Сонеты 69, 70, 120 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда

Слова-символы, выделенные с заглавной и курсивом и взятые за основу Уильямом Шекспиром в риторическом вопросе строк 3-4 сонета 65 служили для создания сравнительной аллегории образов «flowers», «цветов», в связи с тем, что они являлись основным атрибутом «hovers», «парящих» Хорай (Horai, Horae), дочерей Зевса и Фемиды. Тем не менее, под персонифицированным образом «Музы» сонетов автор подразумевал одна из 9-ти Муз древнегреческой мифологии, которая отвечала за поэзию.

* Музы — богини поэзии, искусств и наук, всего 9ть сестёр, были рождены в Пиэрии и носили, следующие имена в Пантеоне Олимпа: Каллиопа, Клио, Мельпомена, Евтерпа, Эрато, Терпсихора, Талия, Полигимния, Урания.

Дело в том, что Музы будучи богинями, являлись дочерями Зевса и Мнемосины, которые покровительствовали в различных областях духовной деятельности людей: поэзии, литературе, музыке, живописи и так далее; практически во всех видах искусств.

— Confer!

________________

________________

Original text by William Shakespeare Sonnet 65, 3—4

This text is distributed for nonprofit and educational use only.

«How with this rage shall beauty hold a plea

Whose action is no stronger than a flower?»

William Shakespeare Sonnet 65, 3—4.

«Как с таким неистовством могла красоту удерживать мольба (моя)

Чьё воздействие не сильнее, нежели цветка? (увы)»

Уильям Шекспир, Сонет 65, 3—4.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 24.08.2024).

Динамический процесс смены «seasons», «сезонов года» аллегорически описывался, как красивый ритуальный танец юных девушек — Хорай (Horai, Horae), согласно, сюжету мифа. Что даёт полное объяснение почему Уильям Шекспир в риторическом вопросе строк 3-4 сонета 65 использовал в сравнительной аллегории образ «flower» «цветка», ибо он являлся атрибутом «hovers», «парящих» Хорай. Их поэтический образ красиво вписывался и соответствовал описаниям мифа, где им были приписаны «...the ability to dominate everything that grows, as responsible for establishing the basic characteristics of the appearance and qualities of seasonal flowers and fruits, such as fragrance and shades of fragrance, the shape of flowers and inflorescences, as well as the duration of their freshness», «...способности главенства над всем растущим, как отвечающие за установление основных характеристик внешнего вида и качеств разносезонных цветов и плодов, таких, как аромат и оттенки благоухания, особенности формы цветов и соцветий; а также продолжительности сохранения их свежести». К примеру, в «Трудах и днях» Гесиода (Hesiod) «Works and Days» светловолосая Хорай вместе с Харитой и Петой венчали Пандору — обладательницу «всех даров» гирляндами цветов. (Hesiod: «Works and Days» pp. 74—75).

В тоже время, этот ключевой аргумент в ходе развернувшейся исследовательской работы вполне мог подходить в качества понятного пояснения к таким сонетам Шекспира, как: 18, 35, 54,109, 130. Например, при рассмотрении «шекспировского» образа «rose», «розы», характеризующего его непосредственную связь с образами «seasons», «сезонов года»; «hovers», «парящих» Хорай (Horai, Horae), согласно тексту Quarto 1609.

Известный исследователь в области мифологии профессор Карл Кереньи (Carl Kerenyi) описал в своей книге образы «seasons», «сезоны года»; «hovers» («howers» в Quarto 1609), персонифицированных «hovers», «парящих» Хорай (Horai, Horae), следующим образом: «В греческой мифологии изначально, Хораи были олицетворением природы в качестве персонифицированных сезонных циклов», отражающих смену времена год в лице 4-х юных богинь, дочерей Зевса и Фемиды, однако, в более поздние времена они в основном стали считаться богинями порядка и естественной справедливости.

«They bring and bestow ripeness, they come and go in accordance with the firm law of the periodicities of nature and of life», «Они приносят и даруют зрелость, они приходят и уходят в соответствии с незыблемым законом периодичности природы и жизни», — резюмировал Карл Кереньи (Carl Kerenyi), добавив, следующее: «Horai means 'the correct moment'», «Хорая означает «подходящий момент». Традиционно они охраняли врата Олимпа, способствовали плодородию земли, и соединяли звёзды и созвездия на небосводе». (References to the Horai in classical sources are credited in Carl Kerenyi's synthesis of all the mythology, The Gods of the Greeks 1951, pp. 101f. and passim to index, «Horai»).

