Солнце мое

В животе у меня резко похолодело.

— Почему?

Вовка поспешно взял меня за руку:

— Я неправильно сказал. Видеться-то мы сможем, а вот приходить к тебе я вряд ли смогу. Только ты ко мне. Через забор пообщаться. Ну, если получится — можно и на территорию пройти…

— Да почему?! — не поняла я. — А как же увольнение в воскресенье? Ну, или пусть в субботу? Вам же положено…

— Положено-то положено, — Вовка криво усмехнулся, — но за любой косяк его можно лишиться. А как ты понимаешь, даже если очевидных косяков нет…

— Прикопаться всегда можно, — эхом закончила я. — Но зачем?

— Есть обстоятельства…

Да блин! Вот почему так?!

Обидно стало, аж до слёз.

— Ну. Погоди расстраиваться, — Вовка сгрёб меня в охапку и посадил на руки. — Я ещё здесь. А потом, может, я ещё и ошибаюсь.

Но по голосу чувствовалось, что он и сам в это не верит. И в голове моей завёлся противный неумолимый счётчик, отмеряющий дни, а потом и часы до нашего расставания.

Я ПЫТАЮСЬ НЕ КИСНУТЬ

9 августа 1995.

К среде я начала страшно грустнячить. Мысли лезли в голову, одна другой кислее, и вообще! Последний день вместе, а я с какой-то суетой бытовой… Я поняла, что сейчас расклеюсь окончательно, и тут мой милый предложил:

— Хочешь, пойдём погуляем?

— Не хочу. Хочу лежать с тобой рядом, обнимать. Пойдём, упадём?

И мы пошли. Забрались в наше гнёздышко на полу, обнимали друг друга и разговаривали до полночи.

А утром проснулись рано-рано и занялись любовью, нежно и неторопливо.

А потом он собрался и поехал в училище. Хорошо хоть, не раным-рано, как он от меня по понедельникам убегал.

Я хотела поехать вместе, проводить, но он не согласился. И к лучшему, я думаю. Уж больно депрессивное у меня было состояние, полюбас бы взялась реветь прямо посреди улицы… Я и дома-то ревела, только меня никто не видел. Лежала на диване, включив самую тоскливую музыку, которая у меня была, и обливала подушку слезами. Всё казалось грустно и плохо, вот прямо совсем.

А потом внезапно приехал папа, привёз мне рыбы (свежей, целый пакет!), посмотрел на моё зарёванное лицо, выслушал про перспективу полного отсутствия увольнительных…

— Слушай, ты кончай-ка дурака валять! А с армии как парней ждут? По два года!

Эта мысль меня так отрезвила, что я прям так и подумала: «Реально, из армии-то ждут как? А с морской вообще три!» А папа продолжал:

— А вы в одном городе, сможете как минимум увидеться, поговорить. Это тебе не то что письма неделями ждать!

Нет, после этого разговора мне в самом деле немного полегчало. По крайней мере, я временно перестала стенать внутри своей головы, и начала думать: ну правда, ждут же из армий, из длительных командировок, с войн, в конце концов. Интересно, сквозь эту ограду поцеловаться хоть можно?..

Да и рыбу чистить надо было, а тут уж не до депрессий…

А на следующий день у нашей бабушки был день рождения. Мама с Василичем прилетели за мной с утра, весёлые.

— Куда едем-то? — спросила я уже в машине.

— К Саше с Ниной.

Да, «Саша» в нашей семье популярное имя. Конкретно этот Саша — самый старший мамин брат. А Нина — его жена, соответственно. Садоводство у них давно, участок не очень большой, зато хороший большой дом с просторной гостиной. Понятно, почему у них решили собраться.

