Солнце моё, взгляни на меня...

– Врача сюда, вашу мать пограничную!

Вахмистр обернулся и рявкнул казакам:

– Носилки! Быстро! Где Щукин?!

Но лекарь и так уже бежал к лодкам, на ходу роясь в сумке со змеем и чашей на искоже, за ним трусили двое со складными носилками. Они помогли вытащить девушку на берег, уложили на носилки. Девушка была в сознании и что-то шептала, переводя взгляд с одного человека на другого. Лекарь присел рядом с носилками, осмотрел девушку, осторожно повернул её на бок. По спине расплывалось кровяное пятно. Щукин закусил губу, достал пакеты с бинтами и ватой. Не глядя позвал одного из носильщиков:

– Помоги.

Ножом разрезал одежду, наложил пакет с ватой на рану и стал приматывать. Достал из сумки коробку, порылся в ней. Тускло облеснула игла, лекарь сделал девушке укол и уложил её на живот. Всё это время на них смотрел парень, первым вылезший из лодки. Мужик, что орал на пограничников, следом за носильщиками спустился на берег, не глядя сунул в руки одному оторопевшему казаку пистоль и тяжело протопал к носилкам. Возле них он устало опустился на колени и угрюмо смотрел на перевязку. Руки машинально обтирали кровь о штаны, но мужик, кажется, и не замечал этого. Вахмистр снова глянул на лодку. Из неё спускался молодой мужик, ещё парень. Тяжело спускался, потому что левой рукой придерживал повисшую на нём девушку.. нет, светловолосую девочку-подростока в мешковатом платьице. Она намертво обхватила парня руками, уткнулась лицом ему в грудь и с присвистом дышала, сдерживая рыдания. Старшего вахмистра передёрнуло от жалости и страха. Он увидел, что на платье девочки есть пятнышки крови, скорее всего той, раненой девушки. Вахмистр за всю службу никогда не видел такой ужасной картины - девочка в брызгах крови. Старший вахмистр понимал, что надо бы что-то приказать, но оторопь не отпускала его. Он всё смотрел на пятнышки крови на платье девочки... Парень, обхвативший девочку левой рукой, в правой с перехватом держал маньчжурский самострел. Наткнувшись взглядом на одного из погранцов, он безразлично уронил оружие на песок. Оказавшись на твёрдом берегу парень осторожно сел. Девочка крепко обнимала его спрятав лицо и казалось не было сейчас такой силы, которая смогла бы оторвать её от парня. Последним из лодки выбрался мужик с дальнобойной винтовкой. Он бережно положил её на песок, не забыв закрыть линзы прицела крышечками. Развёл руки в стороны, приглашая проверить себя на предмет оружия. Вахмистр кивнул пограничникам, они со знанием дела обшарили мужика и нашли только запасную обойму к винтовке. Мужик отошёл к парню с девочкой, сел неподалёку и блаженно подставил лицо Ярилу...

Глава 2.

– Дарина, точно есть не хочешь? Ехать долго.

– Не-а. Потерплю.

Угрюмо пробурчала девчонка в ответ и повозилась, притираясь поудобнее спиной. Я сидел с краю у прохода, а она у окна. Но вместо того чтобы сидеть как обычные люди, сестра прислонилась ко мне спиной, упершись ногами в расшитых валенках в стенку под окном. То, что при этом она прижала меня к разделителю, её нисколько не волновало. Дарина расстегнула рыжую шубку, сняла шапку, тряхнула головой. Светлые волосы рассыпались по меховому воротнику. Она достала из-за пазухи какую-то книжку и погрузилась в чтение. Я только вздохнул. Девонка при каждом удобном случае так садится. Мимо проходили попутчики, занимали свои места. Некоторые с любопытством поглядывали на неплохо устроившуюся Дарину. Один мужик средних лет даже остановился и назидательно молвил:

– Молодые люди, вы не в общественной роще на травке. Есть же приличия...

Я не успел извиниться и попенять девчонке на её манеру сидеть, потому что она оторвалась от чтения и повернула голову к блюстителю приличий. Смерив его холодным, полным брезгливости взглядом раскосых зелёных глаз, Дарина процедила сквозь зубы:

– На ноги мои пялишься, старый извращенец?