При исследовании сонетов критик Эдмонд Малоун (Edmond Malone), взявший за пример строку 5 сонета 54, рассуждая об обороте речи: «canker bloomes», «цветение червоточины» в ходе дискуссии предложил такое определение, как «canker bloomes», «шиповника или червоточной розы»; и тогда сослался на фрагмент пьесы Уильяма Шекспира «Много шума из ничего» акт I, сцена III, строка 28 («Much Ado About Nothing» Act I, Scene III, line 28): «I had rather be a canker bloomes in a hedge than a rose in his grace», «Я предпочёл бы быть диким шиповником в живой изгороди, чем розой при его милости». Между тем, Эдмонд Малоун пояснил обоснованность происхождения подобного образа в рамках семантического применения Шекспиром, непосредственно в сонетах. Поэт при написании сонетов подразумевал осознанную направленность мотиваций юноши, адресата сонетов для последующего создания образа «canker», «червоточины». Который оказался равнозначным с широко распространённым в «елизаветинскую» эпоху оборотом «canker bloomes», «дикий шиповник или червоточная роза». («Shakespeare, William. Sonnets, from the quarto of 1609, with variorum readings and commentary. Ed. Raymond MacDonald Alden. Boston: Houghton Mifflin, 1916).

Примечательно, но принципы написания сонетов примерно те, что при написании пьес, сугубо исходящие от канона античной драмы: «У каждой вещи в её (действии) есть свои манеры». Отличие сонетов, лишь в том, что они, будучи частной перепиской двух дворян, где любой из них отражал актуальную тему на момент написания. Согласно замыслу автора, все сонеты были связаны в единую сюжетную линию, и завершались последними двумя сонетами 153 и 154, следуя поэтической традиции, анакреонтической поэзии, где воспевалась радость беззаботной жизни и чувственных наслаждений под звуки лиры, следуя культурной традиции «эллинизма» в древней Греции.

Детерминированное следование мизансцен и диалогов в пьесах Шекспира следует рассматривать в том виде, в каком они представлены автором в виде противопоставления характеров действующих лиц, где совершенно не имеет значения являются ли они совершенными, либо ущербными. Соответствуют ли, они общепринятыми нормам в рамках общепринятых публичных манер, или по ходу сюжета рассуждают на «уличном» жаргоне простолюдинов, либо на изысканно витиеватом диалекте, присущем аристократам. Ибо каждый на сцене выполняет свою роль в сюжетной линии, плоть до развязки при достижении кульминационной точки событий и для того, чтоб всё происходящее на сцене не оказалось вырванными из основного исторического контекста событий.

Несомненно, подобная тенденция пьес Шекспира приближала его, как драматурга и философа к классическому образцу античного эпоса «Одиссеи» и «Илиады» Гомера при слишком разнящихся по своей самобытности персонажей, объединённых общей сюжетной линией значительно больше, чем в его ранних пьесах.

В данном контексте, некогда ранее выразил свою философскую мысль Аристотель, следующим образом: «For every thing in it has manners», «У каждой вещи в этом (действии) есть свои манеры». Когда независимо от сложившихся обстоятельств, в действах драмы всё совершается или произносится «in the full compliance» «в полном соответствии» со сложившимися обстоятельствами.

Когда все происходящее на подмостках служит для отображения завораживающего зрелища данной мизансцены пьесы, но не отделяя её от хронологии основного контекста, происходящего следуя основной сюжетной линии.

Примечательно, что Уильям Шекспир придаёт большое значение литературному образу «манер», а также среде, в которой могли взрасти столь благородные манеры и интеллект, описываемые повествующим поэтом, к примеру, в строках 1-4 и 9-14 сонета 69, адресованных юному графу Саутгемптону.

— Confer!

________________

________________

Original text by William Shakespeare Sonnet 69, 1—4, 9—14

This text is distributed for nonprofit and educational use only.

Those parts of thee that the world's eye doth view,

Want nothing that the thought of hearts can mend:

All tongues (the voice of souls) give thee that end,

Uttering bare truth, even so as foes Сommend» (69, 1-4). <