Солнечный змей

– Имя тебе нужно, вот что, – пробормотал он, укладываясь на тюки рядом с Квэнгином и слушая сопение попутчиков. – А говорить ты умеешь?..

Проснулся Речник от щекотки и тихого, но настойчивого писка. Детёныш Квэнгина водил когтями по его плечу и тыкался носом в шею. Встретив сонный взгляд Фрисса, он навострил уши и упёрся носом в нос.

– Ашш, – острые зубы, выпирающие из пасти, очень мешали хеску говорить. – Ашшта! Ашшт!

– Что? – Речник неохотно поднялся и протёр глаза. Квэнгин висел на нём, обхватив бока крыльями.

– Ашш! Ашшши!

– Проголодалась? – Фрисс зевнул и потянулся к тюкам. – Река моя Праматерь, скорее бы ты научилась жевать…

– Аста, – Нецис протянул Речнику ещё горячий запечённый корень. – Это её имя. Она говорит, что её зовут Аста. Фрисс, ты напрасно повесил на себя этот никчёмный груз. Тебе что, совсем нечем заняться?

– Аста, – Речник осторожно провёл пальцем по уху Квэнгина. – Я запомню. Оставь её в покое, Нецис. Вспомни, где я нашёл тебя – и что было потом.

Незадолго до полудня они сделали привал. Двухвостка разрыла мох, хранящий последнюю влагу давних дождей, и плюхнулась брюхом в грязь. Она громко сопела и разевала пасть, как рыба, выброшенная на берег, – вязкий воздух полудня мало годился для дыхания. Фрисс смотрел на небо, залитое золотом, на смутную дымку высоко над землёй – всё, что осталось от туч Великого Леса. Ему мерещились серебристые высверки в небесах – рой чего-то мелкого летел над джунглями, полыхая на солнце белым огнём.

– Небесные змеи любят жару, – пробормотал он, морщась от слишком яркого света. – Вот бы они принесли дождь… Нецис! Как ты думаешь, за Гиблыми Землями сейчас такая же сушь?

– Та-а… синхи, – слабо кивнул Некромант. Его мысли были далеко. Он отошёл в сторонку от лагеря и стоял на крошечной полянке под столбом солнечного огня, и его кожа как будто потемнела и подёрнулась зеленцой, похожей на пряди ползучего мха. Фрисс смотрел на него с тревогой – полуденная вспышка близилась, и падать, если что, Некроманту пришлось бы лицом в засохшую грязь.

– Хоть бы они там договорились с дождями, – покачал головой Речник. – Там с водой всегда беда, а если Тзангол ещё до них добрался… Бездна! Нецис, иди в тень!

– Синхи кэи ато, – криво усмехнулся Некромант и вскинул руки. – Илкор ан Каима…

Свет расплавленным золотом потёк с неба. Солнце, распухшее вчетверо, повисло над лесом, выжигая последние тени. Речник вскочил, едва не уронив Асту, детёныш неуклюже растопырил крылья и захлопал ими, Фрисс метнулся к Нецису и остановился. От потемневшей кожи Некроманта тянулся серый дымок, пахнущий гнилью. Колдун выставил вперёд руку, отгоняя Речника, и сделал неуверенный шаг, потом ощупал свои плечи и голову – и тихо хихикнул. Чёрный агат на его груди выпустил клуб серебристого дыма, по спине Речника пробежал холодок, Аста с испуганным писком перебралась за спину и повисла там, цепляясь когтями за плечи Фрисса.

– Та-а… синхи! – усмехнулся Нецис, потирая руки. Дым повалил пуще прежнего. Серый покров стекал с Некроманта, пятнами проступала одежда, ничуть не затронутая тленом, и мертвенно-бледная кожа.

– Синхи! – колдун снова хихикнул и шагнул в тень. Солнечный жар медленно ослабевал, распухший диск в небесах уменьшался, – испепеляющий взгляд Згена скользнул по южным лесам и обратился к западу. Нецис поднял руки, и серая дымка переползла на его ладони и развеялась вовсе.

– Работает, – усмехнулся Некромант. – Та-а, илкор ан Лар-Илри, всё-таки работает… Хвала Каиме!

Речник изумлённо мигнул.

– Нецис! Что ты сейчас сделал?! – он схватил мага за плечо и встряхнул. – Полуденная вспышка… тебе же даже плохо не стало! Что ты сделал?!

