Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
‹1940›
МУЖЕСТВО
Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Не страшно под пулями мертвыми лечь, Не горько остаться без крова, — И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки! ‹Февраль 1942 г.›
* * *
1 Щели в саду вырыты, Не горят огни. Питерские сироты, Детоньки мои! Под землей не дышится, Боль сверлит висок, Сквозь бомбежку слышится Детский голосок. 2 Постучи кулачком — я открою. Я тебе открывала всегда. Я теперь за высокой горою, За пустыней, за ветром и зноем, Но тебя не предам никогда… Твоего я не слышала стона, Хлеба ты у меня не просил. Принеси же мне ветку клена Или просто травинок зеленых, Как
‹1942›
ЛЕТНИЙ САД
Я к розам хочу, в тот единственный сад, Где лучшая в мире стоит из оград. Где статуи помнят меня молодой, А я их под невскою помню водой. В душистой тиши между царственных лип Мне мачт корабельных мерещится скрип. И лебедь, как прежде, плывет сквозь века, Любуясь красой своего двойника. И замертво спят сотни тысяч шагов Врагов и друзей, друзей и врагов. А шествию теней не видно конца От вазы гранитной до двери дворца. Там шепчутся белые ночи мои О чьей-то высокой и тайной любви. И все перламутром и яшмой горит, Но света источник таинственно скрыт. ‹1959›
ТАЙНЫ РЕМЕСЛА
1. ТВОРЧЕСТВО Бывает так: какая-то истома; В ушах не умолкает бой часов; Вдали раскат стихающего грома. Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны, Сужается какой-то тайный круг, Но в этой бездне шепотов и звонов Встает один, все победивший звук. Так вкруг него непоправимо тихо, Что слышно, как в лесу растет трава, Как по земле идет с котомкой лихо… Но вот уже послышались слова И легких рифм сигнальные звоночки, — Тогда я начинаю понимать, И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь. 2 Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне. 3. МУЗА Как и жить мне с этой обузой, А еще называют Музой, Говорят: «Ты с ней на лугу…» Говорят: «Божественный лепет…» Жестче, чем лихорадка, оттреплет, И опять весь год ни гугу. 4. ПОЭТ Подумаешь, тоже работа, — Беспечное это житье: Подслушать у музыки что-то И выдать, шутя, за свое. И, чье-то веселое скерцо В какие-то строки вложив, Поклясться, что бедное сердце Так стонет средь блещущих нив. А после подслушать у леса, У сосен, молчальниц на вид, Пока дымовая завеса Тумана повсюду стоит. Налево беру и направо, И даже, без чувства вины, Немного у жизни лукавой И все — у ночной тишины. 5. ЧИТАТЕЛЬ Не должен быть очень несчастным И, главное, скрытным. О нет! — Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт. И рампа торчит под ногами, Все мертвенно, пусто, светло, Лайм-лайта холодное пламя Его заклеймило чело. А каждый читатель как тайна, Как в землю закопанный клад, Пусть самый последний, случайный, Всю жизнь промолчавший подряд. Там все, что природа запрячет, Когда ей угодно, от нас. Там кто-то беспомощно плачет В какой-то назначенный час. И сколько там сумрака ночи, И тени, и сколько прохлад, Там те незнакомые очи До света со мной говорят, За что-то меня упрекают И в чем-то согласны со мной… Так исповедь льется немая, Беседы блаженнейший зной. Наш век на земле быстротечен, И тесен назначенный круг, А он неизменен и вечен — Поэта неведомый друг. 6. ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ Одно, словно кем-то встревоженный гром, С дыханием жизни врывается в дом, Смеется, у горла трепещет, И кружится, и рукоплещет. Другое, в полночной родясь тишине, Не знаю, откуда крадется ко мне, Из зеркала смотрит пустого И что-то бормочет сурово. А есть и такие: средь белого дня, Как будто почти что не видя меня, Струятся по белой бумаге, Как чистый источник в овраге. А вот еще: тайное бродит вокруг — Не звук и не цвет, не цвет и не звук, — Гранится, меняется, вьется, А в руки живым не дается. Но это!., по капельке выпило кровь, Как в юности злая девчонка — любовь, И, мне не сказавши ни слова, Безмолвием сделалось снова. И я не знавала жесточе беды. Ушло, и его протянулись следы К какому-то крайнему краю, А я без него… умираю. 7. ЭПИГРАММА Могла ли Биче, словно Дант, творить, Или Лаура жар любви восславить? Я научила женщин говорить… Но, боже, как их замолчать заставить! 8. ПРО СТИХИ Владимиру Нарбуту Это — выжимки бессонниц, Это — свеч кривых нагар, Это — сотен белых звонниц Первый утренний удар… Это — теплый подоконник Под черниговской лупой, Это — пчелы, это — донник, Это — пыль, и мрак, и зной. 9 Осипу Мандельштаму Я над ними склонюсь, как над чашей, В них заветных заметок не счесть — Окровавленной юности нашей Это черная нежная весть. Тем же воздухом, так же над бездной Я дышала когда-то в ночи, В той ночи, и пустой и железной, Где напрасно зови и кричи. О, как пряно дыханье гвоздики, Мне когда-то приснившейся там, — Это кружатся Эвридики, Бык Европу везет по волнам. Это наши проносятся тени Над Невой, над Невой, над Невой, Это плещет Нева о ступени, Это пропуск в бессмертие твой. Это ключики от квартиры, О которой теперь ни гугу… Это
