Сон № 9

– Дзюн Нагасаки. Есть у тебя последнее желание?

– Ты меня просто поражаешь, Морино. Как быстро ты скатился на самое дно! Слухи преуменьшают степень твоих несчастий. Пять измотанных головорезов, один бывший торговец оружием – ты сдохнешь от моей руки, Сухэ-батор, причем в таких мучениях, что даже тебя проймет, – и безоружный юный педик на мосту. – (Вот тебе и надежное укрытие.) – И вот этими силами ты собираешься захватить власть? Или у тебя еще авианосец в гавани? А может, ты надеешься, что я умру от скуки?

– Я вызвал тебя, чтобы объявить приговор.

– Тебе сифилис все мозги выел? Или ты Ультраман^[110]?

– Тебе будет позволено с честью принести извинения. Убьешь себя сам.

– Знаешь, Морино, это даже не глупость. Это наглость. Давай разберемся, что там у нас. Ты обосрал мне открытие «Ксанаду». Я чуть пупок себе не надорвал, убеждая газетчиков, что Одзаки случайно выпал из окна. Ты сделал из трех моих менеджеров кегли и шарами для боулинга раскроил им черепа, как яичную скорлупу, – оригинально, не спорю, но весьма досадно, – потом старомодным способом убил двух ни в чем не повинных охранников и пристрелил моего лучшего пса. Моего пса! Это меня очень огорчает. Ты – дилетант, Морино. Полное отсутствие стиля. Настоящий профессионал ни за что и никогда не тронет животное.

– Ах, стиль! По-твоему, закупить в Штатах дрянной говяжий фарш, не прошедший санэпидемконтроля, скормить его школьникам в Вакаяме, заразить их кишечной палочкой, а потом прессануть своих дрессированных мартышек из Министерства сельского хозяйства, чтобы во всем обвинили фермеров, которые выращивают редис^[111], – это что, стиль? Шантажировать банкиров фальшивой отчетностью, составленной по твоим же приказам, о списании на убытки кредитов, выданных тебе в эпоху экономического пузыря, – это тоже стиль? Угрожать производителям детского питания бритвенными лезвиями в их продукции, если тебе не заплатят отступных, – по-твоему, это стиль?

– Ты не способен усвоить одну простую вещь, Морино: семидесятые годы остались в прошлом, мировой прогресс шагнул далеко вперед. Вот поэтому именно я унаследовал и расширил интересы Цуру, а ты по-прежнему побираешься в барах Синдзюку, принуждая их владельцев отдавать тебе жалкие гроши. Неужели ты и впрямь думаешь, что через пять минут еще будешь жив?

– Ты забыл, что у меня есть два секретных оружия.

– Да? Сгораю от любопытства.

– Твое пламенное любопытство и есть мое первое секретное оружие, Нагасаки. Даже в старые времена ты сначала говорил, а потом стрелял.

– А твое второе оружие действует столь же устрашающе, как и первое?

– Позвольте представить вам, красотки… – (мне плохо слышно следующее слово), – Нимкьюсикс.

– Нимкьюсикс? Это что еще за хрень? Мифический гоблин-ссыкун? Или средство для очистки сточных труб?

– Пластиковая взрывчатка, разработанная израильскими спецслужбами.

– Никогда о такой не слышал.

– Конечно, ты никогда о ней не слышал. Израильтяне не рекламируют ее в «Тайм». Но микрочастицы Нимкьюсикса нанесены на спусковые крючки автоматов в руках у твоих тупоголовых долболомов. Тем же составом обработаны ваши замечательные кевларовые шлемы. Мой коллега, господин Сухэ-батор, умыкнул ваше снаряжение у своего русского поставщика и лично наблюдал за процессом.

Люди Нагасаки косятся на босса.

Нагасаки складывает руки на груди:

– За всю жалкую историю существования жалких тупых и лживых мудаков, которым нечем козырять, ты, Морино, – самый жалкий, самый тупой и самый лживый мудак. Как ты думаешь, чем я замочил людей Цуру? Если бы в твоих дерьмовых словах был хоть грамм правды, мы бы уже об этом знали.

