Сон веселого солдата

По слухам, иностранные солдаты гостили на этой земле задолго до нас и по схожей причине - помогали народу воевать со своим же народом. А если смотреть шире и глубже, то на чужой территории нашими руками и жизнями делили зоны влияния две мощные политические системы. В такой борьбе люди походили на зёрна, попавшие меж каменных жерновов - безжалостных государственных машин. Так вот, иностранные солдаты окрестили пауков "верблюдами" за то, что они поедали внутренности этих животных, а еще, мол, их укус смертелен для человека. (Брехня, но осадочек-то остался). Всё это ужасающий миф. Укус хоть и не смертелен, однако довольно болезненный.

У подножья занятой нами возвышенности проходила асфальтированная, местами разбитая дорога. В таких вот выбоинах душманские руки, чаще под покровом темноты, рыли углубления. Заложенный фугас присыпали щебёнкой и ждали. Надо признать, полученные местные деньги в виде афганий духи отрабатывали тщательно.

На обочине лежал перевёрнутый танк. Метрах в тридцати покоилась башня без орудия. По всему было видно, что машина погибла давно и подорвали ее профессионально. Ходовая осталась невредимой, а в днище зияло рваное отверстие, от которого не спасла даже дополнительная броня.

Вдоль шоссе глиняные дувалы с плоскими крышами (дувалами мы называли не только заборы, но и сами дома) прятались в невысоких кустах и деревьях. За ними, омывая мутной водой обнаженную каменистую гряду, бежала река.

Солнечный диск клонился к скалистым вершинам. От кишлака отделились в сопровождении подростков два ослика. Перейдя пустынную дорогу, толкая под зад навьюченных животных, стали по тропинке карабкаться вверх. Переглянувшись, мы ждали. На боках осликов крепились ёмкости для воды. В длинных рубахах и шароварах, но без головных уборов и босиком, поднявшиеся на позицию мальчишки, возбуждённо жестикулируя, предлагали товар. Понять было несложно, "шурави" нужные слова знали. Местные же жители, все от мала до велика, успешно владели искусством торговать и торговаться.

Капитан снял оцинкованную канистру. Наклонив широкую горловину, наполнил кружку. Вода была мутной, как в горной реке. Хозяину предложили выпить.

Всем было ясно, что продавцы могли вести двойную игру.

Мальчишка осушил кружку до дна.

В жарких странах к воде издревле сложилось особое отношение.

В расположении полка, в целях безопасности, пить водопроводную воду было запрещено. Возле служебного входа в столовую стояла полевая кухня. Ёмкость содержала свежий отвар на верблюжьей колючке. В отличие от обычной воды, он был светло-коричневым и оставлял на зубах желтоватый след, чем довольно сильно нас раздражал.

Отыскал я однажды в "зелёнке" эту колючку. Сидя перед ней на корточках, с уважительным вниманием рассматривал костлявое зеленовато-коричневое растение и думал, что теперь мне не только от количества съеденных злаковых лошади будет стыдно в глаза посмотреть, но и от выпитого отвара - верблюду.

Водой впрок наполнялись литровые фляжки, десятилитровые, резиновые, чёрного цвета, прямоугольные рюкзаки и тонные бурдюки. Последние размещались на кузовах грузовиков.

Командир полка Александр Иванович - кавалер Ордена Красного Знамени, заслуживший уважение солдат за личное участие в боевых действиях и за внимание к подчинённым, - часто проверял содержимое солдатских фляжек.

Мутная горная вода заинтересовала нас в связи с утратой водного запаса.

На крутом подъёме резиновая ёмкость собралась у заднего металлического борта машины. Посудина не выдержала и дала течь.

Водитель "Урала" - Колёк, разливавший бражку в первую ночь, - смотрел печальными глазами. Воды оставалось лишь на утоление жажды. Пустой бурдюк принёс массу неудобств, вот тебе и водовозка.

Речную воду решили использовать для мойки котелков и умывания.

Бачата-дети переливали воду и торговались. Мы тем временем окружили упрямых трудяг. Стоявшие смирно ослики насторожённо пошевеливали длинными ушами.

Я решил прокатиться.

До армии мы пару раз угоняли лошадей в соседнем колхозе. Затаившись в высокой траве у штакетника, ждали, пока умолкнут вечно пьяные голоса сторожей. Подражая индейцам из любимых фильмов, пригнувшись в спасительном мраке, бесшумно крались к загону. В воздухе стоял густой запах свежего сена с примесью не менее свежего конского навоза. Набрасывали самодельные уздечки на головы мирно фыркающих лошадей. Взяв под уздцы, дабы избежать цоканья копыт по высохшей земле, выводили по траве за ограду. С ближайшей сельской лавочки взбирались на спины рысаков и растворялись во тьме. Наездники из нас получались неважные, но и лошадки были под стать нам, клячи чистой воды. В галоп их можно было разогнать в трёх случаях: при попутном ветре, под горку, да ещё если скакать в сторону скотного двора.

Благополучно добирались до окраины села, не повстречав при этом ни единой живой двуногой души. Лишь изредка брехавшие собаки тщетно пытались привлечь внимание хозяев. Зря разорялись, народ замирал в азарте у голубых экранов, наблюдая Олимпийские игры в Москве. (Туда же командировали для поддержки общественного порядка и лучших сыщиков страны).

Цокая подкованными копытами, степенно пересекали асфальтированную дорогу и осторожно выезжали на плотину водохранилища. Левый шлюз шумел убегавшей вниз водой. Река Егорлык, взяв начало от подземных источников у подножья горы Стрижамент, причудливо петляя извилистым руслом, впадала в Сенгилеевский водоём. Напитав его, пронизывала Новотроицкое водохранилище и уходила в соседнюю Ростовскую область. На шлюзах пахло влажной зеленью. Отражаясь разноцветными огоньками в ночном зеркале водной глади, по правую руку монотонно, величественно гудела Ставропольская ГРЭС. Две гигантских трубы, упираясь в звёздное небо, светились ярко-красными аварийными фонарями. Приятно согревая тёплыми боками, лошадь послушно вывозила в начало рукотворной дамбы. Густо растущие вдоль дороги кусты и деревья в ночи выглядели длинным тоннелем. В конце тусклым светились лампочки бетонного и оросительного шлюзов. С трудом удерживаясь по двое на костлявых хребтах, пришпорив коней, шли рысцой. Приложив немало усилий, разгонялись-таки до галопа. Врезаясь в темноту, обдуваемые ночным свежим ветерком, под стук копыт, мы ощущали себя Зорро. Но эйфория длилась недолго. Наш "Мустанг", наклонив голову, вставал как вкопанный. Зорро летели один за другим, и, пока мы кувыркались "голова-задница-голова-задница", лошадка вместе с уздечкой, даже не попрощавшись, рысью уходила на базу. Мы же, потирая ушибы и отряхивая лошадиную шерсть, издавая дурной запах столетнего конского пота, ковыляли домой.

...Я быстро взмахнул на спину ишака. Используя все хитрости кроме ударов, пытался тронуться с места. Пришпоривал пятками, чухал по жёсткой шерстке меж нервно подрагивающих ушей. Сулил за послушание сахар. Он стоял памятником, не сдвинувшись даже на шаг. Хоть мне иногда говорили, что я упёртый, как осёл, однако на практике он оказался упрямей. Несмотря на осечку, думать о меньшей своей упертости было приятно.

Не тая обиды, спешившись, уступил транспортное средство следующему жокею-любителю. Водитель-механик любил сгущёнку, как верблюд колючку. Но восток, как известно, - дело тонкое.

Почувствовав на себе чужую толстую задницу, ослик рухнул на землю. Вместе с ним мы рухнули рядом от смеха. Смущённый и от стыда покрасневший пухляк остался стоять, а меж его ног с безмятежным видом лежало животное. (Ну и хитрец, тоже настоящий житель востока!).

Прежде, чем отпустить мальчишек, крепко сжимавших в руках банку говяжьей тушёнки и рафинированный сахар, комроты указал им на односельчанина. Мужчина в сером халате и чалме, со связанными за спиной руками, сидел на земле, прислонившись спиной к гусеничным каткам БМП. Надо ж было оказаться бедолаге в ненужном месте в ненужный час. Подозрительных предметов при нём не нашлось, поэтому из гостей домой вернётся, но лишь когда мы уйдём. (Ему же лучше, целее будет).

Бачата, быстро всё уразумев, шаря глазками, что бы можно украсть, отправились восвояси.

Дневной зной постепенно спадал, наступали сумерки. Костры жечь было запрещено. То тут, то там взлетали осветительные ракеты. Несколько раз за ночь, раскатываясь гулом над местностью, меж гор появлялась винтокрылая огневая поддержка. Заходя над позициями, из небесной темноты выбрасывали осветительные гирлянды. Фонарики висели на парашютах, озаряя местность желтоватым сиянием, позволяющим читать даже газету. Которая чаще использовалась далеко не по своему прямому назначению. До самого утра темнота то и дело рассекалась огоньками трассирующих пуль. Небо постепенно избавлялось от темноты, и вскоре занялась зорька.