Сороковник. Книга 3

Белые шары, зависшие над крепостью, светят так ярко, что затмевают луну в небе. Невольно отмечаю, что народ, выходящий из дворца, расходится в трёх направлениях. Часть заворачивает под арку между двумя соседствующими с дворцом зданиями; там виднеется замощённый крупными цветными плитами дворик, неизменный фонтан, часть какого-то роскошно цветущего кустарника и фрагмент ультрамаринового кольца портала. Нам туда, должно быть? Ещё один ручеёк отделяется от толпы напрямик к гаремному саду. Оставшиеся маги собираются в небольшие группы, негромко что-то на ходу обсуждая.

— Может, сразу в Каэр Кэррол? — предлагает сэр Майкл, догоняя нашу тёплую компанию. — Иоанна, вам, наверное, не терпится встретиться с детьми?

Я вдруг прихожу в ужас.

— О нет! Только не сейчас!

— Почему же? — Мой Наставник явно огорчён, а Мага — тот вообще смотрит на меня негодующе, сверкая единственным оком.

— Да я их до смерти перепугаю! Сэр Майкл, я тут недавно сама себя в зеркало увидела — в ужас пришла, притом, что была подготовлена, а вы хотите, чтобы я перед детьми этаким страшилищем заявилась? Чтобы у них нервный срыв был? Дайте мне хоть денька два на поправку, чтобы синяки вывести. И… — я смотрю на беспалую руку и прячу её за спину. — Не хочу, чтобы они меня такой видели. Не могу.

— Об этом я не подумал, — медленно говорит сэр Майкл. — Простите, дорогая, конечно, для вас троих это было бы нелёгким испытанием. Мы, мужчины, как-то меньше придаём значение внешним повреждениям… Мага, ты, конечно, сопровождаешь Иоанну? А ты, Ник?

— М ы сопровождаем Иоанну, — официальным тоном поправляет Николас. — И потом, Майкл не забывай, ты ещё должен прирастить нам пальчики. Конечно, мы не собираемся травмировать юные души моих племянниц видом их матери, как будто только что вернувшейся с большой дороги. Папаша-то в нынешнем облике устроит их вполне — в боевых шрамах он покрасивей меня будет, а вот мамочка должна быть безупречна. Так что, говоря "мы" я подразумеваю и тебя, Майки. — И тычет пальцем ему в грудь. Сэр Майкл смотрит на него с упрёком.

— Я последую за ней в любом направлении, — говорит он кротко. На это Николас дружески двигает ему кулаком в плечо. Вернее, пытается. Быстрым движением сэр перехватывает запястье Николаса и отводит в сторону, сдержанно при этом улыбаясь.

— Виноват, — пыхтит Николас. — Недодумал. Пусти, красавчик, что ж ты меня так при даме позоришь? Ива, не пугайся, это у нас ещё детские шуточки… Ладно, я понял, понял, больше не показываю на тебя пальцем… Медведь!

Хватка у паладина, должно быть, крепкая, потому что Николас, морщась, растирает запястье. И подмигивает мне, паршивец. Это ж он меня отвлечь пытается, хоть и валяет дурака. Нашёл время! Но я невольно улыбаюсь ему в ответ.

— Ты поддался, — с осуждением говорит Мага. — И вообще… нашли время — детство вспомнить. Ник, хватит. Пойдём, кони ждут, не оставлять же их здесь. Ива, подожди нас, мы скоро. — Он кого-то ищет взглядом — и делает приглашающий жест, тотчас рядом со мной вырастают две тёмных фигуры. Рыцари-некроманты тут как тут и снова несут при мне службу. А рядом с ними, кстати, обрисовывается контур призрачного Тарика. — Господа, я могу доверить вам даму?

— Безусловно, дон Маркос, — отвечает один, и его голос кажется мне знакомым. — Может, вы пока присядете, донна? У вас был нелёгкий день.

— Мы за конями, Ива, — сообщает Николас, как будто Мага не сообщал мне этого только что. — Подожди нас здесь. И не волнуйся, ты под надёжной охраной. Хотя тут вроде бы все свои, сдаётся мне, братец, ты просто подстраховываешься, — и машет мне рукой на прощание. Сэр Майкл, ободряюще улыбнувшись, уходит вослед братьям. С недоумением смотрю им вслед: а что они все позабыли в том саду? И вспоминаю, что, выход из павильона, заметила неподалёку наспех обустроенные коновязи. Ну, конечно, ведь все эти люди и маги не по воздуху сюда явились, лошадей нужно куда-то хоть на время пристраивать!