голос таинственной лиры, На загробном гостящей лугу. 10 Многое еще, наверно, хочет Быть воспетым голосом моим: То, что, бессловесное, грохочет, Иль во тьме подземный камень точит, Или пробивается сквозь дым. У меня не выяснены счеты С пламенем, и ветром, и водой… Оттого-то мне мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой. ‹1936–1960›
* * *
А я иду, где ничего не надо, Где самый милый спутник — только тень, И веет ветер из глухого сада, А под ногой могильная ступень. ‹1964›
* * *
Что войны, что чума? Конец им виден скорый; Их приговор почти произнесен. Но кто нас защитит от ужаса, который Был бегом времени когда-то наречен? ДАВИД ГОФШТЕЙН
(1889–1952)
С еврейского
НАЧАЛО
Идет моя нить от начала, Висит на зеленом стебле, На люльке, в которой ребенком качали, И вьется по теплой земле, Зеленая, гибкая, словно змея, Все тянется, тянется нитка моя. За солнечным годом срывается год, Как будто минута одна, А нить мою треплет под ветром невзгод, Вот-вот оборвется она! Но вижу я снова Начало начал, Блестящее, светлое снова. И прялка, как прежде, вертясь и стуча Прядет моей пряжи основу. Мне знать хорошо, Что умел я хранить Сквозь годы и беды Блестящую нить… ‹1921›
ВДОХНОВЕНИЕ
На просторах родимых В стране, Что прекраснее всех, Я тебя не искал — Ты само приходило ко мне. Ты, как свежесть плода, Утоляло мне жажды огонь, Ты, как друга рука, На мою опускалось ладонь… Потому, Знаю я, Тайной прелести полон наш труд, В каждом слове моем Тлеет миру невидимый трут — То грядущего пламя Сегодня тобой зажжено, Овладеет сердцами И души согреет оно. Это время придет — Во всю мощь прозвучит моя песнь Это время придет, И потомки услышат: — Я есмь! — Ибо песня поэта — Грядущее В нынешнем дне, — То грядущее лето В сегодняшней Трудной Весне! ‹1939›
СТАРЫЕ КНИГИ
Люблю грядущий день, с которым прошлый — рядом В Москве достал я книг старинных груду, И образов гряда приходит отовсюду, И давние миры охватываю взглядом. Как жалок жизненный надел, как узок он, Когда одним лишь «я» так слепо ограничен. Наш день торопится, торопит зычным кличем Прорваться к свету будущих времен. И этот день, и этот миг пройдут, как вехи, Мелькнет, и вот — он в прошлом, этот час. Так дружно строится грядущее у нас, Затем что связь времен скрепили мы навеки. Не я, не ты с семьей в родстве старинном, А весь народ-творец передо мной. Вот с ним-то жить хочу семьей одной, Всего народа быть удачным сыном. Его быть сыном. От души, со страстью Входить в громадный мир его труда. Он в муках очищался; никогда Не ищет счастья он в чужом несчастье. ‹1944›
СЕРГЕЙ КЛЫЧКОВ
(1889–1940)
* * *
Сегодня день морозно-синий С румянцем был во все лицо, И ели, убранные в иней, Обстали к вечеру крыльцо. Вздыхая грузно на полатях, До света грежу я всю ночь, Что эти девки в белых платьях И между ними моя дочь… Глаза у них круглы и сини Под нежной тенью поволок, И наверху, посередине, Луны отбитый уголок… Глаза их радостны и чисты, А щеки мягче калачей… …И звезды снизаны в мониста На нити тонкие лучей! И дух такой морозно-синий, Что даже распирает грудь… И я отряхиваю иней С висков, но не могу стряхнуть! ‹1929›
XОЦА НАМСАРАЕВ
(1889–1959)
С бурятского
ВЕЧНОЕ СТРЕМЛЕНИЕ
Наверно, родилось со мной «в сорочке» Мое стремленье вечное вперед… Оно кипя выносит песен строчки Из-под пера шестидесятый год. Пускай порой негромким было пенье, Но десять или — более того, Но двадцать волн моих стихотворений Живут в душе народа моего. Я не кончал научных академий, Но тем горжусь я, что прошел бои, Что были жизнь народа, труд и время — Правдивые учители мои. Стремленье сердца, лучшие порывы В реальность строк полезных воплоти, Работай, избегая перерыва, Чтоб множить строки — мысли во плоти, Чтоб человеку помогать в пути. Чтоб песней с ним беседовать сердечно. Как видите вы, юные друзья, Я не в расцвете юности, конечно, Но молод вашей молодостью я. Я полон счастья, полон новых звуков. Как солнце, светит будущее мне. За судьбы наших правнуков и внуков Готов быть вечным воином в стране. Вперед стремленье вечное, к высотам У человека жить должно в крови И звать к победам — первым, третьим, сотым В работе, в жизни, к счастию в любви. Не будет счет годов моих несметным, И я, конечно, смертный человек. Но в то же время стать могу бессмертным, Коль, как река — теченью новых рек, Вам передам свой опыт по работе, Коль вы, горячий, молодой народ, Как эстафету, дальше понесете Мой труд, мое стремление вперед. ‹1945›
НИКОЛАЙ ПОЛЕТАЕВ
(1889–1935)
КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ
Знамен кровавых колыханье На бледно-синих небесах, Их слов серебряных блистанье В холодных и косых лучах. Рядов сплоченных шаг размерный, И строгость бледно-серых лиц, И в высоте неимоверной Гудение железных птиц. Не торжество, не ликованье, Не смехом брызжущий восторг. Во всем холодное сознанье, Железный, непреложный долг.
Поделиться с друзьями: