Солнышкин у динозавра
Шрифт:
поработать ложкой. Только старые дурные привычки почему-то вмешивались и мешали этому.
Но теперь всё! Теперь этим привычкам конец! И он, разлетевшись, бросался на стены так, что наверху дрожала труба, качались мачты и хлюпали задрайки иллюминаторов.
Но вдруг он остановился, подбежал к иллюминатору и потянул носом: что-то привлекло его внимание. Он посоображал, ещё раз подёргал ноздрями и, весело хлопнув в ладоши, закричал:
— Ура! Ура! Наши!
Потому что в этот момент к борту на Землячке и Сынке подкатила команда спасателей. И, проплывая на Сынке, кок Борщик открыл кастрюльку с родным борщом,
НЕКОТОРЫЕ ОШЕЛОМИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Ещё издалека Солнышкин увидел на борту «Хапкинса» Пита Петькинсона, а рядом с ним солнечного художника; у них под глазами — у одного слева, у другого справа — горело по хорошему синяку. Это они, как и положено честным порядочным людям, хоть и безрезультатно, а вступились за несчастного пленника.
— Они подвергли вашего приятеля бесчеловечным пыткам! — крикнул сверху Петькинсон, не представляя, что именно он чуть не влепил пленнику в джунглях хорошую порцию дроби.
— Ужасным! — добавил художник, потирая глаза.
— Но где он? — спросил Солнышкин.
— С левого борта. Там ещё должен виднеться солнечный свет! — объяснил художник, которому удалось передать маленькому Тому последний клочок от собственных брюк с сиявшим на нём солнышком.
Спасатели стали присматриваться, но изнутри судна раздалось такое буханье и уханье, а следом послышался радостный крик «Наши! Наши!», что не было необходимости искать там солнышко, хотя какой-то свет из одного иллюминатора точно пробивался наружу.
— Ты жив, Стёпа? — крикнул Федькин.
— Жив! — отозвался артельщик. — Мы оба живы!
—Держись! Выручим! — буркнул Петькин.
В это время наверху послышались встревоженные рыки, и на палубу, потрясая мускулатурой, вывалились четыре Джека. Солнышкин тихо скомандовал:
— Борщик, на правый борт!
И, распахнув свои кастрюльки, Борщик бросил в атаку все свои запахи, отвлекая на себя носы, а значит, и мускулы противника.
Тем временем Землячок прижался боком к борту, Солнышкин забросил в иллюминатор конец верёвки, которую держал в руках, и шепнул:
— Лезь!
Но из карцера, к общему удивлению, раздалось:
— Сначала его!
И сквозь иллюминатор просунулась курчавая весёлая голова* а там и сам маленький поварёнок вывалился прямо на руки Федькину и Петькину.
Впервые Стёпка раньше подумал о ком- то другом!
— Быстрей, — торопился Солнышкин, понимая, что Борщику приходится нелегко.
— Лезу, стар-раюсь... — запыхтел Стёпка, но, едва выбрался наполовину, застрял и замахал руками:
— Тащи, Солнышкин!
Солнышкин потянул — но ничего не вышло. Он дернул ещё и ещё раз, но Стёпка застрял ещё прочней.
— Держись, сейчас! — сказал Солнышкин и, развернув Землячка, помчался к другому борту.
Бывалому киту не нужно было отдавать команды и приказы. Он отодвинул носом Сынка и приложился к борту боком: р-раз! Все на судне подпрыгнули. Он приложился — два! И все четыре Джека, Петькинсон и художник взлетели вверх. А Стёпка сквозь лопнувший обруч иллюминатора ринулся в загудевшую воду.
Через минуту Солнышкин втаскивал Стёпку на спину Землячка, а артельщик виновато вскрикивал:
— А всё я, всё я! Нет на
меня хорошей палки!— Почему нет? Есть! — сказал Федькин и показал артельщику обломок уже ненужного костыля.
— Тогда бей! Бей! — всхлипнул Стёпка. — Я ведь всех продал, я подписал такую дрянную бумагу! А всё из-за этой эйфории, из-за этого бырродррычания!
— Из-за чего?
— Из-за брр-дрр! Из-за этой музыки кругом пошла голова. — И Стёпка изобразил пальцем настоящий водоворот.
— Ну я им сегодня устрою, я им устрою! — решительно воскликнул Федькин, которого давно не видели в таком воинственном настроении. Он и без этого собирался сегодня спеть для всех на карнавале и не за «зелёненькие», а так, от всего сердца! Но ему тоже портило нервы это настырное дырроб- ррычание! И он взял гитару наперевес, словно готовился к атаке.
Землячок развернулся вокруг «Хапкинса», проскочил мимо «Даёшь!», с которого Пионерчиков энергично показывал три поднятых вверх пальца, но ему махали: «Некогда! Сообразим потом!» — и радостный кит пошёл к берегу с целой командой на борту.
За ним летел молодой Сынок, на котором, как победитель, распахнув халат, стоял Борщик, а за ними следом, вспарывая воду, неслась лодка с четырьмя Джеками, которые таращились от злости и, странно жестикулируя, бубнили: «Сбежал!»
Солнышкин был доволен. К нему прижимался маленький поварёнок Том. А неожиданно вытянувшийся и похудевший от броска сквозь иллюминатор Стёпка хватался за голову и причитал:
— Я делал гадость, я делал такую глупость! И ни одна собака не остановила, ни одна собака не помогла!
Но вдруг он замолчал, присмотрелся к берегу и, сияя от счастья, приоткрыл рот.
Рядом с Матрёшкиной на берегу сидела собака, а точнее, сидел Верный и держал в зубах знакомую бумагу. И сияющий артельщик стал тут же яростно рвать её на клочки. Но и это было не всё. Через несколько минут участники спасательной экспедиции попросту остолбенели: на глазах у всех Стёпка целовал пса. А пёс, который избавил от рабства целую команду, всю палубу, весь остров, вовсе не чувствовал себя героем. Он махнул хвостом, подёргал лапой и тут же куда-то побежал.
— Товарищу некогда, — усмехнулся Федькин. — Видно, ждут не менее важные дела.
— Какие на этом острове могут быть важные дела, — хмыкнула презрительно Сладкоежкина, пересчитывая пухленькую выручку.
На что Стёпка возразил:
— Хе-хе! Ещё какие важные, — и вдруг понюхал торчавшие из кармана Борщика луковинки.
А Солнышкин смотрел на артельщика и думал:
«Нет, что-то вокруг меняется. И надо же просидеть десять лет в льдине, чтобы почувствовать, что запах родного зелёного лучка бывает куда дороже шелеста любых «зелёненьких».
НОЧЬ ПОВАЛЬНОГО ОБУРРЕНИЯ
А в том, что даже на самом маленьком острове могло произойти множество самых неожиданных и удивительных вещей, скоро присутствующих убедили события быстро наступающего тропического вечера.
Уже по тому, как весело чувствовал себя вырвавшийся на волю Стёпка и как бесновались в боте четыре разъярённых Джека, очухавшийся на берегу Хапкинс-младший понял, что и это его предприятие сорвалось.
Но Бобби не привык сдаваться попросту, и крепкая хватка не раз спасала его денежки.