Сон с четверга на пятницу

– Простите, я машинально. – Гуськов убрал сигареты обратно. Посмотрел на доктора холодным, колким взглядом. – Гизельс у вас в кабинете. Я намерен ее допросить.

– Слово «допрос» – не из больничного лексикона, – сухо произнес доктор. – Я сам с ней поговорю.

– Как скажете.

Когда они вошли в кабинет, Дарья Гизельс сидела на стуле, а рядом с ней стоял охранник Семенов. Макарский окинул пациентку хмурым взглядом. Огромная, дебелая, белобрысая тетка. Сидит и смотрит своими рыбьими глазами – насмешливо, почти издевательски.

Макарский почувствовал злость. Эта психопатка отправила на тот свет почти десяток людей, замучив их до смерти, а здесь она считается пациенткой, и он вынужден с ней возиться уже… Господи, сколько лет она уже тут торчит? Как бельмо на глазу! Как кость в горле!

Когда-то Макарский надеялся с ее помощью защитить докторскую диссертацию, но диссертация так и осталась мечтой, а эта психопатка по-прежнему сидит перед ним и смотрит своими мертвыми, бессмысленными глазами, в которых нет ничего, кроме звериной жестокости и бесчувственности.

Макарский остановился перед Гизельс, поправил пальцем очки и резко спросил:

– Дарья, о чем вы говорили с Настей Новицкой?

Гизельс хлопнула белесыми и длинными, как у коровы, ресницами.

– Кто такая Новицкая?

– Девушка, которая ночевала в вашей палате.

Гизельс едва заметно усмехнулась.

– В моей палате никто не ночует. Кроме меня. Мне даже жратву передают через решетку. Хотя я бы не прочь кого-нибудь приютить. Вот хотя бы этого охранничка. – Она взглянула на Семенова. – Слышь, бугай? Вошел бы ты ко мне ночью, спустил бы с меня штаны и…

– Дарья, прекратите это, – поморщился Макарский.

– Отчего же? – усмехнулся Гуськов. – Пусть говорит. Она ведь не на зоне, а в больничке.

Гизельс презрительно посмотрела на начальника охраны.

– Плевать я хотела на тебя и на твою ухмыляющуюся морду, вертухай.

И вдруг Дарья Гизельс быстро, просто невероятно быстро поднялась со стула и шагнула к Гуськову. Непонятно, что она хотела сделать, но Гуськов ее опередил – он схватил Дарью за ворот халата, ударил ее кулаком в живот, а затем, когда она резко согнулась, швырнул ее головой на стену.

Доктор Макарский испуганно отскочил.

– Что вы делаете! – закричал он. – Прекратите это немедленно!

– Она на меня сама напала, – прорычал Гуськов. – Вы ведь это видели.

Он подошел к лежащей на полу женщине, схватил ее за волосы и приподнял ей голову. Посмотрел в глаза и с усмешкой осведомился:

– Ну, что? Хочешь еще?

– А не надорвешься? – хрипло проговорила Гизельс.

Она ощерила окровавленные зубы и вдруг плюнула кровью ему в лицо. Гуськов отшатнулся. Молча вытерся рукавом пиджака. Гизельс стала подниматься с пола. Он шагнул к ней и хотел ударить ее кулаком по лицу, но на этот раз более быстрой оказалась Гизельс. Несмотря на большой вес, она кошкой бросилась на Гуськова и вцепилась ему зубами в щеку.

Начальник охраны взвыл от боли и закрутился на месте, пытаясь оторвать от себя сумасшедшую. На помощь ему подоспел Семенов. Он принялся молотить женщину кулаками по почкам.

– Прекратите! – побледнев и взмокнув от ужаса, кричал доктор Макарский. – Прекратите!

Наконец Семенов оторвал сумасшедшую от своего босса и сбил ее с ног. Дарья Гизельс упала на пол, но тут же приподнялась и выплюнула изо рта кусок окровавленной плоти. Потом запрокинула голову и захохотала.

Гуськов достал из кармана платок и прижал его к изуродованной щеке, шагнул к женщине. Он пнул всего раз, но удар носка ботинка пришелся Дарье Гизельс в висок. Смех оборвался, женщина опрокинулась на пол и затихла.

– Твою мать… – хрипло выругался Гуськов.

Он нагнулся, поднял с пола кусок собственной плоти, потом прошел к холодильнику, открыл дверцу морозильной камеры и положил ошметок туда.

– Боже! – выдохнул Макарский, сидя возле распростертой на полу женщины и пытаясь нащупать на ее белой шее бьющуюся жилку. – Что вы наделали? Она мертва!

– Тише, доктор, – прохрипел Гуськов. – Не поднимайте вой.

Макарский отвел взгляд от трупа Дарьи Гизельс и уставился на Гуськова.

– Не поднимать вой? – глаза доктора гневно сверкали. – Как я это объясню?

– Просто. Сумасшедшая маньячка решила покончить с собой и разбила себе башку об стену.

– Разбила? Об стену? Вы смяли ей череп, как яичную скорлупу!

Гуськов, продолжая прижимать платок к окровавленному лицу, пожал плечами:

– Она действовала в состоянии аффекта. Билась головой о стену, пока не разломала себе череп. И хватит об этом. Лучше займитесь моей щекой. Я не собираюсь ходить с дырявой мордой.

– Но это тело…

– Тело подождет, – сухо проговорил Гуськов. – А я – нет. Семенов, постой в коридоре и никого не впускай!

Охранник, потрясенный, но старающийся держаться спокойно, вышел из кабинета.

Макарский поднялся на ноги.

– Нужно отвезти вас в хирургическое отделение, – дрожащим голосом сказал он.

Гуськов покачал головой:

– Нет. Вы сами все сделаете. Никому ничего не объясняя.

– Но я не хирург.

– Вы все сделаете, – веско повторил Гуськов. – У вас тут есть антисептики и набор для экстренной помощи. Приступайте!

2

– Готово?

– Да, – сдавленно и тихо произнес Макарский. – Можете посмотреть.

Гуськов взял со столика зеркальце на деревянной ручке и поднес его к лицу. Внимательно оглядел пришитую щеку и, нахмурившись, проговорил:

– Выглядит хреново.

– Я вам говорил, что я не хирург.

Гуськов перевел взгляд с зеркальца на лицо доктора. Тот сжался под его взглядом.

– Ладно, сойдет. Главное, чтобы не отвалилась, а с остальным разберусь позже.

Макарский, бледный, напуганный, пролепетал:

– Я должен забинтовать вам лицо.

– Не надо забинтовывать. Просто наложите кусок бинта и приклейте его пластырем.

– Хорошо.

Доктор вновь взялся за работу. Через несколько минут все было сделано. Гуськов вновь тщательно осмотрел свое лицо.

– Страшнее, чем я ожидал, – произнес он с холодной усмешкой. – Но лучше сделать было нельзя, верно?

– Верно.

– Ладно. Теперь нужно заняться трупом.

Гуськов поднялся со стула, быстро пересек кабинет и приоткрыл дверь.