Солнечный корт

– Верни меня обратно в Эвермор.

– Я буду повторять это до посинения, если понадобится. Я не позволю тебе уйти.

– Ты не имеешь права держать меня здесь.

– Он не имел права так поступать с тобой.

Жан рассмеялся, коротко и резко, и позволил боли пронзить его насквозь. Рене знала о его отношениях с Рико больше, чем следовало, из-за безрассудной неосмотрительности Кевина, конечно же, она понимала, какой наглой ложью это было. Хозяин купил Жана много лет назад, но из-за того, что под ногами у него вертелось столько Воронов, у него не было ни времени, ни сил приструнить рассерженного ребенка. Вместо этого он подарил его Рико, доверив своему племяннику заняться воспитанием Жана. Рико имел право делать с Жаном все, что хотел; Жан был его собственностью отныне и до самой смерти.

Хозяин гонял своих Воронов за малейшую оплошность и выражал свое недовольство на каждом дюйме кожи Рико, но Рико переносил свои мучения на Жана, с процентами, как только сезон заканчивался. Не Жан впустил Андрича, но это была его вина, что Рене знала, что его нужно искать. Он был за сотни миль от дома, потому что у него не хватило ума держать язык за зубами.

Жан пожалел, что вообще увидел Рене. Он ненавидел себя за то, что поддался любопытству и ответил на ее сообщения в январе. Оглядываясь назад, можно сказать, что это было, сука, предательство.

– Никто так со мной не поступал, - сказал он.
– Я был ранен в драке.

– Я работаю с Лисами, - напомнила Эбби Жану.
– Даже они не могут так сильно ранить друг друга на корте. Видит Бог, за эти годы многие из них пытались это сделать.

– Я не удивлен, они посредственны во всем, что делают.

– Это, - сказала Эбби, очень осторожно касаясь пальцами его виска, - не результат драки. Полагаю, даже Вороны тренируются в полной экипировке? Посмотри мне в глаза и скажи, как им удалось вырвать у тебя столько волос через шлем.

Рука Жана непроизвольно потянулась вверх, нашла ее ладонь, а затем и ноющие точки на его голове. На краю сознания промелькнуло воспоминание: одной рукой ему зажимают рот и нос, удерживая голову опущенной, а другой дергают изо всех сил. На мгновение воспоминание о том, как рвется, отслаивается кожа, ослепило Жана, и он с трудом сглотнул, борясь с приступом желчи. Он быстро опустил руку на колено.

– Я задала тебе вопрос, - сказала Эбби.

– Верни меня обратно в Эвермор, - сказал Жан.
– Я не останусь здесь с тобой.

– Эбби, - сказала Рене, ставя воду Жана на поднос. Они с Эбби тихо ушли, не сказав ему больше ни слова. Жан не обратил внимания на звук закрывающейся за ними двери, думая о том, как спасти свою жизнь. Все зависело от того, сможет ли он вернуться в Западную Вирджинию.

Он не мог изменить того, что его похитили, или того, что Андрич был вовлечен в это, но он докажет свою преданность, вернувшись домой так быстро, как только сможет. У него были коды доступа к стадиону и Гнезду, так что ему просто нужно было проскользнуть мимо охраны и попасть внутрь. Не имело значения, что Андрич сказал Воронам; ни один из них не выставил бы его за дверь. Никто не покидал Эвермор.

Кроме Кевина. Кроме Натаниэля.

Эти мысли были бесполезны, они жгли его грудь, как яд, и Жан изо всех сил ударил себя по бедрам. Боль наполнила его голову белым шумом, заглушая опасные мысли, и Жан вдыхал и выдыхал так медленно, как только мог, пока его разум не пришел в норму. Жан порылся в карманах в поисках телефона и вытащил пустые руки.

Мгновение спустя он осознал, что на нем незнакомые серые шорты. Серые, а не черные. Жан не мог вспомнить, когда ему в последний раз разрешали носить цветную одежду. В Марселе, возможно, но Жан не был уверен. Он покинул Францию в четырнадцать лет, но слишком долгие годы, проведенные в Гнезде, стерли все, чем он был раньше. Шестнадцатичасовой рабочий день и душераздирающая жестокость Рико вырвали из него все, что еще оставалось в душе. Все, что было раньше, было разрозненным месивом, снами, которые рассеивались прежде, чем он просыпался настолько, чтобы вспомнить их с какой-либо ясностью.