Шубка у неё действительно была по колено, а сейчас и вовсе подол съехал на почти половину бёдер. И хоть была она в зимних вязаных штанишках и валенках с толстой подошвой, но черты ножек угадать было можно. Мужик округлил глаза и открыл рот, но Дарина продолжила:

– Мне четырнадцать. Сейчас стражу позову.

– Да я.. Да что.. Девочка, что ты такое говоришь-то..

– Угу. Суду расскажешь, что не хотел малолетку за коленки пощупать..

Мужик побледнел, а я шикнул на негодницу и сказал ему:

– Она шутит. Извините, госпо.. Э.. Товарищ. Это в шутку. Вы действительно, проходите, а?

Мужик обалдело перевёл взгляд на меня. Я кивнул. Что-то во мне подсказало ему, что лучше уходить. Он даже оглянулся, словно думал, что мы ему показались. Мужик ушёл, я выписал Дарине чувствительный щелбан в макушку. Она зашипела:

– За что?!

И запрокинула голову, зло на меня глянув. Я спокойно выдержал взгляд, ответил:

– За дело. Ты чего на рожон лезешь?

– А чего он пялится, изврат краснорожий?

– А сидеть надо как человек.

– Я и так сижу хорошо.

– Ты лежишь.

– Сижу.

– Нет, лежишь. И с чего ты взяла, что он пялился?

– Брат, ты как маленький. Эти обезьяны всегда на молоденьких девочек слюни пускают. Все мужики одинаковые.

– И я?

Дарина помолчала, моргнула и снова уставилась в книжку, пробормотав:

– Ты не такой.

Вот и поговорили...

После побега из бывшего Амурского княжества нас сразу переправили в Велесославль. Милану доставили в местную больницу и там провели срочное лечение. Пулю вынули, но оказалось, что она повредила позвоночник. Девушка осталась прикована к больничной постели. Врачи провели ещё несколько лечений, но пока улучшений не было. Как сказал главный врач - в Новгородской союзной больнице при высшей школе врачевания могут взяться за её случай и вероятность успеха высокая, однако понадобятся деньги. Само целительство бесплатное, но вот перевозка больной, послецелительное восстановление и лекарства стоят немалых денег. Он назвал сумму и мы приуныли. Пятьсот золотых червонцев. Это пятьдесят тысяч серебряных гривен или пятьсот тысяч серебряных рублей. Где взять столько денег трём беженцам без подданства? Пока ответа не было. То, что Милане помимо её дяди, Дёмина, считали своим долгом помочь и мы с Втораком, не должно было удивлять. Я должен был отблагодарить её за спасение Дарины. Ведь тогда, в лодке, Мила толкнула девочку на дно лодки, не успев упасть следом. Вернее в падающую Милану попала пуля, которая должна была убить Дарину. Так что я теперь был ей по погребальный костёр должен за жизнь двоюродной сестры. А Вторак... Похоже, что он влюбился в девушку сразу и бесповоротно, ещё во время наших пряток в сторожке. Я уже мельком слышал, как он спрашивал у Светиславыча разрешения жениться на Милане после её выздоровления. Тот отвечал, что решать будет сама Мила. Она держалась хорошо. На её месте и взрослые мужики, бывало, руки опускали, а она не унывала. Шутила, тайком баловала Дарину сладостями, которые мы старались приносить больной. Дарина просто влюбилась в девушку и считала её если и не старшей сестрой, то старшей подругой. Обычно молчаливая и серьёзная девочка преображалась рядом с Миланой. Когда не было врачей, она забиралась к Миле на кровать и они о чём-то разговаривали, смеялись. Это были единственные моменты, когда Дарина смеялась. Вне палаты Миланы она даже не улыбалась. Ещё Мила ругала Ждана, когда он взбрыкивал и порывался бросить гимназию ради того, чтобы идти мстить маньчжурам. Успокаивала дядю, когда он задумывался о средствах на лечение. Взялась учиться прямо в больничной палате и я носил ей книги из читальни. Мне она призналась, что мечтает стать учительницей, как её мама. Много общалась со Втораком и похоже, что он дождётся ответных чувств. Дай бы Трибог. Я был только рад.

