Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
‹1961›
НОВАТОРСТВО
Что такое новаторство? Это, кажется мне, на бумаге на ватманской — мысль о завтрашнем дне. А стихи, или здание, или в космос окно, или новое знание — это, в целом, одно. В черновом чертеже ли или в бое кувалд — это опережений нарастающий вал. Это дело суровое — руки рвутся к труду, чтоб от старого новое отделять, как руду! Да, я знаю — новаторство не каскад новостей, — без претензий на авторство, без тщеславных страстей — это доводы строит мысль резца и пера, что людей не устроит день, погасший вчера! Не устанет трудиться и искать человек то, что нашей традицией назовут через век. ‹1964›
* * *
Жизнь моя, ты прошла, ты прошла, ты была не пуста, не пошла. И сейчас еще ты, точно след, след ракетно светящихся лет. Но сейчас ты не путь, а пунктир по дуге скоростного
‹1964›
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я год простоял в грозе расшатанный, но не сломленный Рубанок, сверло, резец — поэзия, ремесло мое! Пила! На твоей струне заржавели все зазубрины, бездействовал инструмент без мастера, в ящик убранный. Слова, вы ушли в словарь, на вас уже пыль трехслойная. Рука еще так слаба — поэзия, ремесло мое! Не выстроенный чертог как лес, разреженный рубкою, желтеющий твой чертеж забытою свернут трубкою. Как гвозди размеров всех, рассыпаны краесловия. Но как же ты тянешь в цех — поэзия, ремесло мое! К усталым тебя причли, на койках бока отлежаны, но мысли уже пришли с заказами неотложными. Хоть пенсию пенсией дай — какая судьба тебе с ней? Нет, алчет душа труда над будущей Песнью Песней! Не так уже ночь мутна. Как было всю жизнь условлено буди меня в шесть утра, — поэзия, ремесло мое! ‹1972›
СЕРГЕЙ МАРКОВ
(Род. в 1906 г.)
ГОРЯЧИЙ ВЕТЕР
Горячий ветер, солью горя Сегодня губы не вяжи! На землю пляшущие зори Бросают алые ножи. О чем звенит камышный ворох, Где, как скопившаяся боль, Сочится в стынущих озерах Слезами мраморная соль? С чуть розоватой горькой пылью Смешался огненный песок. Я жар солончаковый вылью В клокочущие русла строк. И — разве может быть иначе? — Так много ветра и огня, — Песнь будет шумной и горячей, Как ноздри рыжего коня. ‹1924›
ТЕМНЫЙ РУМЯНЕЦ
Я сел на коня и темную копоть Костров азиатских с лица не смыл, Впивался в сосны месяца коготь, И теплый ветер на стремени стыл. Я слышал гул веселых молений В усталом шатре на белой горе. Казалось, что конь мой, пеня колени, Бредет по волнистой алой заре; Так низко к земле закаты упали, До серых каменьев, до лисьих нор. На перекрестках меня встречали Косматые люди зеленых гор. «Он не заблудится в горных туманах!» «Он в наших кострах душой закален!» И радость гремела бубном шамана На диких свадьбах горных племен. На девичьих лицах лимонный глянец, Запястий звон на смуглой руке. Густой и теплый темный румянец Крылом дрожал на моей щеке. …Я бросил поводья в зеленой пене. Вошел… Она играла кольцом И, посмотрев на легкие тени, Сказала: «Уйди, ты темен лицом!» Меня боялись враги и звери. Я меткость свою показать бы смог! Но я лишь толкнул звенящие двери Перешагнув через гулкий порог. ‹1927›
ЗЕМНЫЕ КОРНИ