– Но вы об этом не узнали, потому что я хотел твоими руками избавиться от людей Цуру. За что тебе большое спасибо…

– Спасибо будешь говорить, когда пули изрешетят твое лживое нутро. Ну, мне пора править городом. А вы, щенки, отойдите подальше от машин. Я заказывал их лично, через нашего общего знакомца, монгола, и не хочу повредить покрытие.

Морино гасит сигару о покрытие «кадиллака».

– Заткнись и слушай. «Хоть грамм правды», говоришь? Микрочастицы Нимкьюсикса весят одну двадцатую грамма. Как точка на странице. Взрывчатка неимоверно устойчива к прямому обстрелу и рикошетам, до тех пор пока – и в этом самая прелесть – не подвергнется электромагнитному излучению строго определенной, крайне высокой частоты. Тогда микрочастица взрывается с такой силой, что от тела остаются лишь ошметки. Единственный излучатель к востоку от Сирии встроен в мой мобильник.

Слова Морино не убеждают даже меня, хотя я обливаюсь холодным потом в тридцати метрах над землей и наверняка под прицелом снайпера.

Нагасаки скучающе тянет:

– Твое псевдонаучное дрочилово, Морино…

– Потерпи еще десять секунд. Нимкьюсикс – это штука будущего. Вводишь код – на всякий случай я проделал это заранее – и нажимаешь кнопку набора номера. Вот так…

Соцветья взрывов, грохот, гром и пламя.

Я растягиваюсь плашмя.

Ударные волны скальпируют воздух.

Грохот эхом отдается в горах.

Наконец я выглядываю из-за парапета. Люди Нагасаки лежат там же, где стояли. Те, на кого не падают лучи фар, высятся темными кучами, а те, кто на свету, багровы от крови, как пол скотобойни. Ноги и туловища по большей части целы, а руки с оружием разорваны в клочья. Голов в армейских шлемах нет вообще. Невозможно подобрать слова, чтобы такое описать. Так бывает только в фильмах про войну, в фильмах ужасов и в кошмарах. Дверца «кадиллака» распахивается, из салона вываливается Шербетка, падает на колени и визжит, будто увидела паука в ванне:

– Ааааааааай!

– Аааай! – передразнивает ее Ящерица. – Фиг тебе, а не ааааааааай!

Нагасаки еще жив – он был без шлема, и череп ему не снесло – и пытается подняться с земли. Руки, оторванные по локоть, изодраны в клочья. Морино вразвалочку подходит к своему врагу и приставляет ему к уху мегафон:

– Наука – великая вещь!

Бах!

Мегафон поворачивается ко мне.

– Это был праздничный фейерверк, Миякэ. Теперь слушай. Полночь миновала. Так что папка в «кадиллаке» – твоя. Да. Отец держит свое слово. К сожалению, ты не сможешь насладиться честно заработанной информацией, потому что сдохнешь, как дурак. Я таскал тебя за собой на случай, если бы Нагасаки решил прибегнуть к услугам твоего отца. Однако же я переоценил умственные способности этого кретина, так что вместо возможного козыря мы заполучили лишнего свидетеля. Господин Сухэ-батор лично вызвался пустить тебе пулю в лоб, а поскольку он является основным исполнителем моего гениального плана, я не смог ему отказать. Прощай. И не расстраивайся понапрасну: ты – совершенно неприметный мальчишка, и жизнь твоя была скучна, тупа и беспросветна. А твой отец – такое же ничтожество, как и ты. Сладких снов.

К чему все это? Покойнику все равно.

– На корточках безопаснее, – настаивает мой убийца.

Я сдавленно фыркаю от страха.

– Нет? – Тип в кожанке взводит курок. – Что ж, я тебя предупредил.

У него в руке не пистолет, а мобильник. Он набирает номер, наклоняется через парапет, направляет мобильник на «кадиллаки» и резко опускается на корточки.

Ночь вспарывает себе брюхо, стена грохота сбивает меня с ног, мост содрогается, с неба сыплется град камней и обломков металла, пылающий автомобильный каркас автомобиля чертит в воздухе дугу, и папка с моим отцом превращается в пепел. По горам громыхает эхо. Гравий впивается мне в скулу. Пытаюсь встать. Как ни странно, тело еще способно двигаться. Из воронок на месте «кадиллаков» вздымаются столбы дыма.