Солнце любви
Шрифт:
– Как себя вел твой жених?
– Мы оба были в шоке.
– Где-нибудь по дороге, во дворе ты не видела Павла?
– Нет. Только дедушку, когда была в тоннеле. Он вошел в подъезд, а я еще во дворе посидела, как-то тревожно.
– Постой! Какого дедушку?
– Вашего. Ипполита Матвеевича.
31
Дедушка, в одних подштанниках, напоминающих кальсоны, полол морковь. «Погоди, закончу». Петр Романович, точно ученый пес на поводке, взявший след, нетерпеливо наблюдал за движениями дичи: как упруго перекатываются
Наконец уселись за столик в теньке. «Примем по стаканчику?» — «Нет, нет, мне некогда». Одновременно закурили, каждый свои; полковник, как и зять, предпочитал папиросы.
– Ипполит Матвеевич, в свете новых данных, вернемся к вашему твердокаменному «сидению в прихожей» девять лет назад. — Петр Романович пошел напролом и тотчас почуял, как старик напрягся.
– Что за новые данные?
– Вас видели, — сообщил «сыщик» туманно.
– На пушку берешь?
– Клянусь. Свидетель готов дать официальные показания.
– Кто свидетель-то?
– На очной ставке узнаете.
Полковник, также проявив нюх, поверил; очень светлые, как у дочери, холодноватые глаза вонзились в лицо собеседника.
– Да, виноват, — отозвался сдержанно.
– В чем?
– В сокрытии данных.
– Ну?
– Я правда выходил.
– Куда?.. Что молчите?
Бравый старик и впрямь как-то внезапно состарился, съежился, сгорбился. Бьет на жалость!
– Куда?
– Во двор.
– Зачем?
– Мне послышался крик.
– Во дворе?
– Не знаю.
– Никто из свидетелей как будто ничего подобного не слышал.
– Не знаю. Слабый крик где-то в отдаленье.
– Когда это случилось?
– Разве упомнишь.
– Ну, сориентируйтесь! Игорь ушел вслед за Ангелевичем, Ольга ушла.
– Да, после. Ее каблучки процокали. Я плакал, слыша жуткие вопли внука.
– Про слезы мне известно, не повторяйтесь.
– Вдруг — крик. Тихий такой, но очень страшный. И как будто шаги в подъезде.
– Да, да, их слышала Ольга. Дальше!
– Выглянул — никого.
– Дверь к нам была закрыта?
– Не проверял. Не распахнута. Я спустился, вышел: двор пуст. Ну, поднялся и сел на сундук.
– И что это вас туда-сюда носило, когда тут внук загибается?
– Крик напугал.
– Вас? Бросьте!
– Напугал.
– И это все?
– Все.
– Слабая версия. На суде не сработает, ибо сразу возникает закономерный вопрос: почему в свое время вы скрыли сведения, которые могли помочь Павлу?
– Струсил, — пояснил полковник спокойно. — В глубине души я трусоват.
– Да ну? Чего ж вы так испугались?
– Что подумают на меня.
– Это с какой же стати?
– А кто за столом сказал: «Я б таких тварей убивал не дрогнув!»?
– Опять слабенькая мотивировка.
– Да ведь перед тем, как на сундук- то сесть, — прошептал Ипполит Матвеевич таинственно, — я т у д а заходил.
Зачарованный чужим ужасом, философ спросил тоже шепотом:
– Куда?
– В ту комнату.
Старик бредит!
–
Я ее видел, мертвую.Собеседники уставились друг на друга в сюрреалистической паузе. Петр Романович едва вымолвил:
– Почему нас не позвали, милицию не вызвали?
– Я подумал, на меня подумают.
– Да почему, черт подери, на вас?
– Потому что я видел мертвую.
«И в тот момент спятил! — стукнуло в голову новым страхом. — Безумец с распятием! Или прикидывается..» Петр Романович поймал странный взгляд исподтишка и образумился.
– Давайте по порядку. Как вы вошли к нам?
– Взошел на площадку — дверь вздрогнула и приоткрылась.
– Господи! — философ не знал, верить иль нет; мучительная раздвоенность. — Как это?
– Должно быть, сквозняк. Е г о уже не было.
– Кого не было?
– Никого. Увидел я кровь, испугался, ушел и сел на сундук, — полковник говорил и глядел твердо.
– Я вам не верю. И никто не поверит.
– Прости меня, Петя, за Павлика.
– Не прощу. Вы убили Маргариту?
– Нет.
– Кто?
– Не знаю.
«Знает! — понял Петр Романович. — И выгораживает — себя или. нет, невозможно! Слишком жутко. но надо же идти до конца: изо всех сил выгораживает кого-то из близких — мне близких! Дядю? Дочь? Внука?» Последний образ — в воображении возник кузен и высунул язык — сразил абсолютным абсурдом; Петр Романович опомнился, вновь став «сыщиком»: старик явно зафиксирован вот на этом моменте — «увидел мертвую».
– Почему вас вдруг потянуло в нашу квартиру?
– Разве непонятно? Дверь. Крик.
– А теперь опишите подробно, что вы увидели, войдя в папину комнату.
– То же, что и вы все! Она лежала в цветах, в крови.
Петр Романович вспомнил и процитировал Подземельного:
– «Там нечто лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови.»
Ипполит Матвеевич напряженно вслушивался и выпалил:
– Я нашел его в прихожей.
– В прихожей? — изумился Петр Романович. — И перенесли в комнату?
– Перенес? — тупо переспросил старик.
– Мы о чем говорим? — прикрикнул «сыщик». — О трупе?
– Что-то мне нехорошо. Погоди минутку. — Ипполит Матвеевич прищурился, притушив блеск глаз, явно собираясь с мыслями. — Сердце, — пояснил.
– Не бейте на жалость, вы всех нас переживете.
Он покивал.
– Есть во мне подлая слабинка, есть. Не труп — цветок увидел я в вашей прихожей, почти в дверях той комнаты, на полу. Подобрал, удивился — моя роза? — и вошел. С тех пор чайные розы как-то печально на меня действуют, — пустился полковник в психологические тонкости, — как увижу, напоминают.
– Музей императора Павла, — отчеканил философ.
– А, ты про то историческое убийство.
– Не увиливайте. Вы вошли. Что лежало под качалкой?
– Ее мертвая голова, больше ничего!
«Там нечто лежало. Он знает, что!» — уверился Петр Романович и выстрелил наугад:
– Распятие!
Полковник дико глянул и отодвинулся на край лавки. «Мне с ним не справиться!» — оценил ситуацию философ трезво, но продолжал на отважной волне:
– Вы сняли со стены крест.
– Я? Зачем?