Народу собралось человек сорок! Всё родня. И внезапно, глядя на них, я подумала, что среди Кульмухаметовых Вова тоже смотрелся бы великаном. Даже Олег с Андрюхой, дядь Сашины сыновья, самые рослые из всей родни, были на полголовы его ниже. И все мне теперь казались мелкорослыми…

Бабушка увидела меня, обрадовалась! Вообще, прошедший месяц с небольшим — по-моему, это самый длительный срок, на который мы расставались с ней с момента моего рождения. Она усадила меня рядом с собой и заявила, что, наверное, нагостилась уже и поедет домой — но тут началось такое сопротивление! Для понимания картины нужно знать, что у бабы Раи на этот момент осталось семеро детей. Из десяти, такова грустная правда жизни. Но семеро — это тоже немало! И все они хотели, чтобы бабушка у них погостила. Трое ещё не успели быть осчастливлены.

— Да погостюй, пока лето и ноги бодро ходят, — обняла её я. — Смотри, какие погоды стоят! Красота!

Бабушка подумала — и согласилась. И правильно. И так она почти из дома уж не выходит, а ещё год-два…

И ОН ОКАЗАЛСЯ ПРАВ…

А вечером позвонил Вовка!

— Здравствуй, любимая!

— Ой, как ты смог???

— Я в столовке… договорился, короче. У них тут свой телефон, отдельный.

Ясен пень, проплатил кому-то «телефонный абонемент». Но говорил всё равно негромко. Должно быть, чтобы не спалиться.

— Ну что?..

— Естесссно, как и ожидалось. Увольнение мне не светит.

— Вот козлы, блин. А я уже соскучилась. Можно я завтра к тебе приеду? Хоть поговорим…

Он начал что-то прикидывать.

— Так-так… Приходи к двум. Нет, в два пятнадцать лучше.

— На какую?

Городок ИВВАИУ здоровенный, на три остановки растянутый.

— На «Орбиту» подъезжай.

Мы поболтали ещё минут десять. А потом я сидела и смотрела на телефон. Всё-таки легче. Хоть голос его услышать. Но радость эта была с преизрядным оттенком горечи.

22. ВЫХОДНЫЕ. Я СПЕРВА ТОСКУЮ, А ПОТОМ ОБАЛДЕВАЮ

СВИДАНИЯ

На завтра я постаралась нарядиться по высшему разряду. Надо же, чтобы моему парню приятно на меня посмотреть было?

Я на секунду замерла у зеркала. Или, всё же, наоборот — попроще что-нибудь натянуть, чтобы он, как бы это сказать, поменьше страдал, что я тут, а он там? Дойдя в своих гениальных размышлениях до старых джинс и треников с вытянутыми коленками, я потрясла головой, отгоняя эту безумную картинку. Смысл являться к парню лохудрой? Уж лучше тогда вообще не приходить.

Так что, остановимся на первом варианте и, как пел Высоцкий, прочь сомненья! «Даёшь восторги, лавры и цветы», да-да.

Выскочила я на остановку — а там, внезапно, — сорок четвёртый! Маленький сипящий и свистящий лиаз, красненький такой, кругленький. В детстве мне сильно нравилось в таких ездить и обязательно стоять сразу за кабиной шофёра, там снизу был такой длинный поручень и большое окно вперёд, можно было представлять себя капитаном корабля или машинистом…

И вот сижу я, вся такая красивая, в чёрном романтичном сарафанчике (с кружевами и рюшами, всё как положено; у папы я его в магазине ухватила, один такой и был на весь город Иркутск), в чёрных блестящих лодочках (туфли, туфли такие, обязательно на каблучке), в черных своих любимых серёжках, с натуральными каменьями «чёрный нефрит»… на облезлом кожаном бордовом сиденье. Эти сиденья ещё такие гладкие, что если вдруг у вас голые ноги, то когда встаёшь, ляхи от искусственной кожи отрываются со смачным «х-х-рычь!» А автобус так дребезжит, как будто вот прям щас все окна разом одномоментно выпадут. А в голове одна мысль: «Лихо летит этот сарай…»