Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог. Том 1. Немые фильмы (1918-1935)
Шрифт:
— Да нет, просто я его в последнее время не вижу, поэтому и спросил. Да, Якши понятливый, смышленый парень. Если я стану вдруг бригадиром, то не освобожу его от обязанности помощника.
— Койли-ага, я вижу, вы на что-то надеетесь? Да разве человека, которого прогнали с позором, назначат бригадиром?
— Ну ты меня убила, красавица. Бригадирство это что такая недосягаемая высота? А вдруг я им стану? Недавно, когда я по одному делу был у Курбанберды-ага, он мне сказал: "Ты не обижайся, что тебя освободили от должности помощника бригадира. Алтыхан-ага человек безграмотный, поэтому идет у некоторых на поводу, верит им. После уборки урожая мы проводим его на пенсию. Поэтому, Койли-хан, ты хорошенько засучи рукава и готовься. Придется тебе заботы бригадира взять на свои плечи".
Гульшен
— Ну, Койли-ага, тогда вы станете нашим бригадиром?
— Ах, Гуль, постараюсь не соглашаться, но если будут слишком уговаривать, то может быть…
— Ну, соглашайтесь, Койли-ага. Мы к вам привыкли.
— Эх, если я стану бригадиром, знаешь, как мы заживем. Тебя Гуль, я даже не подпущу к этому грязному трактору.
— Ой, так значит с трактора снимете, а лопату в руки дадите?
— Что ты говоришь, красавица Гуль! Вот куплю себе "Волгу" и посажу рядом с собой на мягкое сиденье. — Койли поближе подвинулся к Гульшен. — Но прежде ты должна сделать одно дело, Гуль.
— Какое же, Койли-ага?
— Ты же знаешь, дом мой пуст. Если бы ты заняла в нем место…
— Что-о?
— Гульшен-джан, стань украшением моего дома, стань лекарством моего сердца. Я люблю тебя. Наверное Меджнун не любил свою Лейли так, как я люблю тебя.
— Перестаньте, Койли-ага. Я считала вас одим из старших братьев, а у вас, оказывается, совести нет.
— А что в этом постыдного? Оба мы вдовцы. И потом…
— Перестаньте!..
Однако Койли и не думал оставлять ее в покое.
— Гульшен-джан, не отказывай мне, подумай. Мы с тобой отлично заживем. Я тебя на руках носить буду.
Койли вдруг схватил руку Гульшен. Ее словно током ударило. Свободной рукой она ударила Койли по лицу и опрокинула его с топчана. Потом схватила чайник и закричала:
— Подлый ты человек, чтоб земля тебя проглотила, убирайся отсюда. А не то я разобью этим чайником твою голову.
Испугавшись, что если он хоть на мгновенье замешкается, то чайник опустится ему на голову, Койли быстро поднялся с пола и побежал, приговаривая: "Оказывается, ты добра не помнишь!"
Когда я, прогуляв Йылдырыма, вернулся, Гульшен смеясь рассказала мне об этом. Я знал, что Койли не зря вертится вокруг нее, словно собака, ждущая, как бы схватить кость, что рано или поздно он сорвется и Гульшен выгонит его с позором. И вот это случилось. Поэтому "новости" Гульшен я не удивился, но в душе был рад, что она не скрыла этот случай от меня.
К празднику урожая, который должен был состояться в нашем колхозе, мы бережно хранили поздние сорта дынь "Вахарман" и зимние "Каррыгыз". От одного вида этих дынь текут слюнки. Как раз они-то и должны были стать украшением нашего праздничного дастархана. Алтыхан-ага и я время от времени проверяли состояние этих дынь, оберегая их от разных вредителей. Каждый раз мы радовались, что они хорошо созревают и наливаются соком. Но однажды, проверив кусты, я замер, словно в сердце мое вонзили раскаленную иглу. Кто-то был здесь и потоптал кусты, сорвал несколько отборных дынь. Я обошел кусты, внимательно оглядывая все вокруг и заметив следы, оставленные на песке, пошел по ним. Они довели меня до дороги. На том месте, куда привели меня следы, остались капли машинного масла. Значит, кто-то с этого места повез дыни, нагрузив машину. Я вгляделся внимательно и отпечатки шин показались мне знакомыми. Все теперь стало понятно… Это был Койли. Позавчера он отпросился у Алтыхан-ага: "Мне надо повидать детей" и уехал. Тогда, видимо, он и прихватил несколько штук. Что же мне теперь делать? Пойти прямо к Алтыхан-ага и рассказать ему все как есть? Погоди, погоди, спешить пока не будем. Говорят "пеки хлеб, пока печь горяча". Если Койли не поймать прямо среди кустов, он ни в чем не признается. Он придумает
тысячу уловок, как лиса, и через каждое слово будет поминать своих детей-сирот, чтоб разжалобить тебя. Но если будет пойман за руку, эти уловки не пройдут. Нас с Алтыхан-ага возмущало то, что он всячески избегал работы. Но придет ли снова Койли воровать дыни? Придет. Лисе достаточно проложить только дорожку к курятнику, чтоб всех кур перетаскать. А Койли превзойдет даже лису.На следующий день Койли вернулся из села. Я старался быть с ним мягче, чем всегда, и называл его то и дело "Койли-ага". Но с этого дня я стал внимательно следить за ним. Правду сказать, эти места были так пустынны, чужих людей здесь почти не было, поэтому мы и не держали сторожей, чтобы охранять бахчи. А от шакалов и лис мы кое-где поставили капканы. В один из них попался как-то шакал. Да и его мы убивать не стали, а выпустили в степь, решив, что и так в степи становится все меньше живности.