Устраиваюсь на знакомый бордюрчик фонтана. Надеюсь, это на сегодня последнее ожидание.

— К вам посетитель, донна Ива, — неожиданно трогает меня за плечо Тёмный Рыцарь. Не дожидаясь моего ответа, рядом уже присаживается сударь Симеон. — Донна? — вопрошает Тёмный. — Что скажете? Вы будете говорить с этим человеком — или нам попросить его уйти?

— Спасибо, сэр Бастиан, — вспоминаю я имя своего самого первого освободителя. — Да пусть побудет, может, устал человек, а здесь больше и присесть негде. Здравствуйте, уважаемый.

— Правильно говоришь, Обережница. И тебе не хворать, — отзывается Симеон. — Ну…

Что, сейчас скажет: "Поговорим"? Почему-то все, кому от меня что-то нужно, начинают с этого. А что ему от меня нужно?

Старец пристраивает посох меж колен, оглаживает навершие и молчит. И я молчу, уважаю возраст, первой не встреваю. Наконец он размыкает уста.

— Вот что я тебе скажу, Обережница…

ГЛАВА 9

А посох у него и впрямь очень похож на Рориковский. Только у ведуна стихии… как бы это сказать… без примесей, что ли, а у Симеона воздух ещё и усилен, холодом. Если присмотреться особым зрением, можно разглядеть, как в воздушной жиле посоха мечутся и искрятся снежинки, а время от времени навершие зарастает густой шапкой снега. Морозко, да и только. Вот потому-то старец к Омару безо всякого пиетета отнёсся, поскольку и родной его стихией владеет, и противоположной. Эк он его к ногтю прижал при первой же попытке бузить…

— … учителем твоим стать пока не могу, даже если захочу. Хоть и остался у тебя из Наставников всего один — но восполнять ещё рано, почему — сама со временем поймёшь. За мальца, за Рорика тебе по гроб жизни благодарен буду, потому, как своим поцелуем ты в нём дар разбудила, а то ведь так и помер бы простым ведуном, не узнав, кто он есть на самом деле… Да, сломал бы на тебе Рахимов сын зубы, Ваня. До седых волос дожил, а нас, Обережников, так и не понял…

Он говорит размеренно, с паузами, тщательно взвешивая каждое слово. Я слушаю, затаив дыхание, и даже не смею спросить, а почему, собственно, он меня Ваней назвал. Вроде при нём представили меня совсем по-другому.

— Силой у Обережницы только жизнь отберёшь, но не Дар. А вот по любви, по согласию даст она столько, что не каждому унести. И главное — не убудет от неё, потому что рождена она, чтобы отдавать. Делиться. Любить. Поняла? А проклятье своё ты на ненависти построила, потому оно, хоть и сработало, но чуть тебя не погубило. Рано тебе с такими материями вязаться. Если можешь — не суйся. Вот родишь — многое в тебе на свои места встанет, тогда я к тебе сам приду, и чад твоих поучу ещё. До этого — погоди, не лезь, куда не надо.

Он рассеяно поглаживает посох. Руки у него, хоть и старческие, хоть и обтянуты побелевшей кожей, истончённой, как бумага, но сильные, широкие в запястьях. И ещё замечаю, что кончики пальцев слегка сплющены. У Васюты такие же.

— Свёкра своего не бойсь, он хоть и крут — но и ты не промах. Будет говорить, что ты ихняя — пусть себе говорит на здоровье, но только для себя знай: Обережница ты. Наша. Некромантом или обережником родиться нужно. Вот парни твои — никуда не деться, Тёмные от рождения, а ты, если и подцепила на себя их ауру, так это как женщины мужнин род принимают, так и ты. И чада твои тоже наши, и я на том заседании, где их признавать будут деда своего наследницами, так и скажу: они двум кланам принадлежат, двум! — Он пристукивает посохом, но не сердито, а скорее назидательно. — Ящера, конечно, корёжить начнёт, но против того, что есть, не попрёшь, а на девках и твоя аура, так ведь?