Сон веселого солдата

Перед глазами - живая, золотисто-бархатная, бездонная пустота. Радужная, одновременно чужая и родная. Притягивающая и отталкивающая, живущая своей жизнью, звенящая, переливающаяся с яркоцветными, хаотично движущимися точечками пустота. Разом ощущалось одиночество и присутствие наполняющего собой бескрайнюю вселенную вездесущего. Ещё немного, струна разлетится со звоном, и всё навсегда рассыпется и распадётся на мельчайшие частички, и я стану бездонной, живой вечностью...

Неизвестное быстро сменилось знакомыми ощущениями. Темнота стала однотонной и поверхностной, боль острой, физической. Чьи-то руки невыносимо давили на грудь в области сердца. Негромкий мужской голос твердил: "Дыши, дыши...". К лицу прижималась кислородная маска. Монотонно-прерывисто пищал зуммер. Сознание затуманилось, всё стихло.

Стабильное понимание и восприятие происходящего возвращались в госпитальной палате.

Не было ни стен, ни пола. Голову и тело, покалывая мелкими иголками, сжимали неведомые тиски. Откуда-то издалека доносились неразборчивые голоса. Темнота перед глазами давила неизведанным животным страхом... Свет, где же свет? Ненадолго хотя бы маленький успокоительный лучик. Нет, это не сон и не ночь... Чужая, угнетающая, мрачная, незнакомая темнота.

Двинул правую руку к лицу. "Надо сорвать, сорвать всё, что мешает проникновению света...". Закованная в гипс рука дёрнулась и непослушно опустилась на тело. Левой ощупал тугие бинты. Открытая нижняя часть лица и шея покрылись чужой жёсткой коркой. Пальцы судорожно старались попасть под бинты. Нетерпеливо, упрямо рванулась рука. Острая боль прошила голову и каждую клеточку тела.

Силы ушли, рука упала.

Ослабленное тело лежало, сознание лёгким облаком парило над ним. Я словно пребывал одновременно там и здесь. Лежал на кровати и плавно пульсировал под потолком.

Цепляясь одна за другую, вяло потекли тревожные мысли. "Как жить дальше? Это навсегда? Где я?.. Почему в здесь? Ведь до Кабула почти триста километров. Сколько прошло времени?".

Вопросы неумолимо пожирали и без того ослабленное тело. "Я теперь никогда не смогу играть на гитаре. Мотоцикл, меня дома ждёт мотоцикл. Как же там Энди? Нет, она будет жива. Перед взрывом я спрятал её за спиной. Колонна? Она должна вырваться, за выбоиной начинался ровный асфальт.

Надо побыстрей возвращаться, лечиться и назад, к ребятам, в строй...".

Изнуряющие тягучие мысли замкнутой цепью возвращались к тому, с чего начинались.

"Как сообщить родителям? Ведь я даже своей рукой написать не смогу. Письма, написанные заранее, наверняка ещё в пути. Однако вскоре иссякнут и они. Матери, бедные наши матери. Пуля, попавшая в сына, рикошетом попадает в мать, болью пронизывает материнское сердце. Простите нас. Не для того вы нас растили.

Зачем люди убивают друг друга? Вместо того, чтобы лечить больных, искоренять нищету и насилие, лучшие умы тратят жизни, изобретая смертоносные орудия. Тратятся бешеные деньги, круглосуточно работают заводы. Всего лишь для того, чтобы стать кому-то ещё богаче и могущественней. Всё, всё ради денег... Не для того дана нам жизнь, чтобы вот так её прожигать".

На кровать кто-то присел.

"Ноги целы", - подумал я, пошевелив под одеялом пальцами. Тихий уставший мужской голос спросил: "Не спишь?" (сплю... Это единственное, что теперь мне по силам - заставить себя уснуть. Возможность вырваться из мысленной рутины, а значит, из настоящего...).

Но на вопрос ответил коротко: "Нет".

Голос продолжил: "Я хирург. Ты наверняка не пил и не курил? Тренированное, здоровое сердце у тебя, поэтому и выжил".

