Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
‹1950›
ДОМ НА ОКРАИНЕ ДЕРЕВНИ
Прячутся в зелени плоские кровли из глины. Тихо сияет над ними воздушная высь. Словно невесты, деревья цветущей долины Принарядились — насилу весны дождались! Солнце взошло. Небеса голубые покаты. Четко белеют домов глинобитных ряды. Их обитатели мудростью века богаты, Новая жизнь озарила дома и сады. Принадлежит кузнецу или животноводу На деревенской окраине маленький дом? Может быть, властной рукой изменяет природу Скромный хозяин его, молодой агроном? В каждом труде мы ему пожелаем удачи. Важно одно: тут свободный живет человек. Спит на террасе дитя в колыбели висячей, Солнечный луч пробежал вдоль опущенных век. Крепко зажмурив глаза, улыбнулся спросонок Маленький мальчик с румяным и смуглым лицом. Взору поэта рисуется этот ребенок Будущих
‹1950›
ИВЫ
На закате листва становилась час от часу мглистей. Серебристые ивы теснились толпой у ручья, Ветви тихо сплетались, шуршали задумчиво листья. Дед сказал мне: — О счастье земном шелестит их семья Даже в шорохе листьев он слышал о счастье беседу, Оттого что без радости прожил в родимом краю. Нищета и бесправье, при жизни сопутствуя деду, После смерти ему обеспечили место в раю. Старый дед мой скончался, не ведая жизни счастливой Ожидая в загробном блаженстве награды за труд. Положили под мышки покойному веточку ивы, Чтоб опорой в раю послужил ему ивовый прут. Серебристые ивы, теперь мы не станем на тризне Ваши ветви срезать, очищать от зеленой листвы. Наши люди познали великое счастье при жизни. Нам при жизни большую услугу окажете вы. Чтоб гордились колхозы обильным своим урожаем, Чтоб сюда из Ирана мертвящий не дул суховей, Мы густыми лесами родные поля окружаем, Мы поля отдаем под защиту зеленых ветвей. Нам осенней порой удалось потрудиться на диво. Посадили мы множество маленьких ив и чинар, Чтобы влагу из облака пили чинары и ивы, Умеряя грозящий колосьям удушливый жар. Ширь колхозных полей насажденья лесные обнимут, Густолистые кроны сольются в зеленый массив. Я живу на земле, изменяя природу и климат. К солнцу трепетно тянутся юные саженцы ив. ‹1950›
* * *
Если б судьба посулила мне век беспечальный, Я бы сказал, что такой себе жизни не мыслю. Если б душа не болела за ближних и дальних, Значит, в приходе моем и уходе бы не было смысла Пил я горечь, и пил наслаждения чашу, Солнце меня опаляло и вьюги слепили. Шел по асфальту и продирался сквозь чащу, Людей полюбил я, и люди меня полюбили. Боль и отрада, веселие братского пира, Жертва, награда, добросердечье и зло. Благодарю тебя, сложность подлунного мира, — Все это я испытал. Значит, мне повезло! ОЗАРИ МОЙ ДОМ
Тебя зовут луной, зовут звездой. Ты смотришь горделиво и, признаться, Полна уверенности молодой, Что нелегко в твое пробраться царство. Сравненья эти, ты меня прости, Полны какой-то старомодной сути, К тому же даже на луну пути Отыскивают яростные люди. И мерой отдаленности теперь Быть и луна и звезды перестали. Могуществу земного сердца верь, Которое все постигает дали. Давай-ка лучше побродим в горах, Благословим с тобою это утро. В людских заботах, в солнечных цветах Почувствуем, как мир устроен мудро. Сравнить тебя с звездой совсем не трудно, Но, к сожаленью, звезды малолюдны, А в глубине живой души, пойми, Есть свой неповторимый звездный мир. Войди в него. Пусть эта глубина Тебя своим земным теплом приветит. И помни, что и звезды и луна Томительно завидуют планете. И если в самом деле ты звезда, То подари земле свое свеченье И озари мой дом земной тогда: Светить — светил прямое назначенье! АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ
(Род. в 1907 г.)
