Сороковник. Книга 3

ГЛАВА хранит молчание, с виду бесстрастен.

— И вот ещё что, дорогой отец. Посмотри вот на это. — Николас снимает с доски своего ферзя и ставит вместо него чучундрика. — Посмотри внимательно. Вот такие поделки, притягивающие к себе положительную энергетику, твои внучки мастерят за пять минут. С лёгкой руки своей матери. У них дома — куча такой на вид дребедени, которая сплошь зелёная, вся в обережной ауре. Знаешь, за счёт чего у детей до сих пор не началась ломка? Я-то заговаривал Иве зубы, говоря, что впереди ещё год-другой, а сам боялся, что опоздаю… Вот за счёт этого. Обережная аура, помноженная на материнскую любовь, капля за каплей тащила на себя скудную энергетику и подпитывала детей. Фотографии… портреты ушедших родных, с которыми они общались и разговаривали, как с живыми, тянули крохи энергии из мира мёртвых и не давали затухнуть нашей, некромантовской ауре.

Николас передвигает чучундрика на три клетки вперёд.

— Шах, папа. Шах и мат.

… И снова смена декораций. Лужайка перед замком. Вечер.

— Я никуда тебя не пущу! — заявляет леди Мирабель сыну.

Девочки тихо, как мышки, сидят на садовой скамеечке. С соседней дон Теймур задумчиво поглядывает на первые звёзды.

— Не пущу! Слышишь? — Мирабель даже пальцем грозит нерадивому сынку. — Как смеет ваш отец замахнуться на нейтралитет? Он забыл, что это незыблемо? Каждый некромант на счету, а вы надумали ввязаться в войну? Нет и ещё раз — нет!

— Мири, уймись, — сухо подаёт реплику дон. — Всё решено.

— Решено? — вскипает Мирабель. — Ты… Или у тебя нет сердца? Сын, которого мы уже оплакали, вновь появился, а ты толкаешь его в самое пекло? Изверг!

— Кто тебе сказал, что я погибну, мама? — Николас пытается её обнять. — Я не так уж плох, поверь!

Она вырывается.

— Ты б ы л когда-то не так уж плох, болван! Пятнадцать лет без практики — это верная гибель в первом же бою! Что ты мне рассказывал о своей двойной звезде? Тебе еле-еле хватало энергии, чтобы выжить! Тимур, да скажи ты ему!

Вздохнув, Николас мягко отстраняет её и отходит шагов на пять. Поворачивается. В вечернем сумраке его аурные крылья разворачиваются искрящимся шлейфом.

— Прости, мама. Я соврал.

Ближайший каштан выдёргивает корни из земли, скручивает ветви, разевает дуплистый рот — и превращается в ходячего монстра-онта. Комья земли, осыпаясь с корней, словно ртуть, скатываются воедино, формируя земляного голема. За спиной Николаса, метрах в ста небольшой смерч закручивает с поверхности озера водяную воронку, она приближается, раскидывая мириады брызг, и вдруг зависает над травой гигантской линзой.

Водяное увеличительное стекло ловит пучок закатных лучей и фокусируют на вытянутой ветви бывшего каштана. Несколько мгновений спустя онт стряхивает на землю огненного элементаля.

Дон Теймур задумчиво потирает подбородок.

— Однако, — только и говорит. — А ликвидировать?

По щелчку Николаса онт зарывается на прежнее место, голем разваливается на части, присыпая собой вырытый котлован и торчащие корни. Линза разделяется: одна часть заливает огонь, вторая проливается дождём над каштаном.

— Простите за шоу, — говорит Николас. — Да, мама, профильной практики у меня почти не было, зато была возможность заниматься элементальной магией. Не люблю я подобные наглядные демонстрации, просто хочется тебя успокоить.

— Ты всё равно можешь погибнуть, — всхлипывает она. Опускается на скамейку рядом с супругом, подносит к глазам батистовый платочек с монограммой.

— Мама, тебе нравится пугать своих внучек? Лучше напомни им, что все мы — во всяком случае, посвящённые — умирали как минимум по два раза. И ничего, живы, как видишь. Забыла?

— Чёрт меня дёрнул выйти за некроманта! — сердито шипит Мирабель и вскакивает. — Да будьте вы все…

Из неё снопом сыплются искры. Отработанным движением дон изолирует супругу от окружающих защитной сферой. Сиреневой.

— Сегодня в тон платью, дорогая, — учтиво говорит. — Под цвет глаз тебе в прошлый раз не совсем понравилась.

Мирабель, подхватив широкие юбки колоколом, с гордо поднятой головой покидает лужайку. Пинает на ходу забытый кем-то мяч. Напоследок оборачивается.

— Зайди проститься перед отъездом, — говорит чопорно. — Благословлю.

И удаляется. Через несколько секунд ветер доносит хлопок лопнувшего пузыря защиты.

— Впечатляет, — задумчиво повторяет дон. — А ведь была ещё третья инициация, не так ли, сын мой?

— Была, — коротко отвечает сын. ГЛАВА кивает.

— Третья ступень и в таких условиях… Позвать, конечно, было некому? Горжусь тобой, мой мальчик.

— Ни-ик, — шёпотом тянет Машка. — А как же мы?

Он усаживается между ними, обнимает.

— Зайцы мои, да что же делать? Ваш отец уже ввязался, хоть и не по своей воле, так что ж, нам его бросить? Ваши прадеды, как я слышал, тоже воевали, вот и мы пойдём. Нет, можем, конечно, и отсидеться, стены крепкие, да и не трогает Игрок своих-то… Но вот ведь незадача, ребятки, в случае победы игрового войска Демиург подставит целый город, в котором, между прочим, тоже свои. А ведь это — нарушение правил! Сегодня он отдаст на растерзание горожан, завтра примется за нас?

— Да и горожане — не люди, что ли? — Машка сжимает кулаки. — Нам бабушка рассказывала, как она во время войны на Смоленщине со своей мамой в оккупации была, под немцами, как старших сестёр прятали, чтоб в Германию не угнали. Нахлебались! Хуже всего этим самым гражданским и приходится! Ник, врежь этому Игроку как следует!

— Только не вздумай умирать, — добавляет Сонька. — Мы уж… сам знаешь, скольких своих похоронили. — Отворачивается. — Хоть ты и некромант, а всё равно жалко.

— Эх, зайцы…

Он притягивает их к себе.

И вдруг я вижу, как Машка, перекинув одну из кос на грудь, развязывает и высвобождает ленточку. Сонька делает то же самое. И каждая, нашёптывая что-то, начинает плести шнур-косичку, шнур-цепочку. Если умеешь вязать крючком, нетрудно повторить и на пальцах. Их дядя, вытянув шею, молча наблюдает. Дон Теймур, прищурившись, не сводит глаз с тонких девчачьих пальчиков. Я знаю, что он видит. Золотистых и зелёных зайчиков, похожих на солнечные. Только для моих чадушек это аурное видение пока скрыто.

Соня глазами указывает на Николаса и смотрит на сестру вопрошающе. Та кивает.

— Дай-ка руку, — командует моя старшенькая. А Машка, поколебавшись, сползает со скамейки и подходит к деду.

— Извольте руку, дон Теймур, — говорит изыскано вежливо. — Желательно левую. — Отворачивает манжет и оборачивает косичку вокруг суховатого дедова запястья с аристократически выступающей косточкой. Связывает хвостики накрепко. И внимательно смотрит в глаза сидящему.

Дон Теймур склоняет голову.