Советско-Вьетнамский роман

– Если бы не наша помощь, – сквозь зубы процедил Рузаев, – вы бы тут давно сдохли. Американцы хотят свободно хозяйничать по всему свету, диктовать всем свою волю, и ради этого перебьют всех вьетнамцев. Они ни перед чем не остановятся ради своих интересов, ни перед какой подлостью. И только Советский Союз может им противостоять. Мы вмешались, и американцы завязли здесь. Им не победить. А без нашей помощи они бы победили.

– Да, – кивнул старик, – и установили бы свой порядок. И ушли. И война бы кончилась.

– И были бы вы под их игом. Они разграбят всю страну и оставят ваших детей умирать с голоду. Что, не так?

– Да, так. – старик снова кивнул, – Если они победят. А если не победят – под чьим игом будем? Революции или социализма?

– Поймите, дедушка, социализм – это свет свободы. Советский Союз несет свободу всем странам мира. Коммунизм – это свобода трудящегося человечества. Богатым и жирным нет дела до простых людей, их волнуют только деньги. И здесь, сегодня, с одной стороны империализм борется за мировое господство. И хочет, как паук, сосать соки из всех народов Земли. К счастью, на его пути стоит коммунизм, а коммунизм – это светлое будущее всего человечества. Так говорит научная философия, и я в это верю.

– Да, – старик кивнул, – вера это всегда хорошо. Она лечит душу.

– А вы не верите в коммунизм, – Рузаев усмехнулся.

– Я верю в великий Брахман. Сансара вращается, Брахман вечен.

– Фу! – Рузаев передернулся. – Это все религиозный дурман.

– Иже еси на небеси, – ответил старик.

– Вот это да! – Рузаев удивился. – Вы и старославянский знаете!

– Помню. В русских церквях так говорили.

– Это церковный язык. И как вы все помните? Это еще до революции было. И язык русский не забыли.

– Медитация. Погружение в глубины сознания. Я много языков знаю.

– Умный вы человек, но религиозный и темный. Нехорошо.

– Карма, – старик кивнул, – это все карма. Следующая жизнь будет лучше.

– А вы в нее верите?

– Я ее вижу, – старик снова хитро сощурился. – И в тебе, и в любом человеке, и в дереве, и в этом моските. Везде Бог.

– Бога на небе нет, – категорически заявил Рузаев.

– На небе нет, – подтвердил старик, – там только Брахман.

Уже совсем стемнело. Абсолютный мрак чуть рассеивали звезды. Костерок погас. Москиты, до этого летавшие в отдалении, навалились всей эскадрильей.

– Ух ты! – Рузаев яростно хлопнул себя по шее.

– Не увеличивайте население земли, оно и так слишком велико, – прокомментировал старик.

– То есть? –не понял Рузаев.

– Кто знает, в кого воплотится душа комара? Может, каждый убитый москит – это родившийся новый ребенок.

Рузаев засмеялся.

– Хорошо бы! А то завтра янки могут тут такую бойню устроить, что людей много понадобится.

Старик не ответил. Он поднялся, ловко подхватил невидимый в темноте котелок и побрел к своей пещерке.

Рузаев достал из кармана последнюю сигарету и закурил, экономно затягиваясь и стараясь продлить удовольствие. Выпуская из ноздрей тонкую струйку дыма, он смотрел на звезды. Москиты зудели над ухом, и только дым держал их на расстоянии. Рузаев понимал, что под открытым небом ему не заснуть, но идти в пещеру к старику не хотелось. Он ощупью собрал пальмовые листья, пошел к скале, кинул их на теплый камень и лег на спину. Сигарета догорала. Дымок едва туманил звезды. Порхали бледные мотыльки. Рузаев прикрыл глаза. Мотыльки все порхали и порхали, почему-то вызывая в мыслях образ валькирий, уносящих души воинов в заоблачные выси.

Глава 21. Полковник Рузаев наблюдает Апокалипсис ХХ века

Что страна! Хотя бы рота

Видеть издали могла

Какова его работа

И какие тут дела.

А вблизи от деревушки

Где застал их свет дневной

Самолеты, танки, пушки

У обоих за спиной

А.Твардовский

«Василий Теркин»

Проснулся Рузаев от холода. Небо уже посветлело, начинался быстрый южный рассвет. Он потянулся, протер глаза и полез в полевую сумку за шоколадом, чтобы подкрепить силы. Но поесть не успел. Среди голубого неба, так низко над лесом, будто идя по головам, промелькнули бесшумные черные тени. И только потом, когда тени молниями исчезли из виду, раздался громовой удар и рев реактивных двигателей. Пара «Фантомов» прошла на бреющем и скрылась. Подполковник знал, что на такой скорости и с такой высоты по цели они не ударят. Вот сейчас развернутся, и тогда начнется. На выходе из боевого разворота их наконец-то увидят наши. И произойдет то, что он так давно хотел увидеть не через прицел локатора, а своими глазами.

Обламывая ногти, ударяясь коленями, Рузаев быстро полез вверх по скале. Карабкаясь по каменному боку, он краем глаза следил за черными точками штурмовиков. Самолеты развернулись, сделали небольшую горку и ринулись на цель.

Рузаев перевернулся, прижавшись спиной к шероховатому камню. Он поднялся выше деревьев и сквозь листву видел голубую чашу залива и притулившуюся к берегу деревню. Часть крыш из пожухлой рисовой соломы скрывала листва, зато длинный пирс для рыбачьих лодок на высоких сваях и лодочный сарай хорошо виднелись на фоне воды.

Рузаев видел, как по пирсу бегут люди, заметившие самолеты. Маленький пулеметчик запрыгнул в корзину, обложенную мешками с песком, и начал ловко заправлять ленту. Из домов выбегали жители, таща за собой детей.

«Бедные люди, – неожиданно с болью осознал Рузаев. – Они так долго воевали, что каждое движение отработано до автоматизма». Да, в деревне началась паника, люди боялись, и все же каждый бежал в точно выбранном направлении. Деревня сверху напоминала муравейник, в который мальчишка ткнул палкой – все бегут и суетятся, казалось бы, глупой суетой, а, в конце концов, крыша оказывается заделана. И еще он вспомнил, что американцы называли их глупыми суетливыми макаками.

Самолеты ударили по окраине деревни кассетными бомбами. От обоих самолетов отделились серые сигары, которые раскрылись в воздухе и распались на сотни маленьких бомбочек. Бомбочки образовали клубящийся смертоносный рой, и этот рой ударил по окраине, прямо в толпу людей, которые бежали, неся за спинами детей, кошелки с имуществом и катя перед собой ручные тележки. Гудящий рой осколков пронизал воздух, не убивая наповал, а лишь нанося чрезвычайно мучительные раны.

В огромных клубах дыма и пыли вверх полетели бревна, пучки соломы, обломки, какие-то лохмотья. Промелькнула тележка с оторванным колесом, за ней – половина человеческого тела. Казалось, крик боли пронзил воздух, крик, неслышимый на таком расстоянии из-за гула разрывов.