Дней через пять Койли снова отпросился у Алтыхан-ага и опять уехал домой в село. Я успокоился. С тех пор, как Койли в первый раз возвратился из села, я как следует даже не спал. А сегодня я немного прогулял Йылдырыма и пораньше лёг спать. Не знаю в каком часу ночи это было. Тьма была кромешная, хоть глаз выколи, мне сквозь сон послышалось какое-то тарахтенье. Я подумал, что это самолет. Решив проверить, что же это там такое на самом деле, спрыгнул с топчана и быстро обогнул дом. Посмотрел в сторону огородов. Там светились фары машины. Едва свет погас, как зажглись и тут же погасли фары Другой машины. Сердце тревожно забилось. Но меня обрадовало, что я окажусь лицом к лицу с вором. Что же теперь делать? Побежать к Алтыхан-ага? Или позвать на помощь людей? Сейчас дорога каждая минута, а мне нужно обязательно увидеть этих людей. Кто знает, может они нагрузили машины дынями и уже готовятся уезжать. И оставайся тогда ни с чем.
Я побежал в конюшню. Не надевая на Йылдырыма ни седла, ни уздечки, отвязал и вскочил на него. Видимо, конь понял, что я спешу по важному делу. Пулей помчался вперед. Грива Йылдырыма уже подросла на целый вершок и мне было удобно держаться за нее. В лицо мне бьет холодный ветерок осенней ночи и я дрожу всем телом.
Подлетев на Йылдырыме к краю поля, я сразу же понял, что чернеющая возле дороги машина это "Победа" Койли, а другая грузовая. Она стояла прямо у края огорода. Я подъехал ближе. Так и есть — грузовик. Вокруг не было ни души. Видимо услышав цокот копыт, быстренько спрятались.
Сидя на Йылдырыме, я посмотрел в кузов машины. Там дынь не было. Вероятно подъехали недавно. Я обрадовался и осмелев крикнул во всю силу.
— Койли, не прячься. Бери своих дружков и выходи. Все равно попались.
Никто не отозвался и не показался. Я слез с коня и обошел огород слева. В темноте белели крупные дыни. И вдруг рядом с собой я услышал какой-то шорох. Я не мог определить, с какой стороны он доносился. И в этот момент мне на голову обрушилось что-то тяжелое. Наверное ударили не железом, а скорее всего кулаком, тяжелым, как кувалда. Во мне словно все оборвалось. Голова закружилась и в глазах стало совсем темно. Но я повернулся и, изо всех сил стараясь не упасть, пытался разглядеть лицо человека, который меня ударил. Но новый удар сбил меня с ног, и я растянулся на земле. Теряя сознание, я почувствовал, как обожгло живот. Видимо, ударили ногой, после этого я провалился в липкую темноту.
Сколько я пролежал без сознания, не знаю. Ржанье Йылдырыма разбудило меня. Я чуть приоткрыл глаза и посмотрел вверх. Рассвет только занимался и в первый момент я не мог вспомнить, где я лежу и зачем я здесь. И вдруг я вспомнил все, что со мной случилось. Хотел быстро подняться на ноги, но голова была тяжелой, как камень, и все тело разбито. Ни грузовой машины, ни "Победы" Койли уже не было. А сорванные ворами дыни лежали на том же месте в куче. Видимо, от испуга они так растерялись, что не смогли увезти их. Боль понемногу отступала и я попытался приподнять голову. Фыркая, ко мне подошел Йылдырым. Обнюхал руки. "Друг мой верный", сказал я и прижался щекой к его лбу. Попытался сесть на него, но удалось мне это с трудом. В животе болело, а голова просто раскалывалась.