Я молчал. Не желая оставаться в давящей тишине, он опять заговорил.

"Держись, переломы челюсти и скуловой кости срастутся и жевать станет легче. Гипс и бинты с грудной клетки, придёт время, снимут. Крупные осколки мы удалили. В лице и груди у тебя ещё десятка три наберётся. Их не стали трогать, мешать они тебе не будут".

Голос, не желая убивать надежду, умолчал о главном. По той же причине не задавал вопросов и я.

Сердце грустно шептало: "Это навсегда...". Разум упрямо громоздил надежды...

Пришла медсестра. Хирург приподнял головную часть кровати и, попрощавшись, ушёл. "Какое сегодня число?", - хриплым голосом спросил я. "Первое. Первое ноября", - быстро исправился девичий голос, и, слегка гремя посудой, медсестра осторожно присела рядом.

"Какой же день был тогда? Кажется, девятнадцатое октября...".

Сестричка терпеливо кормила.

Мне от своей беспомощности стало неловко и стыдно. Еда была жидкой и тёплой. Вкус, обоняние и слух вернутся нескоро и не полностью. Лишь через полгода, на День Победы, подаренный девчонками букетик цветов пробьётся запахом весны.

Госпитальные палаты были переполнены. Окружной центральный Кабульский военный госпиталь ждал отправки раненных в СССР.

Уставшие от боли и безделья бойцы давили уныние и горе потехами, смехом и шутками. Развлекали себя как могли. В соседней палате кто-то на забинтованной груди изобразил карту боевого пути. У другого - на повязке, скрывающей глаз, красовался глаз "на замену" - нарисованный, нереально большой. Лежащему на вытяжке с переломом ноги написали на гипсе: "Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым!".

Соседом по койке оказался однополчанин, артиллерист Лёха, получивший ранение в глаз и руку. Лейтенантик всячески старался меня поддержать и развеселить. С его помощью стал постепенно вставать и двигаться.

"Как быстро человека покидают силы, и как долго они восстанавливаются", - удивлялся я. Мёртвая обгоревшая кожа, как старая штукатурка, отделялась лохмотьями. На розовой поверхности лица осталась лишь синяя пороховая россыпь, но это навсегда. Людская беспардонность в словах: "А чего у тебя лицо в краске?", - довольно часто будет заводить в тупик.

Медсестру Катерину попросил написать домой письмо.

"Жив, мол, ваш неугомонный сынок. А что чужой рукой письмо написано, так это просто песком глаза присыпало, не переживайте, скоро буду".

Внизу листа левой рукой с трудом нацарапал: "Целую, Славик". Письма домой всегда старались писать бодренькие и ни о чём.

"Несём службу. Кормят хорошо. Играем в футбол. Регулярно, два раза в неделю, ходим в кино и посещаем баню".

Главное - не содержание, а бодрость духа в написанных строчках. Такое письмо для близких работает лучше всякой успокоительной пилюли.

Уходя на боевые действия, писалось сразу несколько писем. На запечатанном конверте ставились даты отправки. Каптёрщик согласно цифрам опускал в почтовый ящик на штабе весточку домой .

Желающих похвастаться перед близкими или разжалобить их отучали легко и быстро.

В один из ясных солнечных дней - таких здесь больше, чем хочется - смотрю, ребята кучкуются. "Что за шум, а драки нет?". Ясное дело, решил посмотреть.

Не знаю, как письмо стало достоянием гласности, но "писарчука" заставили во всеуслышание читать своё незаконченное послание.

Стоя под испытывающими взглядами собравшихся, чуя неладное, держа перед собой дрожащий лист, солдат испуганно мямлил: "Здравствуй, бабушка. Бью душманов, кушаю виноград и гранаты...".

Но дочитать не успел. С глухим ударом сапёрная лопата зарядила хвастунишке по лбу.

В начале ноября афганское правительство проявило предпраздничное внимание и заботу к недострелянным бойцам. В больничных палатах на столах, раздражая своим видом и запахом, стояли фрукты. Стояли, но не более того.