– Ничего, что заслуживало бы внимания, – Некромант устало протёр глаза и опустился на панцирь Двухвостки. – Я очень боюсь, Фрисс. Боюсь, что не смогу даже близко подойти к Тзанголу. Если слабая часть силы его создателя размазывает меня по земле… тогда я бесполезен. Этот покров опасен – никогда не прикасайся к нему, если только не захочешь остаться без руки – но польза от него определённо есть…

У Киньямкелы была городская стена – вот только Фрисс, наткнувшись на неё в одиночку, не вдруг распознал бы стену в этой груде больших и мелких камней, опутанных корнями и утыканных кольями. Некоторые камни раньше были гладкими кусками ровных стен – какая-то нерсийская постройка была разбита в крошево и свалена длинной грудой вокруг городка. За воротами, в тенистом закутке под навесом, хвастались добычей двое охотников – они и прибежали протаскивать Двухвостку сквозь то, что в Киньямкеле звалось воротами. Городская стража, изнывающая от жары под кожаной бронёй, отсиживалась в тени. Фрисс слышал тихие удивлённые голоса, но подойти к «коатекам» ближе никто не решился – и даже охотники, увидев лицо Речника и чёрное существо за его плечом, вскрикнули и отступили, указывая на него пальцами.

«А с дичью-то плохо,» – покачал головой Фрисс, разглядывая их добычу – она осталась под присмотром стражников у входа в хижину, слепленную вместе со стеной из тех же обломков. К палке были привязаны две крупные короткохвостые и толстомордые крысы пёстрой окраски, из брошенного рядом узла выглядывали щупальца летучих медуз, – больше не было ничего.

Флона, фыркая и цепляясь за всё подряд краями панциря, проползла сквозь базар, раскинувшийся у стены. Фрисс смотрел вперёд, Аста за его плечом непрерывно шипела и скалилась – она тоже чувствовала любопытные взгляды и видела, как одни, подхватив товар, шарахаются за шатры и чужие спины, а другие подбираются поближе, на всякий случай сжимая в руках что-нибудь тяжёлое.

– Я ищу Умма Ксази, – громко сказал Речник, поднимаясь во весь рост. – Кто-нибудь из них тут есть?

Негромкий гул пробежал по базару. Любопытные Призыватели, ранее оттеснённые от дороги, протиснулись сквозь толпу и подпрыгивали на обочине, взволнованно перекрикиваясь.

– Умма Ксази? Иди к храму! – отозвался один из них. – В доме Укухласи найдёшь уважаемого Ксази. Там большие дни, там праздник – странники были в городе мёртвых и вернулись живыми, там рады всем путникам! Иди в дом Укухласи, о коатек.

Речник слышал, как за его спиной шуршат дверные завесы, и жители встревоженно шепчутся, – но никто не тронул путников, и ни одно злое слово не полетело им вслед. Фрисс разглядывал высокие фундаменты, сложенные из обломков базальта, и толстые канаты, торчащие из щелей в стенах и крепко привязанные к каменным штырям. Такие штыри были у каждой хижины – даже у тех, которым не хватило камня на фундамент.

– Та-а… Киньямкела уходит в плавание каждую осень, – Нецис с усмешкой указал на верёвки. – Мы едем сейчас по дну, Фрисс. Когда дожди приходят в Великий Лес, вода тут поднимается на три твоих роста, и все эти хижины всплывают и болтаются на привязи. Я вижу фляжку и сандалию над вон той дверью, Фрисс. Не знаю, хватит ли на этом постоялом дворе места для Двухвостки, но людям тут не слишком просторно.

– Флона себе место найдёт, – махнул рукой Речник. – Держи, Нецис, – этого хватит на день постоя. Устраивайся, устраивай Флону и Алсага, ешь и отдыхай. Я вернусь к вечеру. Надо сказать жрецам про уачедзи…

– Та-а… ты по-прежнему неосторожен, Фрисс, – покачал головой Некромант. – Держи амулет на виду.

Эта хижина была побольше других – но на неё, как и на другие дома Киньямкелы, не хватило камня. Крытая листьями высокая крыша-конус поднималась на три человеческих роста, и с неё свисали шелестящие гирлянды лепестков Гхольмы. В чаше для пожертвований одиноко лежал пучок длинноногих болотных грибов. Речник хмыкнул и положил рядом черешок Чокры.