Солнце любви
Шрифт:
– Стой! — крикнул Петр Романович; человек, рысцой пробегающий мимо пруда, остановился. — Пойди сюда!
Человек подошел, слегка наклонился, всматриваясь.
– У тебя лицо в крови, костюм в грязи.
– А почему ты не носишь коричневый костюм с «искрой»?
– Ты с ума сошел!
– Это ты меня ударил?
– С ума сошел!
– А кто следил за мной прошлой ночью?.. Не сошел, разгадал твою тайну. «А ведь когда-то, Петюня, я тебя на руках держал». — «И как я после этого жив остался!»
– Петр, прекрати этот ужас!
– Подземельный повторил: «Жив остался. — и добавил:
– Что это?.. Что это значит?
– Я сегодня понял и проверил в словаре. Ты с греческим, с латынью незнаком?
– Только с узко архитектурной терминологией. Это ты полиглот.
– Был. Когда воображал себя философом.
– Не вовлекай меня в свой берд!
– В семнадцатом веке один итальянский врач написал латинскую поэму, где персонах имеет такое «говорящее» имя: Свинья-друг. Как это имечко будет звучать на латыни, ну-ка сообрази!
Игорь сообразил:
– Сифилис?
– Умница. Отсюда пошло название болезни. Меня она не мучила. Ты лечился у Подземельного?
– Бред, — невнятно выговорили белые губы.
– После того, как на бульваре ты выследил Маргариту.
– Абсолютно случайно!
– Неважно. Ты переспал с ней. И постучался в нашу дверь не предупредить «по дружбе», а вымолить ее молчание.
– Нет!
– Медик хранил врачебную тайну, возможно, для шантажа.
Игорь отшатнулся, прошептав:
– Доказательства!
– Скоропостижная дружба с соседом, перенос венчания на осень, псевдомонашеская аскеза — доказательства блудодейства. А доказательства убийства.
– Не мучай меня, я всю жизнь раскаиваюсь! — взмолился свинья-друг, уже удаляясь, исчезая в сумерках, а философ прогремел вслед:
– Ты не оставлял письма в Завидеево, потому что знал, что не я убийца!
– Потому что я доверился интуиции отца Платона! — крикнул Игорь и исчез.
Да черт с ним, от себя не убежит.
– Доказательства убийства, — повторил Петр Романович вслух. — Вот одно, главное — удар по темени, доверимся интуиции отца Платона. — Горько рассмеялся и продолжал бормотать: — Но я остался жив. Надо вернуться в дом детства и рассмотреть, кто там спрятан в уголке, — опять нервно рассмеялся, — в музее императора Павла. Кстати! — напомнил сам себе. — Там тебя ждут менты, поторопись!
Однако продолжал сидеть, мысленно приоткрывая тайну слов, действий, деталей и обстоятельств, отдаленных во времени и пространстве, но постепенно складывающихся в панораму преступлений. Такой подарок в девяностом — «престижная редкость» (выражение Ангелевича). И Лана: «девять лет назад это была редкость» А медик намекнул, что любят «американчики». «Он про все намекнул, но я ничего не понял!» Не понял еще и потому, что боялся вспоминать — последний взгляд и последний крик отца. А «мертвая голова» тотчас исчезла напрочь! Впрочем, не хватает важного штриха — мотивировки: зачем старику в здравом уме подставлять. Господи! «Я нашел его в прихожей». Не розу он нашел и не в прихожей!
Петр Романович с трудом поднялся и побрел к своим — к живым, а не к мертвым, — опять явственно ощущая слежку. «Он идет за мной и может добить». Но ему уже было почти все равно. Старик открыл на звонок, вгляделся:
– Кто это тебя так уделал?
–
Мой личный враг.Прошли в зал.
– Ипполит Матвеевич, вы нашли Ольгин гребень возле трупа?
– Нет! — ответил полковник твердо. на любые пытки пойдет, но не дрогнет.
– Я все знаю.
Мгновенно из семейных недр выкатился Поль. Понятно, что мальчишка подслушивал разговоры «философа Холмса» с отцом и матерью.
– Романыч, чего это ты знаешь?
– То же, что и ты. Только я понял сегодня, а ты знал всегда.
– Что мама расправилась с проституткой и двумя мужиками? Подохнуть можно со смеху, милый кузен!
Из спальни с капризным стоном высунулась Ольга.
– Господи, только задремала! Что тут у вас?
– Философ наш православный проникает в суть сверхъестественных явлений, — проскрежетал Поль комично. — С дьяволом борется, да, Петь?
– Твою детскую игрушку звали Балаболка, ты сказал. Может, уточнишь? «Там нечто лежало».
– Какая еще Балаболка? Что за чепуха. — начала Ольга с досадой; отец подхватил:
– Во всей этой чепухе мы сами разберемся, доченька. Иди, родная, отдохни, поспи.
– Папа, ты так печально говоришь.
Петр Романович перебил:
– Поль, мне надо с тобой поговорить наедине.
– Ну уж нет! — отрезала мать. — Что он еще натворил? Признавайся!
– Мама! — сказал сын необычайно серьезно. — Я признАюсь. Попозже. Пошли.
Они вышли в прихожую, Поль отворил дверь в кабинет, попросил:
– Не надо включать свет, ладно?
Петр вошел в темную комнату, как в свой сон — так он вдруг разгадал свой детский дом — лабиринт.
– Если ты такой умный, — прошипел двоюродный брат, — то молчи! Оставь все как есть.
– Нельзя. Будет новая смерть. Что там в углу?
– Твой бред!
Между диваном и книжными полками проступила тень. Поль схватил философа за руки и прошептал:
– Что это? — закричал: — Кто это? — содрогнулся всем телом. — Мертвая голова! — упал на пол, забился в падучей, повторяя безостановочно: — Я убил ее, я убил ее, я убил ее.
34
– Маргарита видела себя в зеркале невестой в невинной фате, и шла к жениху, и по дороге соблазнила, по ее понятиям, старика, взглянувшего с вожделением.
– Откуда ты знаешь, кто кого соблазнил? В мужчинах господствует не менее свинское начало.
– Если не большее. Но, как ни странно, он действительно любил свою жену. Откуда я знаю?.. Путем упорного анализа разгадал, ведь все ключевые фигуры этой ужасающей истории погибли. Почти все.
– Надежды на его выздоровление нет?
– «Священная болезнь» непредсказуема, в ней своя тайна. Чтобы выйти из шока — моего собственного, — мне пришлось по крупицам, по обрывкам нитей, деталям реальным и ощущениям ирреальным восстановить узор событий.
– Восстановил?
– В общих чертах.
– Из шока вышел?
– Нет. Не совсем. Невыносимо, когда близкий, «свой» прячется чудовищем в адском уголке.
– Тебе нужна помощь? Рассказывай.
– До той последней пятницы Маргарита, по ее словам, однажды приходила к нам домой и видела семейные фотографии в папиной комнате. То есть знала, кого настигла у Патриарших.