Кстати, я сдержал обещание и немного освоившись в лагере беженцев заказал в местном капище благодарственную жертву для Макоши. Хоть и не богатую, зато от души. Кроме нашей общей беды с Миланой у меня была и единоличная проблема. Меня беспокоила Дарина. Сначала я думал что мирная жизнь, пусть и в лагере беженцев, успокоит её, поможет. Но я ошибался. Определённо, раньше у двоюродной сестёнки нрав был мягче и застенчивее. Детский был нрав. Она много смеялась, добрая была, общительная. Но то было до войны и до тех самых событий в Рогово. Теперь она почти не улыбается, не смеётся. Почти всё время молчит. Волком смотрит на мужчин. Грубит им. Более-менее обычно относится только к нашим друзьям - Втораку, Ждану, Светиславычу. И то она с ними довольно холодно общается. Только меня признаёт своим. Ну и с Миланой хорошо общается, но та всё-таки девушка. Я отвёл Дарину ко врачам. Они "покопались" у неё в мозгах и обследовали тело. То, что я услышал, привело меня в ужас и ярость. Врачи сказали, что Дарина в будущем не сможет рожать детей, потому что тот упырь в остроге.. Он не раз надругался над ней и это навсегда отняло у девочки возможность в будущем стать матерью. Боги, это чудовище сотворило такое с девочкой, а я его так быстро и просто убил?! Я ему милость оказал?! Чернобогова задница!! Будь ты проклят! Чтоб ты стал окаменелым дерьмом Ящера до конца времён!!! ... Душа девочки так же осталось разорванной и истерзанной. Теперь она ненавидела и боялась всех мужчин. И не мудрено, после тех-то издевательств и насилия. Что же мне делать? Что делать с сестрой? Можно ли что-то исправить? Врачи сказали, что, к сожалению, тело они уже не вылечат. А вот вылечить душу.. Полностью вернуть всё как было невозможно, но сгладить.. Сказали, что помогут лекарства и спокойная тихая жизнь среди хороших людей. Всё в руках Богов. Ну да, Боги.. Только на них и можно надеяться в этом мире.

Мы уже четвёртый месяц жили в лагере для беженцев. Вообще-то это место называлось "Новым посадом", но и беженцы, и местные жители называли его "лагерем". Обитатели вроде бы не были как-то ущемлены в правах. Дети ходили в ближайшую гимназию, никакие полуторасаженные заборы с колючей проволокой "посад" не окружали. Так, чисто показушные лёгкие заграждения. Но всё равно над лагерем висела какая-то безнадёга и покорность судьбе. Почти половину населения составляли сяньюни. Они держались обособленно и с нами, росскими по происхождению, общались только по необходимости. И это было несколько странно. В Амурском княжестве жило много сяньюней, но с другими народностями они перемешивались мало. Кто-то считал это высокомерием, кто-то заносчивостью. А вот живущие в Союзе сяньюни были намного более общительными с чужеродцами. Покойный ныне Тянь тому пример. Вторая часть населения - росские по происхождению и языку амурцы. Однако без словенского подданства мало что можно было сделать, а бывшее амурское подданство можно было теперь засунуть.. За пазуху, ёшки-матрёшки. Тут у всех была одна мечта: законная работа. И у нас со Втораком, фамилия которго оказалась Никонов, тоже. Это было наше больное место. Чтобы найти денег на лечение Миланы нам нужна была постоянная работа. Тогда можно взять ссуду в банке. Но у меня с Никоновым не было обычных мирных ремёсел. Те работы, на которые не нужны ремесленные знания, были тяжёлые и низкооплачиваемые. Вроде грузчика или дворника. Хотя если бы не срочность, то начать можно было бы и с них. В словенскую армию нас тоже не возьмут. Не, меня не возьмут. А Никонова возьмут. С его подготовкой и настоящим боевым опытом - точно возьмут. Вот только после принятия им подданства. По закону солдатом Союза может быть только подданый Союза. До подданства Никонову чуть ближе чем мне. Его прошлые заслуги и опыт помогли бы, будь у него документы с подтверждением. А так - на слово никто не поверит. Чем докажешь, что в Княжьей дружине служил? Нет доказательств? Гуляй. Хорошо стрелять и руками-ногами кирпичи ломать много кто умеет. Может ты вообще беглый военный преступник и вовсе не из АК? Точно?.. Вобщем с работой было хреновато. Хотя появилась вроде новость о наборе рабочих на лесозаготовки. И недалеко, вёрст сто от Велесославля. Может хоть разнорабочими пристроимся. Зато там берут без подданства и даже выписывают разрешение на работу. А это уже шаг к подданству. И счёт в банке можно открыть. Через неделю будет ясно - правда или соврали про лесоповал.