ЗУММЕР
Я бессмертен, пока я не умер, И для тех, кто еще не рожден, Разрываю пространство, как зуммер Телефона грядущих времен. Так последний связист под обстрелом От большого пути в стороне, Прикрывает расстрелянным телом Ящик свой на солдатском ремне. На снегу в затвердевшей шинели, Кулаки к подбородку прижав, Он лежит, как дитя в колыбели, Правотой несравненною прав. Где когда-то с боями прошли мы От большого пути в стороне, Разбегается неповторимый Терпкий звук на широкой волне. Это старая честь боевая Говорит: — Я земля. Я земля, — Под землей провода расправляя И корнями овсов шевеля. ВЕЩИ
Все меньше тех вещей, среди которых Я в детстве жил, на свете остается. Где лампы-«молнии»? Где черный порох? Где черная вода со дна колодца? Где «Остров мертвых» в декадентской раме? Где плюшевые красные диваны? Где фотографии мужчин с усами? Где
тростниковые аэропланы? Где Надсона чахоточный трехдольник, Визитки на красавцах адвокатах, Пахучие калоши «Треугольник» И страусова нега плеч покатых? Где кудри символистов полупьяных? Где рослых футуристов затрапезы? Где лозунги на липах и каштанах, Бандитов сумасшедшие обрезы? Где твердый знак и буква «ять» с «фитою»? Одно ушло, другое изменилось, И что не отделялось занятою, То запятой и смертью отделилось. Я сделал для грядущего так мало, Но только по грядущему тоскую И не желаю начинать сначала: Быть может, я работал не впустую. А где у новых спутников порука, Что мне принадлежат они по праву? Я посягаю на игрушки внука, Хлеб правнука, праправнукову славу. ПОСРЕДИНЕ МИРА
Я человек, я посредине мира, За мною мириады инфузорий, Передо мною мириады звезд. Я между ними лег во весь свой рост — Два берега связующее море, Два космоса соединивший мост. Я Нестор, летописец мезозоя, Времен грядущих я Иеремия. Держа в руках часы и календарь, Я в будущее втянут, как Россия, И прошлое кляну, как нищий царь. Я больше мертвецов о смерти знаю, Я из живого самое живое. И — боже мой! — какой-то мотылек, Как девочка, смеется надо мною, Как золотого шелка лоскуток. РУКОПИСЬ
А. А. Ахматовой
Я кончил книгу и поставил точку И рукопись перечитать не мог. Судьба моя сгорела между строк, Пока душа меняла оболочку. Так блудный сын срывает с плеч сорочку, Так соль морей и пыль земных дорог Благословляет и клянет пророк, На ангелов ходивший в одиночку. Я тот, кто жил во времена мои, Но не был мной. Я младший из семьи Людей и птиц, я пел со всеми вместе И не покину пиршества живых — Прямой гербовник их семейной чести, Прямой словарь их связей корневых.ПОЗДНЯЯ ЗРЕЛОСТЬ
Не для того ли мне поздняя зрелость, Чтобы, за сердце схватившись, оплакать Каждого слова сентябрьскую спелость, Яблока тяжесть, шиповника мякоть, Над лесосекой тянувшийся порох, Сухость брусничной поляны, и ради Правды — вернуться к стихам, от которых Только помарки остались в тетради. Все, что собрали, сложили в корзины, И на мосту прогремела телега. Дай мне еще наклониться с вершины, Дай удержаться до первого снега. ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ
1 Предчувствиям не верю, п примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет. Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо Бояться смерти ни в семнадцать лет, Ни в семьдесят. Есть только явь и свет, Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, И я из тех, кто выбирает сети, Когда идет бессмертье косяком. 2 Живите в доме — и не рухнет дом. Я вызову любое из столетий, Войду в него и дом построю в нем. Вот почему со мною ваши дети И жены ваши за одним столом, — А стол один и прадеду и внуку: Грядущее свершается сейчас, И если я приподымаю руку, Все пять лучей останутся у вас. Я каждый день минувшего, как крепью, Ключицами своими подпирал, Измерил время землемерной цепью И сквозь него прошел, как сквозь Урал. 3 Я век себе по росту подбирал. Мы шли на юг, держали пыль над степью Бурьян чадил; кузнечик баловал, Подковы трогал усом, и пророчил, И гибелью грозил мне, как монах. Судьбу свою к седлу я приторочил; Я и сейчас в грядущих временах, Как мальчик, привстаю на стременах. Мне моего бессмертия довольно, Чтоб кровь моя из века в век текла, За верный угол ровного тепла Я жизнью заплатил бы своевольно, Когда б ее летучая игла Меня, как нить, по свету не вела. * * *
Пляшет перед звездами звезда, Пляшет колокольчиком вода, Пляшет шмель и в дудочку дудит, Пляшет перед скинией Давид. Плачет птица об одном крыле, Плачет погорелец на золе, Плачет мать над люлькою пустой, Плачет крепкий камень под пятой. ПЕДЕР ХУЗАНГАЙ
(1907–1970)
С чувашского
Поделиться с друзьями: