SoSущее

— Ну чё, допрыгался, апис-ляпис [226] ! — злорадно бросил Ромка, не отдавая себе отчета в том, что употребил заветную формулу метаморфоза быкующих [227] героев в стылый камень. Не успел он проговорить магическую тарабару ляпис-превращения, как граница, отделяющая плоть от камня, стала ползти вверх.

Защитник кургана, почувствовав это, попытался вскинуть оружие на обидчика, но не смог — его левая рука была перебита. Басовито и страшно взревев, он перекинул автомат в правую, тоже раненную, но еще действующую руку, и стал поливать свинцом пространство перед собой. Еще мгновение, и Деримович был бы превращен в фарш, но его снова спасла вода. Теперь ему оставалось надеяться только на то, что процесс трансмутации плоти в камень много времени не займет.

226

Апис-ляпис — буквально «бык-камень». Апис — священный бык в египетской мифологии.

227

Быкующие — от слова «быковка», означающего ритуальный танец, выполняемый с магической целью привлечения сил крышующего тотема. — №.

Займет-не-займет, а Ромка решил мало-помалу ползти в сторону лестницы.

Правда, когда он вынырнул за очередной порцией воздуха, его ждало двойное разочарование. Первое заключалось в том, что разделительная линия, незначительно поднявшись вверх, замерла где-то на уровне пупка. И второе: ослепленный взрывом страж на звук стрелял почти так же метко, как и на глаз. И, кажется, он совсем не собирался умирать.

Деримовичу пришлось снова нырнуть в бассейн и задуматься о второй части заклинания. Апис-ляпис, получается, действует на нижнюю часть тела. Как раз до пупка. А на верхнюю? Кто из камня еще там являлся или в камень обращался? И какой из многочисленных камней предания? Краеугольный? — Был такой. Основания? — Черти что. Бесполезняк, подумал в сердцах мист и, чувствуя, как от удушья поплыла голова, поспешно вынырнул. Слишком поспешно. Прямо под черное дуло, которое смотрело ему в глаз до того уверенно, что можно было подумать, будто оно само, а не обезумевший исполин, искало цель.

Какая-то неимоверная, глухая, как ватное одеяло, тишина повисла над курганом. Ромка не дышал, хотя и находился на воздухе, не дышал и защитник-гигант, то ли отслеживая звуки-цели для финального выстрела, а может, и вовсе не нуждаясь в этой человеческой слабости. Теперь стоило Ромке шевельнуться и все, прощай молодость, титьки-митьки и прочие радости вновь испеченного олигарха.

Но он не шевельнулся.

Он просто нашептал СОСАТу только что придуманную им по типу митьки-титьки белиберду [228] для окончательного вляпывания свободного героя. «Митра-Петра» — так звучала она.

228

Белиберда — магические заклинания, произносимые без участия сознания, но при этом приводящие к нужному результату; одна из составных частей так называемого «пути дурака»; от сочетания тюркских слов: белми (не знает) + берде (?ничего). — Вол.

Надо же, он и слыхом не слыхивал, что Митра сам из петрогенов, то есть рожденных из камня героев. А Петр — последний в их ряду.

Но он все же успел, Митра кургана, нажать на курок.

И все могло разом окончиться.

И стоящий на входе кандидат в олеархи-сосунки так бы и остался лежать на самых дальних подступах к Храаму.

Без геройской чести и траурных почестей. Просто еще один недососок-гельмант, оставшийся по ту сторону «».

Да, все бы произошло именно так, но код «Митра-Петра» оказался правильным.

Ключом запечатывания. Клависом ляписа [229] .

Да, он нажал на курок, неистовый страж Родины-матери.

Только пуля не дошла до края ствола, вовремя слившись с ним в единое скульптурное целое.

Словно почувствовав на себе омертвляющий взгляд Медузы, герой-защитник сделал отчаянную попытку повернуться в сторону наглеца, чтобы достать его чем угодно: руками, зубами… нет, уже поздно. Бетонная корка, быстро застывавшая на его теле, сковала движения гиганта, и его отчаянный порыв сделался тем, чем и был ранее — пластической находкой ваятеля [230] . И только глаза околдованного словом исполина какое-то время провожали неофита испепеляющим взглядом. Он-то и оставил в затвердевших очах монумента таинственные черные дыры.

229

«Ключ камня» в буквальном переводе с латыни. — Вол.

230

Если проследить метаморфозы каменного героя, то можно заметить, что конечный результат, запечатленный ваятелем, зеркально отображает тот, который наблюдается на Мамаевом кургане нашего мира. — Вол.

Уставший кандидат в сосунки, вынув изо рта уже дважды спасший его от смерти СОСАТ, вяло поднимался по лестнице, забыв обо всем, что ему предстояло сделать на следующих ступенях посвящения.

И зря.

— Стоять, сука! — раздался скрипучий голос, когда Деримович поравнялся с уходящей вверх стеной.

