Сон веселого солдата

Восток - дело не только тонкое, но и жестокое.

И уж лучше жевать "лошадиную радость", чем с отравлением валяться в реанимации.

Госпиталь ожил, как разворошённый муравейник. Готовились к отправке. Раненые меняли больничную одежонку на военную форму. По инструкции, даже если у военнослужащего отсутствовали ноги, сапоги аккуратненько ставились рядом с хозяином. На меня с трудом натянули защитного цвета форму и уложили на носилки. Все нервничали, суетились. Прежде, чем расстаться с медсестричками, я задал вопрос, как говорится, на посошок:

"Уважаемые, а отчего мне как-то подозрительно давят сапоги?".

И с меня под всеобщий гогот стали стаскивать обувь. Впопыхах надели правый сапог на левую ногу, а левый, соответственно, на правую. Я почему-то вспомнил свои полусапожки, которые вместе с личными вещами остались неизвестно где. (В Кабул привезли в трусах с чужого плеча. В смысле, не в чужих, - в армии, как при развитом коммунизме, всё общее, - а просто большого размера, почти до колен. Всё равно не ходячий, не слетят).

На своих полусапожках со шнуровкой смастерил вместо неуклюжей лапти стильную подошву. Подходящих инструментов не было, но было б желание, - в металлической крышке от консервной банки гвоздём набил отверстия. Работая крышкой как напильником, постепенно придал подошве нужную форму. Слегка скошенный каблук и сужение подметки старшина не заметит, а вид радует глаз (сапог не жалко, лишь бы на хорошие ноги попали).

В ТУ-154, оборудованный под летающий госпиталь, грузились с неуклюжей поспешностью. Кто-то нервно шутил, иные, стиснув зубы, молчали. Одно тревожное обстоятельство объединяло всех нас. Не о таком возвращении домой мы мечтали.

Носилки плавно приподняли и закрепили на крючках второго яруса. Мужчина, - наверное, кто-то из экипажа, взял мою здоровую руку и, положив её на пластиковую ручку, сказал: "Почувствуешь себя плохо, поверни кран, пойдёт кислород".

"Красный тюльпан" с грузом-300 на борту, натужно гудя турбинами и выстреливая тепловыми ракетами, по спирали поднимался над Кабулом.

Кислород не понадобился, сознание покинуло раньше, чем успел повернуть кран.

Играя ниточками бинтов на лице, ветерок ласкал кожу и волосы. Тишина поражала своей необъятностью. Лёгкие, отвыкшие от свежего воздуха, с жадностью втягивали забытую прохладу. Опустив уцелевшую руку на шершавую землю, с горечью на губах прошептал: "Встречай, Родина, своих солдат...".

Думалось в тот миг, что, хотя до Родины ещё далеко, но теперь будет легче. Глупец, трудная и горькая жизнь делала лишь первые свои шаги. Алексей, однополчанин, спросил: "Очнулся, брат? Потерпи. Мы ещё на взлётке, всех увезли в госпиталь, скоро и за нами приедут".

Издали, рыча движком, подъехала машина. Санитары, шустро подхватив мои носилки, понесли на погрузку.

Алексей остановил их и твёрдым, уверенным голосом сказал: "Он живой. Развернитесь и несите вперёд головой".

В салон погрузили ещё одни носилки. Как оказалось, с раненым без обеих ног. Жужжа стартером, микроавтобус завёлся с трудом и рванул с места. Раненый застонал от боли. Водитель, не обращая внимания, подпрыгивая на ухабах, давил на гашетку.

Сосед заорал: "Ты что, ушлёпок, дрова везёшь?!".

Сразу после его слов катафалка, гремя железом, словно разваливаясь на части, подпрыгнула на кочке.

Я сжал от напряжения зубы. Сосед сначала закричал от боли, а затем, с благим матом (вернее, совсем даже не с благим) стал метать в шоферюгу один за другим свои сапоги.

Выгружая нас возле госпиталя, перепуганные санитары вновь понесли меня вперёд ногами. Ну, тут Лёха не выдержал такой тупости, тоже обложил отборными словосочетаниями и без того перепуганных медиков срочной службы.

Переполненный ранеными и больными Ташкентский госпиталь расселял и лечил ровно так же, как и встречал. Однополчанин находился рядом, пока меня не переложили на кровать, но прежде, чем попасть в палату, мы долгое время ждали расселения в сырой и холодной душевой.

Вновь сменили форму на больничную одежду. В госпитале лечились военнослужащие со всего Среднеазиатского округа. В восьмиместной палате лежал разношёрстный народ, в основном, местные.

Сплочённость и понимание в среде окружающих пропало.

7-го ноября, в День Октябрьской революции, палату посетили комсомольские активисты. Тяжелораненым преподнесли подарки. Михе - с такой же, как и у меня, травмой, - маленький приёмничек, мне - механическую бритву. Уход за израненным, слабочувствительным лицом, в прямом смысле слова - втёмную (зеркало стало самым ненужным предметом), приносил неудобства и выводил из себя. Брились пару раз в неделю, а это уже радовало.

Однако не успевшие принести пользы подарки к утру из тумбочек бесследно исчезли.

Пришли товарищи по Кабульскому госпиталю, били сокамерников, переворачивали матрасы, вытряхивали содержимое тумбочек. Но пропажу так и не нашли.

После перелёта уход за ранеными заметно ослаб. Медперсонал упрямо бездействовал и сохранял терпеливое молчание. Он был, и как будто бы его не было.

Неизвестно по какой причине раны не промывали, повязки не меняли. Наверняка считали нас перед отправкой в Россию временно присутствующими. Повязки ослабевали и медленно сползали. Непромытые раны требовали ухода.

Мы снимали старые бинты и, помогая друг другу, перевязывались вновь.

У ребят сдавали нервы, кто-то уже кричал: "Я больше не могу... Да лучше б меня убило!".

Ещё не раз в последующие годы в мыслях повторятся эти вот режущие слух горькие слова. Единственная процедура, которая регулярно выполнялась, - по утрам измеряли температуру. И дождались. Моя поползла вверх. Доктора лишь тогда обеспокоились. Не обо мне, а о своей, видать, карьере.

Собрали местный консилиум. Пальпировали лицо, болезненно промывали раны и пазухи. Но температура не спадала.

На очередном осмотре кто-то из врачей спросил: "Что у тебя с рукой?".

"Не знаю, как говорится - очнулся - гипс". Дело в том, что я лежал в отделении офтальмологии, а рука должна была находиться в опорно-двигательном. Но так как мы ещё пока что были с ней заодно, на неё никто не обращал внимания. Быстро сняли гипс, под ним обнаружился резиновый дренаж, вросший в ладонь. Хирург, не утруждаясь обезболиванием, рванул инородное тело.

Ох уж эти мясники, он бы с такой же лёгкостью вырвал мне и палец.