Солнце слепых
Шрифт:
– «Красную Москву» не пользуете?
– Ее мне дарят на Новый год. Не осталось. Вылила всю на Первомай.
– Вылили? Куда?
– На себя, капитан.
«То-то за версту несет», - подумал он. Сдвинул флаконы и чертежи ногой в угол, снял рубашку и, глядя на хозяйку, спросил:
– Тут не только конструкция, тут и технология сборки, прямо скажем, через... колено. Придется попотеть.
– Да вы спортивны, капитан!
– Остатки былой роскоши, - буркнул Дрейк.
– С вас можно хоть сейчас лепить скульптуру!
–
– Сок! Есть сок! Пиво! Коньяк!
– Достаточно воды из крана. Это... потом. Часика через три. Ну, четыре.
– Как, неужели вы с этим справитесь в три часа? Я думала, вам придется пожить у меня до конца недели!
– Это смотря чем заниматься. С вашей помощью, Анна Семеновна, мы черта одолеем! Спасибо за водичку. Теперь мне нужны отвертки, простая и крестом, молоток, шило и пассатижи. И клещи, вытащить эти гвозди. Это вы забили? Зачем?
– Все, все есть, кэп!
– Вы рачительная хозяйка - у вас все есть.
– О, я весьма рачительна!
– Анна Семеновна зарделась от похвалы.
– Я этот коврик тоже скатаю?
– Дрейк указал на выбитый временем и ногами коврик.
– Это татами. Скатайте!
Кэп за десять минут разобрал уродину, которую Анна Семеновна собирала полдня, и за три часа действительно собрал три шкафа - посудный, платяной и книжный.
– Я теперь все эти шкафы заполню книгами!
– воскликнула Анна Семеновна.
– А то они у меня свалены вон в той комнате.
– А как же одежда и посуда?
– спросил Дрейк.
– Тоже в углу?
– Нет, посуда хороша в музее, а одежда моя, вон, помещается вся на оленьих рогах!
– У вас все просто, но со вкусом. Чувствуется рука дизайнера.
– Да, Сеня Кригер, доктор с универа, прибивал рога.
– Оно и чувствуется, университетский подход, - сказал Дрейк и легонько пошатал рога. Рога остались у него в руках, посыпалась штукатурка.
– На голове они прочнее.
Он вздохнул, взял табуретку и прибил вешалку к стене в новом месте.
– Как у вас все спорится в руках - любо глядеть! А у меня: за что ни возьмусь - не рыдай, моя мать!
– Не скромничайте, под вашу дудку пляшут флотилии, - сказал Дрейк.
Анна Семеновна зарделась повторно.
– Помыться бы как?
– О, извините, кэп. Вот сюда, прошу вас. Полотенчик.
Ванная была еще довоенного образца. Бедняга, пожалел Дрейк непонятно кого - ванную или Анну Семеновну.
– Замечательная у вас ванная, - сказал Дрейк, выйдя из ванной.
– Вы мне льстите, капитан.
Не вам, а ванной, подумал Дрейк.
– Пивко, коньячок?
– Водочки нет?
– Почему же нет? Есть. Водочка всегда есть! У меня, как в армии, на все один ответ: «Есть!» Мы сейчас с вами организуем, капитан, роскошный стол. На кухне, если не возражаете?
Роскошный стол организовался из горбушки черного хлеба, помидоров с лучком и постным маслом, а из горячих блюд очень хороша была
яичница на шкварках сала. Водочка ж была, как всегда, чистая слеза.– Жратва готова!
– сказала Анна Семеновна и пригласила гостя за стол.
С криком «Дзабутон!» она кинула на табуретку плоскую подушечку. Дрейк взял ее в руки и сел за стол. Повертев подушечку, он положил ее себе на колени.
– Встаньте!
– Анна Семеновна взяла у него из рук подушечку и положила на табуретку.
– Теперь сядьте! Дзабутон - так называется в Стране Восходящего Солнца подушка для сиденья.
– Она из Японии?
– спросил Дрейк. Он достал ее из-под себя и с интересом изучил цвет и фактуру ткани. В уголку было проштамповано: «ОТК. 7».
– По лицензии.
– Удобная подушечка, - одобрил Дрейк.
– Надо достать где-нибудь.
– Дарю! Она ваша. Очень хороша при геморрое.
– Вас что-то связывает с Японией?
– Только общность культур. А еще профессор Тануки из Токийского университета. У нас с ним давние приятельские отношения. Он там ведет кружок русской хоровой песни.
– У вас тут ель, - обратил внимание Дрейк на елку с пятью шарами. Половина иголок с нее давно опала.
– А!
– отмахнулась от нее Анна Семеновна.
– С Нового года стоит. Все некогда убрать.
– А зачем? Пусть стоит. Она... освежает. Да и вообще, скоро опять Новый год. Я бы не убирал.
– Да, вы правы. Пусть стоит!
После первой рюмки Анну Семеновну потянуло на поэзию.
– «Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине». Как?
– с восторгом взглянула она на капитана. В этот момент она готова была поклясться, что весь огромный каменно-железобетонный мир занимал в ней места меньше, чем лягушка, прыгнувшая в пруд.
– Знакомо, - согласился тот.
– Басё!
Дрейк слышал где-то эту фамилию.
– Японец?
– Да, триста лет тому написал. А как современно!
– Это время Богдана Хмельницкого?
– уточнил Дрейк, наливая по второй.
– Есть улица такая. Ну, без «б», за Богдана и Басё.
– А вот еще одно: «Снова весна. Приходит новая глупость старой на смену». Правда, замечательно верно? Профессор Тануки от нее без ума!
– Прямо-таки без ума? Что касается глупости - это верно. В Японии, если судить по стихотворению, она приходит только весной, чего не скажешь о нас. У нас она круглый год.
– Как вы правы! Как правы!
– Анна Семеновна. Родился экспромт. На типично российские темы. Вот: «Тучное поле ждет хлебопашца. Трактора нет!»
Анна Семеновна расхохоталась.
– Прелестно! И неоднозначно. В нем бездна вариантов. Третья строчка, пожалуйста: «Нету бензина!»
– «Дороги размыло!» - поддержал Дрейк.
– Хорошо! «Хрен дождется!»
– Ага. «Хлебопашец запил!»
Они целый час изгалялись над третьей строкой одного из первых российско-японских трехстиший, пока не перебрали сотни две вариантов.