На мгновение эта боль больше походила на горе, чем на страх, но Жан ударил себя еще раз, чтобы обострить ее. Не имело значения, что было раньше, пути назад не было. Все, что имело значение, это пережить сегодняшний день, потом завтрашний, потом послезавтрашний. Все, что имело значение, это вернуться домой.

Я Жан Моро. Мое место в Эверморе. Я потерплю.

Жан придвинулся поближе к краю кровати и уперся ступнями в грубый ковер. Встать ему удалось только с пятой попытки, так как ему пришлось отталкиваться от матраса руками. Пронзительная боль, причиняемая каждой попыткой, заставляла его судорожно, отчаянно дышать, отчего казалось, что в горле образовывались дыры.

Жан попытался сделать шаг вперед, но левая нога отказалась держать его вес. Он рухнул как подкошенный, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить его падение. Его рука ударилась о поднос, и содержимое разлетелось во все стороны. Ледяной сок и вода оказались не так страшны, как обжигающе горячий суп. Хуже этого была лишь острая боль в груди и колене, когда он ударился об пол, и Жан до крови прикусил себе руку, прежде чем успел закричать.

Ужасающее подозрение, что он недостаточно силен, чтобы самостоятельно вернуться в Эвермор, едва не погубило его. Жан укусил сильнее, надеясь нащупать кость, и тут на нем появились чьи-то руки. Он даже не услышал, как открылась дверь из-за грохота в ушах.

– Эй, - произнес мужской голос у него над ухом, и тренер Ваймак потянул его за запястье, пока Жан не ослабил свою смертельную хватку. Секунду спустя Ваймак подхватил его обеими руками, поднял с пола и с поразительной легкостью отнес обратно в постель. Он быстро оглядел Жана, прежде чем снова направиться к двери.

Он был недостаточно хорош, чтобы оставаться в стороне, но, по крайней мере, он закрыл за собой дверь, когда вернулся. Он захватил с собой несколько влажных полотенец для мытья посуды. Жан попытался отобрать у него одно из них, но Ваймак схватил Жана за предплечье только для того, чтобы стереть кровавые следы от укусов на его руке. Жан не беспокоился о травме, поскольку перчатка скрывала ее от посторонних глаз, но он не мог потянуть достаточно сильно, чтобы вырваться из хватки Ваймака.

Закончив, Ваймак отпустил Жана и принялся за работу, тщательно вытирая суп и сок с его обнаженных рук и груди. Только когда он закончил, он серьезно посмотрел на Жана и спросил:

– Кто-то забыл упомянуть, что тебе не следует ходить? О чем ты только думал?

– Я хочу домой, - потребовал Жан.

Взгляд, которым Ваймак наградил его за это, причинил ему больше боли, чем все, что Рико когда-либо делал ему, и Жану пришлось отвести взгляд.

– Отдохни немного, - сказал Ваймак.
– Мы поговорим после обеда. Здесь.

Жан подумывал о том, чтобы прикусить пальцы, засовывающие таблетки ему в рот, но Ваймак был тренером, а это означало, что он был под запретом. Он проглотил таблетки, не запивая, и уставился в потолок, пока Ваймак осторожно вставал с кровати. Жан услышал звон стекла и столовых приборов, когда Ваймак собирал с пола разбросанную и разбитую посуду, но уснул еще до того, как мужчина вышел из комнаты.

***

Когда он проснулся несколько часов спустя, у его кровати снова ожидал Ваймак, казалось, поглощенный чтением газеты. На ночном столике стояли две кружки, и Жан почувствовал соблазнительный аромат черного кофе. Это послужило толчком, в котором он не нуждался, напомнив ему, как сильно он проголодался и хотел пить, и Жан с черепашьей скоростью сел. Несмотря на все предосторожности, он едва дышал, когда позволил спинке кровати принять на себя его вес.