. Он должен отыскать источник силы Нэтока.

А что потом?

Все в воле Солнца.

Все написано в Пламени.

Я становлюсь двоевером - подумал Конрад, невесело усмехнувшись этой мысли.

Если я не найду воду, то все станет неважным. Мой иссушенный жарой труп будут глодать твари Пустоши.

С наступлением ночной прохлады жажда как будто отступила.

Он хотел дойти до видневшихся на юге горных кряжей, но понимал, что возможно это обман зрения, и его отделяет от гор не три-четыре мили, как казалось в закатном Солнце, а все двадцать миль.

Это Пустошь!

Он остался ночью, в Пустоши, один. Наедине со всеми силами Хаоса, которые выходят под покровом ночи.

Ночь вокруг наполнялась странными и жуткими звуками. Конрад знал лишь малую толику этих богохульных криков, воплей, стонов, смеха и плача.

В Пустоши никогда нельзя быть уверенным в том, что происходит.

Быть может это упыри пируют на телах павших, а быть может ветер запутался в скальных уступах.

Со слепым упорством обреченного Конрад продолжал идти. Он сильно сбил ноги в чужих башмаках, но больше его беспокоили вылезшие откуда-то из подсознания страхи. Ему казалось, будто бы за ним идет мертвец, которого он разул. Это было древнее поверье, простая страшная сказка, которую рассказывали у тысяч и тысяч костров, рассказывали со смехом и шутками, которые должны были замаскировать страх.

Люди - дети Солнца и ночь страшит их.

Даже самых сильных, таких как Конрад.

От ран, перегретой на солнце головы и жажды у Конрада начиналась лихорадка. Ноги его еще слушались, но в голове царил сумбур. Он то и дело терял направление, возвращался, находил свои же следы. Конрад пробовал молиться, но молитвы путались, вопреки обычному не помогали привести мысли в порядок, а сливались в тарабарщину, в которой было уже что-то зловещее. Несколько раз он перепутал тексты "К Солнцу" и "Откровения Всеотца", сплетя их в какую-то жуткую единую веру.

Не помогали молитвы, и Конрад стал вспоминать дом, родные земли, товарищей по детским играм. Но яд Пустоши прокрадывался и в эти воспоминания, у его отца выросла волчья голова, из подземелий Нижнего Мира вместо убитых им многоногих тварей лезли иаджудж.

Конрад понимал, что бредит. Болезнь и Пустошь вызывали эти галлюцинации.

Но он продолжал идти. Вперед и вперед. Конрад уже не думал о том, что за фигура смутно виднеется вдали, передвигаясь странной, ковыляющей походкой, будто у идущего были ранены обе ноги.