Сосед будет сверху

Я когда сдала на права, дед, несмотря на мой страх, заставил меня ездить каждый день за рулем и парковаться в самых жутких местах. Тогда, если я задевала мусорный бак или столб, он просто пожимал плечами и говорил, что вот так — не стoит.

Со временем габариты «Субарика» стали для меня родными, страховка чиста, аварийных случаев — целый ноль. За последний год ни один мусорный бак не пострадал. Я вообще перестала бояться дедову машину, могла на ней влезть без мыла в любую труднодоступную щель — без всяких там парктроников и с зеркалами, всегда покрытыми слоем пыли! А тут, блин... суперсовременная система безопасности, девственная краска, заботливо отполированные бока и привет!

Только теперь я чувствую весь ужас езды на том, что стоит как наши с дедом четыре почки вместе взятые. Жуть!

Глядя на небольшую вмятину, я мечтаю о волшебной палочке. Да фиг с ней с палочкой! Там прямо-таки хочется пальчиком корпус чуть выгнуть обратно и подмазать слегка, чтобы все как раньше, но увы. Нет у меня такого пальчика, чтобы что-то куда-то выгибать. Умом я понимаю: то, что для меня выглядит как ерундовая вмятина, в мире автомобилей — битая тачка, и это скажет любой эксперт.

Может, деду позвонить? Нет, отметаю эту мысль. Я не готова. Дед не из тех заботушек, что приедет помогать. Он сначала ситуацию со всех сторон оборжет, друзьям в гараже расскажет, и только тогда толпа старых бородатых байкеров примчит на разборки, чтобы защитить честь внучки Поэта. Илюха, Кокос, Бенз и Самба — дедовы кореша — прилагаются к нему, как мушкетеры к Д’Артаньяну, а мне сейчас это совсем не нужно.

Тоскливо оглядев бампер, я наклоняюсь, чтобы потрогать вмятину, и замираю. Атмосфера вокруг стремительно меняется, накаляется, я бы сказала. Увы, я кожей чувствую приближение соседа, и это очень нехорошо. Очень. Никогда и ни на кого я не была так настроена, чтобы, словно ищейка, принюхаться и с его появлением сразу же развернуться на сто восемьдесят градусов.

Он стоит за моей спиной, держит на поводке своего носорога. Соседские плечи прикрывает кожанка, под ней — белая майка, и конечно же он одет в джинсы самого потрепанного вида. Интересно, тут цена пропорциональна количеству дыр? Или такое уже не в моде и это ретро из дедовых сундуков?

— Здравствуй, Дантес.

— Привет, Пушкина, — он лыбится, — поехали, че стоишь?

Я его не понимаю. Дергаю подбородком, хмурюсь, смотрю на Офелию, будто она подскажет, что делать дальше, но собака только поскуливает при виде своего кавалера.

— К-куда?

— В мастерскую. Езжай за мной, а обратно вместе доберемся.

— Эт… сейчас?

Я настолько не готова, насколько это вообще возможно: не была в душе, не сменила одежду, не завтракала, в конце концов.

— Что-то ты не такая разговорчивая, как вчера, — улыбается хищник-мудак.

— Мне нужно собраться.

— Тебе не понадобятся вещи.

— Я не одета.

— Как по мне, ты даже слишком одета.

— Мне нужно в душ.

Он притворно принюхивается и вздыхает.

— Мне кажется, что ничем не воняет, но тебе, конечно, виднее.

— Я голодна.

— Я накормлю.

А это разве не моя обязанность? Кормить мачо? И как вообще случилось, что мы стоим нос к носу? Как я могла упустить момент, когда мы с Дантесом оказались настолько близко, что его дыхание теперь касается моего лба? А наши собаки…

— Наши собаки…

Я делаю шаг назад и глотаю ртом воздух, ищу взглядом Офелию, которая, виляя задом, уже подстраивается под Шурика.