Неожиданно, и нельзя сказать, что обнадеживающе.

Ромка повернул голову в направлении звука, но никого не увидел. Только густые тени на рельефе подсвеченной стены.

Он сделал еще шаг. Стена издала треск, как будто от нее откололся кусок камня, и вслед за ним послышалось металлическое клацанье затвора.

— Стоять сказано! — раздался другой голос.

Деримович поднял голову вверх и увидел, как шевельнулись на стене тени, рождая скрежещущие звуки, потом от нее отделилась какая-то серая масса и потянулась к нему. Ромка сделал шаг назад, и тут же над ним вспыхнула огнем высеченная в бетоне надпись: «Ни шагу назад».

Когда-то этот призыв относился к защитникам Сталинграда, но теперь явно адресовался ему.

— Назад ни шагу, — басовитым многоголосием донесся от стены и устный приказ.

И вся она вдруг ожила движением. Все вмурованные в стену лица, фигуры, руки и ноги, — всё зашевелилось разом, словно бы пытаясь освободиться от бетонного плена. Вот гигантская лапища, выдравшись из стены по локоть, пытается помочь крохотной по сравнению с ней голове. Вот отделился от серой поверхности ствол автомата и бросил на рельеф длинную тень. А чуть поодаль боролась с каменным пленом четверка солдат, построенных в шеренгу для неведомого марша, да с тем и брошенных. Их широким плечам было тесно в бетонных шинелях, а на суровых лицах запечатлелось страдание и, скорее, не от телесных мук, а из-за невозможности выбраться из каменного плена. Выбраться, чтобы исполнить приказ убитого командира, чтобы выстоять и разгромить давно истлевшего врага.

Засмотревшись на оживающий бетон, Ромка чуть не попал под каблук вынырнувшей из торца ноги. Отскочив в сторону, он выругался и увидел нечто такое, от чего можно было сойти с ума.

С противоположного рельефа, в который также вмуровали, наверное, с роту солдат, на него смотрел целый лес стволов. До смерти перепуганный кандидат инстинктивно подался назад и наткнулся на что-то твердое. Это была стена. Его стена…

После этого касания все стало происходить как будто во сне, где у предметов нет четких границ и очертаний. Застывшие формы сделались податливы, стена его затягивала: вначале на грудь легли бетонные пальцы, из которых выглядывала ржавая арматура, потом чья-то железная пятерня схватила его за пятку. Единственное, что он успел сделать перед тем, как исчезнуть в бетонной толще, это закинуть в рот средство связи сосунка — дар Онилина, спасительный СОСАТ.

* * *

Церемониальный заплыв в ночных водах Внешней Волги в эти предстартовые минуты напоминал скорее операцию по спасению пассажиров затонувшего лайнера «Красная Заря», чем спортивное состязание, — до того растерянно и обескураженно выглядела переминавшаяся с ноги на ногу команда пловцов. Лишь немногие из участников знали, что заплыв случится не утром, при стечении как бы просочившихся журнашей и просто зевак, а ночью, по грозному окрику Зовущей. Остальные, не имевшие доступа к инсайду, все те, кто еще недавно рвался попасть на суперэлитарную тусовку, включая опазицию, несертифицированных олигархов и прочих недоношенных, — во всей этой массовке настроения царили отнюдь не радужные. Кто-то боялся холодной воды, кто-то лунной ночи в темной воде, кому-то вообще Волга, да и вся эта камарилья с купанием были поперек горла, но дела на земле Дающей строились так, что, не преодолев воды влажные, в финансовые реки было не войти, потому и терпели купальщики немыслимые в обыденной жизни унижения — стояли, ждали, тряслись…

Его, онилинского сигнала ждали. Да-да, не свистка этого струганого локапалы, тонущего в волнах обожания, а четкой команды «пошли» — от главного церемониарха сегодняшних Овулярий.

Не простых Овулярий.

Больших.

Можно сказать, исключительных.

Вот они, красавчики, адельфы верные. И что за дивная картина в сплоченных рядах! Посмотрел бы кто сейчас на участников заплыва с той стороны «», ни за что бы не поверил, что такое возможно. Когда правые и левые, красные и голубые, белые и коричневые стоят на берегу тихо, мирно, прямо как звери в засуху у единственного водопоя. Ни жарких споров, ни испепеляющих взглядов. Куда подевалась классовая ненависть, почему затух огонь борьбы и кто развеял пепел Клааса [231] , который больше не стучит в горячие сердца? И самое главное, кто бы смог ответить на все эти вопросы?

231

Возможно, здесь упоминается магическая процедура «снятия клаассовой порчи». Клаас — сожженный на костре отец Тиля Уленшпигелся. Его пепел, который Тиль носил в мешочке на груди, «стучал» ему в сердце, толкая на безрассудные поступки. — Вол.