Доброй прикинулась… Положила На сердце мое ладонь, Захороводила, закружила, Толкала, как сноп, в огонь. Торжествовала и улыбалась, Что я, сгорая, пою; Будто осталась ей самая малость, Чтоб душу сгубить мою. Долгой разлукой ее испытуя, Под шорох орлиных крыл, В свинцовую гору близ Акатуя Я душу свою зарыл. Пришла и туда. И к земле припала Одна в пустынном краю, Рылась руками в щебне отвала, Искала любовь мою. Но не хватило яростной силы Клад достать из земли; Земные корни и рудные жилы Душу мою оплели. ‹1956›
ШЕМАХАНСКАЯ ЦАРИЦА
1 В строгий вечер у дверей Грудью трогала перила, Провожала егерей, Черный веер уронила. Окна снежною слюдой Затянуло на полгода. Самый злой и молодой Не вернулся из похода. Так сказал седой усач… Заскрипела половица. Скомкав шаль, горюй и плачь Шемаханская царица. Ты прекрасна и легка И повадкой и походкой И, достойная пайка, Ходишь в лавку за селедкой. Плачешь, мертвого любя, Бродишь тенью по светлице… Видят всадники тебя На махновской колеснице. Бьет мальчишка в барабан, Как свеча горит предместье. Пулеметный шарабан Да веселое бесчестье. Ведь, беспутных сыновей Обучая сквернословью, Батька тешится твоей Ненасытною любовью. Ты ль со смехом у дверей Грудью трогала перила, Провожая егерей, Черный веер уронила? 2 Но ударила гроза По тебе прямой наводкой, Шемаханская краса За железною решеткой. И шумит судебный зал, Словно каменный колодец, И не любит трибунал Анархистских богородиц! Высшей мерой бредит снег, Дышат холодом перила, …Про внезапный твой побег Долго стража говорила. 3 Новый час в твоей судьбе, В жизни — новые приметы. И недаром о тебе По утрам кричат газеты: «Хорошо известно нам, Что она в кафе «Манила» Егерям и пластунам О походе говорила. Что она верна кресту, Отомстит врагам сторицей. Прозвана за красоту Шемаханскою царицей». 4 Край чужой не по душе, Снится ночью синий север, Пусть японский атташе Подает заветный веер. Слушай льстивую хвалу. И на сцене в час расплаты В опереточном пылу Пляшут дикие сарматы. Твой поклонник — желтый бес Для тебя не сыщет дара, Опираясь на эфес, В душной лавке антиквара. И с подарком наконец Он стоит перед дверями. Сделан редкостный ларец Хохломскими кустарями. Рассмотри его одна. Ведь рисунок — небылица: У высокого окна Стонет, плачет царь-девица. Клонит ясное лицо, Будто что промолвить хочет; На узорное крыльцо Вылетает пестрый кочет. Ниже голову нагни — И увидишь ты сквозь слезы Половецкие
огни И рязанские березы. Свет живого янтаря Разливается рекою, Лебединая заря Проплывает над Окою. 5 Ты сейчас не рада дню, Свету ласкового солнца, Ты идешь на авеню, Бросив хилого японца. О тебе лишь говоря, В голубой туман стаканов Прячут губы егеря Из славянских ресторанов. Слышишь громкую молву? «Наши руки не ослабли, Для похода на Москву Мы точили наши сабли. Как отточены клинки — Пусть враги узнают сами», — Повторяют казаки — Волки с синими глазами. Но ответ им был таков: «Вы отважны, вы спесивы, Но без храбрых казаков Я пойду в родные нивы». 6 Не видать путей и вех, Ты сейчас одна с метелью, На границе пахнет снег Черным порохом и елью. Ты сюда пришла сама По своей и гордой воле, Ледяные терема Вырастают в белом поле. Мчится снежная труха В знак родимого привета, Слушай пенье петуха В самой лучшей части света! Ты увидела вдали Сквозь метель — огни и тени, На краю родной земли С плачем встала на колени… 7 Долго думал атташе (Сосчитав чужие танки) О загадочной душе Этой сказочной славянки. Где, какой нашла конец, Уходя на синий север, В заколдованный ларец Положив свой черный веер? ‹1928–1967›
СУЛЕЙМАН РУСТАМ
(Род. в 1906 г.)