— Офелия, мать твою, отойди от этого террориста! А ты держи свой инструмент при себе! — строго говорю носорогу и оборачиваюсь к Дантесу. — Следи. За своей. Псиной! Сомневаюсь, что Эмма Робертовна желает воспитывать метисов. И я никуда не поеду, у меня много дел!

Мысль о том, что я могу оказаться в машине с Дантесом и двумя собаками, приводит меня в ужас. Я не готова весь день предотвращать собачий секс!

— А я не могу в другое время. Харе ломаться, Пушкина. Так и быть, собаку можешь вернуть домой. Жду тебя через пять минут на этом же месте.

Закатив глаза, я откидываю волосы за спину. Дантес демонстративно отвешивает поклон, а я показываю ему язык. Хватаю Офелию и убегаю, уверенная, что никуда не вернусь. Запрусь в квартире и подожду, пока гормоны успокоятся, меня ведь явно терзает что-то нездоровое. Может, сходить к эндокринологу и спросить, не шалит ли там что-то левое в организме, раз я стала падкой на мудаков? Ну явно же от такой заразы есть пилюли.

Так и вижу строчку в диагнозе: дефицит мудаков, требуется прививка.

Я никуда не пойду! Что? Сейчас только тридцать первое июня, новый месяц начинается лишь завтра — вот завтра и поговорим. Мы вообще не задокументировали, с какого дня стартуют мои отработки.

Однако, поднявшись к себе и накормив Офелию, я понимаю, что на деле у меня даже мысли не возникает остаться дома. Я умудряюсь собраться на автопилоте, пока мальтипу поглощает завтрак. Три минуты, и я уже стою на пороге квартиры расчесанная, умытая, в джинсах и дедовой кайфовой футболке с «AC/DC». Когда страшно, всегда тянусь именно к этой растянутой тряпке, больно уж она мне дорога.

— Что ты творишь, — утыкаюсь я лбом в прохладную поверхность двери и считаю до десяти.

Дышу глубоко и ровно, будто впрок.

Пушкина, ты встряла. Ты должна расслабиться и взять себя в руки.

— Офелия, ты за старшую, — говорю ей и выхожу из квартиры, прихватив рюкзак. Уже на ходу заталкиваю в него джинсовку и распихиваю по карманам мелочи.

Ладно, соберись! Ничего страшного, это для дела! Для дела, блин!

Нам нужно чинить тачки. Нужно чинить тачки.

Нужно.

Чинить.

Тачки.

Двери лифта открываются, я делаю шаг вперед. Двери закрываются, и только потом я замечаю, что в кабине не одна. Он стоит, засунув руки в карманы джинсов, и очень внимательно смотрит на меня враз потемневшим взглядом.

— Ты...

— Шурика отводил домой. — Его голос болезненно-напряженный, глаза шарят по моему телу, будто бы я случайно вышла голая.

— Ну я готова.

— Я вижу.

Не совсем понимаю, что он там видит, если смотрит так, и ловлю свое отражение в зеркале лифта. Щеки сразу заливает румянцем настолько, что я впервые вижу, как это происходит. Я, словно мультяшка, из белокожей становлюсь томатно-красной.

Вот, оказывается, на что пялится придурок!

Я никогда, ни при каких обстоятельствах, ни разу в жизни не носила лифчики, кроме спортивных. Размер позволяет мне натягивать что угодно на голое тело или на майку, в конце-то концов. Когда мы виделись с Дантесом в прошлый раз, я была в алкоголичке поверх топа, сейчас же по привычке натянула хлопковую тонкую футболку на голое тело. Повторюсь! Для меня это нор-маль-но. На самом деле, это совершенно асексуально, если у тебя «единичка». Это, блин, обычно! Больше всего на свете ненавижу «пустые» чашечки. Выглядит, будто школьница решила понтануться перед подружками и в мамином лифчике на дискотеку пришла! Потому отражение не кажется мне вызывающим, но у Дантеса явно другое мнение. Я вижу, куда именно он уставился.