Совок 13
Шрифт:
Врал я бессовестно и с упоением. У меня была только одна попытка и потому всех этих троих сломать и запугать надо было одним сабельным наскоком. По-махновски, не стесняясь никаких слов и никаких методов. После чего сомневаться в моих бреднях они уже не посмеют. И вот тут мне как раз милиционерка, и поможет. Не может она не знать про расстрельные события на «ликёрке». И про главного технического специалиста, который вздёрнулся в тюремных застенках, она обязательно слышала. В эти времена, считающиеся застойными такие страсти считаются экзотическими. А уж про приезд московской бригады она не просто знает, она испытывает перед ней животный ужас!
Сначала старлейка долго и мелко кивала головой и ничего не говорила. Потом опомнилась и, вскочив, непонятно за что, извинилась.
Не обнаружив искомого, старший лейтенант по борьбе с неправильными детями резво подхватила со стола обыкновенную пэпээсную планшетку, с которой она сюда явилась. И принялась рыться в ней. Там и обнаружился нужный документ, удостоверяющий её личность.
В моё время, ни одна бы милицейская женщина не вышла на улицу с этим кавалерийским артефактом. Даже под угрозой физического воздействия или выговора. Просто побрезговала бы и такого позора не перенесла. А здесь это чем-то предосудительным не кажется. Потому как и в сортирах этой же самой школы, без всякого сомнения, вместо туалетной бумаги висят на гвоздике специально нарезанные по размеру стопки газет. Да что школа! В райкомах и райисполкомах та же самая картина. И только у товарищей из обкомовской верхушки, обладающих индивидуальным ключом от отдельной кабинки общего туалета на этаже, есть возможность вытереть задницу специальной бумагой. И даже за казённый счет.
— Не бойтесь, верну! — я решительно вырвал из пальцев Раисы удостоверение, — Мне в эту пятницу, кстати, тоже старшего присвоят! Досрочно!! В лейтенантах я всего год проходил! — горделиво, как пацан, отрастивший взрослых размеров писюн, похвастался я, — Еще и орден Красной Звезды вручат!
Выдав эту сногсшибательную информацию, я продолжил заносить в блокнот данные о должности и звании старлейки. Потом и с особым тщанием я переписал номер ксивы, и все указанные в ней даты.
Возвращая документ хозяйке, отметил, что даже немного придя в себя, веселее она ничуть не стала. Впрочем и неудивительно. Знаю по себе, когда у тебя из рук забрали служебное удостоверение, да еще так скрупулёзно переписали из него все данные вплоть до личного номера, на душе сразу же становится тревожно. Даже в том случае, если в городе не свирепствует комиссия из Москвы.
— Про орден вы, наверное, шутите? — попыталась улыбнуться Раиса, робко подняв на меня заинтригованные глаза.
Даже в этой ситуации, кошачье женское любопытство пересилило страх. На такое везение я не рассчитывал. Даже спиной я слышал, как в звенящей тишине класса вибрируют родительские уши. Косить глаза на Корытину и на директора необходимости не было. Я точно знал, что ни одного из произнесённых мною слов, они не пропустили и последующих тоже не пропустят.
— Такими вещами не шутят, инспектор! — моментально став официально строгим, одёрнул я старшего лейтенанта Титаренко, — Если бы москвичи не поторопились со своим приездом, я бы успел всю преступную сеть по реализации левой водки вскрыть! Всех этих карапетянов с их виноводочными отделами! И тогда бы в пять раз больше обвинений по расстрельной статье было предъявлено! И не «Звезду» бы я тогда получил, а «Знамя»!
По сдавленному бабьему вздоху, донёсшемуся из-за спины до моих локаторов, я удостоверился, что языком молол не зря. Жаль, глаз у меня нет на затылке и потому не ясно, кто этот вздох испустил. Мой богатый опыт ненавязчиво подсказывал, что необязательно это была Виолетта. Иногда и очень важные мужчины, намного солиднее Арташеса Вагановича, при определённых обстоятельствах так же стонут по-бабьи. И получается у них это не намного хуже, чем у слабых, и хрупких женщин. Стоит им услышать о каменной стенке, обитой деревом и войлоком, и о пузырьке зелёнки для дезинфекции лба,
как начинают они тонко скулить. А в большинстве случаев еще и писаться. Но, если представить себя на их месте, то осуждать этих граждан за их временную слабость было бы трудно. Одно дело, если умереть на кураже и с оружием в руках, и совсем другое, когда тебя какие-то мясники на зарплате ведут на убой!— А про вас, гражданка Корытина, я и так всё знаю! — без стеснения заверил я лизину классуху. Пусть теперь эта сука с лошадиной мордой, после этих моих слов пару ночей не поспит. Ей это будет только на пользу. Совесть у неё вряд ли из летаргии выйдет, но страх её животворящий, глядишь, на что-нибудь и сгодится.
Производители лизаветиных одноклассников продолжали добросовестно безмолвствовать. По всему было похоже, они надеялись, что это еще не конец армянской драмы. Которую супружеская пара Карапетянов, уверенно и не совсем благозвучно восприняла, как трагедию. Уже основательно позабыв про небесную синеву яиц Артурчика. И неудивительно, потому что, когда свинью начинают опаливать, про поросят она уже не вспоминает.
Против народной мудрости я ничего не имею, но то, что вектор тревог у Карапетянов сменился слишком радикально, мне не понравилось. Во всём должна присутствовать разумная соразмерность и гармония.
— Товарищи родители! Коллеги! — я снова стоял лицом к классу и снова вещал с прежней громкостью.
Стол с сидящей за ним троицей был у меня не просто за спиной, а я на нём полусидел. Хамство было умышленным и преднамеренным. Я бы даже сказал, вынужденным. Затратив немалые усилия на подавление воли школьных и околошкольных сатрапов, теперь ни в коем случае, нельзя позволить им расслабиться. Пусть лучше со страхом или ненавистью изучают ментовскую жопу, а не приходят в себя и не собираются с мыслями. Мне это сейчас совсем ни к чему. И посовещаться они не смогут. Поскольку в непосредственной близости у них перед носом не только моя задница, но и мои уши. Совсем неподалёку от жопы. Так что не посмеют они шептаться. Даже тихо и доверительно.
— Я тут вот, что подумал, товарищи… Раз уж так стихийно всё получилось и мне пришлось поделиться с вами оперативно-следственной информацией, то, может быть, всё же имеет смысл вернуться к первопричине классного конфликта? — я изобразил всем своим видом неуверенность и раздумья.
— С этими персонажами, — я небрежно ткнул большим пальцем себе за спину, — С ними мы разберёмся чуть позже. Я думаю, что гражданин Карапетян скоро кабинет своего магазина сменит на более тихое и изолированное место. И еще я думаю, что директор школы, оставшись без продуктовых подарков, его сыну перестанет протежировать!
Оторвав седалище от стола, я повернулся лицом к сидящим за ним специалистам. Самым достойным в воспитании советских детей и нового поколения строителей коммунизма. С младых ногтей и с их посильной помощью впитывающих в стенах этой школы принципы справедливости, равенства, и братства.
— Я правильно говорю, Юрий Петрович? Ну какой вам смысл без взяток и далее покрывать похотливого извращенца? Я сейчас про Артура говорю, про младшего Карапетяна. Вы, к слову, в курсе, что он непрерывно хвалится одноклассникам, что вы и гражданка Копытина находитесь на довольствии у его отца? Что за продукты из отцовского магазина вы и позволяете ему творить в этой школе всё, что ему только вздумается? В том числе и совершать в отношении девочек преступления сексуального характера? Вы и впредь готовы за еду позволять ему делать это?
Всё своё внимание я держал на лицах директора и классухи. Идээнщица в данный момент меня не интересовала и потому на неё я не смотрел. Но сразу же повернулся к ней, когда услышал странные звуки громкий скрип стула, на котором она сидела. С выражением брезгливого испуга на перекошенном лице, старший лейтенант детской комнаты милиции скребла каблуками своих подкованных казенных башмаков деревянные полы класса. Таким образом она пыталась вместе со стулом дистанцироваться от педколлектива подведомственной школы. Просто встать со стула и передвинуть его подальше, она не догадалась. Или же хотела это сделать незаметно для всех, но стресс оказал ей дурную услугу.