Дарина жила со мной в семейном бараке. Вообще-то её должны были отправить в приют, но помогли Боги и справка от врачей. Я смог убедить чиновников в том, что девочку можно доверить мне на попечение. Тем более, что когда они Дарине сказали, что отправят в приют, то она так вцепилась в мою руку - у меня потом синяки были. Я показал справку из больницы, где говорилось, о душевном расстройстве Дарины Юэн. Мол, её нельзя сейчас разлучать с единственным родственником. Чиновники нехотя согласились, бурча, что совсем негоже оставлять несовершеннолетнюю девчонку с двадцатилетним парнем. Нам выделили светлицу и сказали, что будут постоянно проверять. Дарина заняла одну половину светлицы, я другую. Разгородились лёгкой перегородкой. Всё же девочке надо и переодеваться, и ко сну готовиться не на чужих глазах. Слышалось это гораздо роскошнее, чем было на самом деле. Бараки совсем не были основательными. Временные строения из тесовых щитов с волокнистым утеплителем в сибирских погодах показывали себя не с лучшей стороны. Стены холодили, внешние углы часто промерзали так, что появлялись льдышки. Паровое отопление только называлось паровым, являясь в лучшем случае просто водяным. Уборные были отдельные, слава Богам. А вот мыться... В светлицах теплота редко поднималась больше шести нютонов, в совмещённых с уборными мыльнях было нифига не теплее. Может кто-то в них и мылся, но я таких смельчаков не знал. Думал, что занимавшийся самбо Никонов "могёт" и спросил его как-то об этом. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и даже передёрнулся. Я тоже не решался на такое и уж тем более не мог заставлять Дарину мыться в том холодильнике. Мы ходили в общественную баню, как и большинство посадцев. Через день или два ходили. Стоила помывка сущие гроши, парилка тоже была дешёвая. А ещё там была прачечная самообслуживания! Так что мы ходили в эту благословенную баню с удовольствием. Пока стиралась наша одежда, Дарина уходила в женскую половину, а я в мужскую. Потом мы встречались в прачечной, забирали одежду и шли домой. Как странно. Мы уже назвали эти трущобы "домом". Наверное людям необходимо место, которое они могли бы считать домом...

Готовили мы с Дариной по-очереди. Обычно я делал завтрак - Дарина ещё та соня. Мне поначалу приходилось чуть ли не за шкирку вынимать её из постели, чтобы она не опаздывала в гимназию. Потом привыкла, но всё равно по утрам она была тормознутая и более угрюмая чем обычно. Я временами не понимал что у неё за настроение, злится она или радуется. Девочка, если не считать время с Миланой, почти не говорила. Если со мной она ещё как-то общалась, то с другими людьми почти не разговаривала по своей воле. В лагере было много детей и подростков, но девочка сторонилась свестников. В государственной гимназии Дарина держалась особняком. При том, что училась она хорошо, в жизни класса и гимназии не участвовала. Мало того - она плохо относилась к мужчинам. Настолько плохо, что полностью уходила в себя от одного более-менее резкого замечания со стороны учителей-мужчин. Бывало дралась с мальчишками, дралась по-взрослому, до синяков. И это не всё. На уроках гимнастики она несколько раз выходила из себя когда учитель-гимнаст пытался помочь ей сделать упражнения и при этом прикасался к ней. Отшатывалась и грубила. Один раз даже ударила. Помню, меня тогда впервые вызвали в гимназию.