С азербайджанского
РОМАНТИКА НОЧИ
Уснули улицы Баку — я позабыл о сне, Я гулким шагом придаю звучанье тишине. Я в целом городе один — мне это не впервой, Легко и радостно бродить полуночной порой. Я предан думам и мечтам, в их власти нахожусь. Я приготовился ходить, пока не нахожусь, Пишу на улицах стихи, О солнце каждый стих Пригреет рано утром, чтоб не вытоптали их. Ни на мгновенье не могу сомкнуть бессонных глаз. Иду и вижу все вокруг как будто в первый раз. Иду, нашептываю стих, прокладываю след. Не выхожу на свет, как тень, а в темь вхожу, как свет, Ночь вдохновенна и щедра, богата светом ночь, Иду — и медленно идет за мною следом ночь. Мой шаг, как шаг страны моей, уверен и широк, И над моею головой — созвездье, как венок. Ночь строго требует: «Пароль?» Я говорю: «Ильич!» Не только я, но вся страна тот произносит клич. В моей груди мечта и явь, как факелы, горят, И взглядом надвое делю я небо, как гранат. Чем жажду сердца утолить? Я становлюсь высок, Ловлю губами льдинки звезд и пью небесный сок. Я этой ночью прохожу и в сердце у себя Страну родную проношу, что молода, как я. Ночь вдохновенна и щедра, богата светом ночь, Иду — и медленно идет за мною следом ночь. Цепочкой тянутся огни, за светлым рядом — ряд, Как строки лучшие мои — гирляндами горят. Моя любимая не спит у дальнего окна, Огонь — и около него, как бабочка, — она. Не спит. И не от кого ей волнение скрывать, Пустует в доме допоздна двуспальная кровать. Ей нет ни месяца, ни звезд у грустного огня, И мир ее — особый мир, где пусто без меня. А в том окне — поэт, мой друг, склонился над столом Он бастионы слов берет, кидаясь напролом. «Работай, сердце, — шепчет он, — работай, голова, Воспеть бессмертный мир нужны бессмертные слова!» А в том окне моя сестра, моей отчизны дочь, Листает Маркса первый том — и сон уходит прочь. А там нефтяник разостлал рулоны чертежей, Неуловимый прежде пласт сдается, черт, уже! И вышки высятся в краю, сияньем залитом, Пророча сбыточность мечты о море золотом. Ночь вдохновенна и щедра, богата светом ночь, Иду — и медленно идет за мною следом ночь. Я вышел к берегу и стал на берегу морском, С ним, как с приятелем своим, я запросто знаком. На этом самом берегу, где я теперь стою, Я не однажды поджидал любимую свою. Сливались в юности для нас вода и небосвод, И не сводило вешних глаз тогда и небо с вод. Пора! Я вдоволь побродил. Вдали — начало дня. А ночь — посмеет ли она ослушаться меня! И ночи на ухо: «Не стой, идет заря, — сказал. — Что окна наглухо? Раскрой!» — любимой я сказал ‹1934›
ЯСЫР ШИВАЗА
(Род. в 1906 г.)
С дунганского
СРЕДИ ВОЛН
Появился я на свет среди волн, Подрастал я и мужал среди волн. Проведу остаток лет среди волн — Никогда я не дрожал среди волн. Я родился для волны, для волны, Пел, пою и буду петь о волнах, Скачут волны, холодны, солоны, Но останусь я и впредь на волнах. Волны, волны, вашей музыкой полы, Вам внимаю, вашу мощь ощутив. Среди звуков нестареющих волн Я ищу знакомый с детства мотив. ‹1933›
СМЕРТЬ ГЕРОЯ
На земле лежал — на запад головой, Будто полз вперед, будто был живой. Руки распластал — землю обнимал, Защищал ее до конца герой. Сын все ждал его. Говорил малец: «Не погиб отец, буду ждать отца!» Ты не жди его, ты пойми, хоть мал: Для тебя отец землю отстоял, Защищал отец землю до конца. ‹1944› ПОБЕДА
Она стучится наконец у ворот, Сейчас она во двор хозяйкой войдет И счастье приведет с собой в мирный дом, И солнце выглянет из туч за окном, И расцветут, как розы, камни крыльца, И мать обнимет сына, а сын — отца. ‹1945›
СМУГЛЯНКА
Я опять смуглянку встретил, улыбнулся, как знакомой Так легка ее походка — не раздавит муравья. В этом белом, легком платье, будто вправду невесома, Будто соткана из света, из лучей скользящих вся. Нарвала цветов озерных. И в ее руках, под солнцем, Стал букет еще пышнее, уподобясь ей самой. С ней заигрывает солнце, и смуглянка так смеется, Будто солнце в самом деле светит только ей одной. Вдруг умолкла, спохватившись, будто в чем-то виновата, Будто вспомнила о чем-то… И сказала наконец: «Во дворце многооконном жил китайский император, Для него отец мой бедный строил мраморный дворец».
Поделиться с друзьями: